Я отстранилась и перевела дух:

– Я у тебя кольца забыла.

Он выдернул наушник.

– Что?

– Кольца я у тебя забыла.

– Звони. Приходи. Забирай.

Он шагнул на лестницу, нырнул в течение и исчез.

Конечно, я позвонила и пришла. В квартире ничего не изменилось, только картинки с человеком в оранжевых пузырях уже не было, теперь на столе лежал графический портрет какой-то квадратной женщины с короткой стрижкой.

– Это кто? – спросила я.

– Одна знакомая.

Он сел рядом и поцеловал меня в щеку. Я поняла, что нужно решать: сейчас или никогда. Я помедлила и сделала выбор в пользу сейчас. Я поцеловала его в рот, тогда он резко заломил мне руки и впился в шею. Я дернулась, но высвободиться не хватило сил. Он сжал мои запястья, стягивая с меня джинсы. Я лежала под ним, казалось, он меня сейчас разорвет. Он засунул мне в рот руку и трахал, не отрываясь смотря мне в глаза. Я стонала, вцепившись зубами в его пальцы, он кончил. Я распласталась на диване, неудобно вывернув ногу, не имея сил пошевелиться, а он невозмутимо отодвинулся, застегнул джинсы, вышел на кухню и включил чайник.

– Чай будешь? – спросил он.

– Наверное, да – промямлила я.

Он кинул два пакетика Липтон в кипяток, взял свою чашку и сел рисовать. Все произошло слишком быстро, от волнения и боли я не кончила, а ему, похоже, было все равно. Остаться он не предложил, и я поехала домой, забыв про свой чай на кухне. В метро было пусто, я сидела в послесексовой задумчивости, представляя, что надену на следующую встречу с Максимом: точно не джинсы, надо надевать юбку и желательно без трусов. Мне почему-то вспомнился его глаз – зеленый с коричневым сектором и родинкой рядом с ним. Странный глаз. Мне хотелось, чтобы он еще раз сделал со мной то, что сделал.

С этого все началось, и я до сих пор не понимаю, как дважды совпали числа в этой рулетке событий. Каков был шанс на эти встречи – сначала в одном вагоне, потом в переходе? Теперь я хожу к нему, и мы трахаемся. Мы почти не общаемся, он просто звонит и говорит, когда прийти.

Максим продолжает рисовать, я делаю вид, что читаю, а на самом деле пытаюсь проанализировать, есть ли что-то позитивное в наших отношениях и есть ли отношения вообще. Зачем я ему? Такой, как он, может позвать любую, и любая сразу окажется там, где он скажет, и будет выполнять все, что он ни попросит.

Жирная муха опять попадает в поле зрения. Она продолжает свой полет по комнате. Вот она делает очередной заход на посадку – безуспешно. Из нее исходит гулкий звук, как из распыляющего удобрения кукурузника, она кажется самым отвратительным и жалким существом в мире.

Тогда было утро субботы, хотя я редко оставалась у него в выходные. Максим пошел в душ. Я выпуталась из скомканного одеяла и растянула красный отпечаток его ладони у себя на бедре. «Будет синяк, – подумала я, – это хорошо, у меня останется что-то на память до следующего секса». Хотелось спать – у него я никогда не могла нормально выспаться. Из ванной доносился звук воды. Зазвонил домашний телефон. Я долго слушала гудки, размышляя, брать трубку или нет. Решила: если еще три раза позвонит – возьму. Через три звонка подняла трубку.

– Алло.

– Алло, – сказал женский голос.

– Алло, – повторила я. С тех пор как мы познакомились с Максимом, я говорила «алло», а не «алле».

– Я, вообще-то, Максиму звоню.

– Он сейчас не может подойти. Перезвоните минут через десять. Может, передать что-нибудь?

– Привет от Насти передайте, – девушка повесила трубку.

Когда Максим вышел из душа, я сообщила, что звонила Настя.

– Можно узнать, почему ты здесь берешь трубку?

– Как-то автоматически, – соврала я.

– Не надо так больше делать.

– Почему? – я решила полезть на рожон.

Он вскинул брови и стал похож на Джека Николсона из фильма «Сияние».

– Дай-ка телефон.

Я покорно протянула ему трубку, и он набрал номер.

– Привет, Котя, привет. Не мог подойти. Это – никто. Приезжай ко

мне завтра. Да. Пока.

Он поднял на меня глаза и улыбнулся, как обычно, – уголком рта.

– Это я – никто?

– Ты, – ответил он, – я же тебе говорил, не бери трубку.

Следующие несколько дней он не звонил, а я проводила время, представляя, как он трахается с этой Котей. Как они весело ужинают где-то, он обнимает ее своими прекрасными руками и влажно смотрит на нее зеленым глазом с коричневым сектором и родинкой. Как они хохочут и засыпают в обнимку. Потом, следуя советам из психологических книжек, я постаралась думать о том, что происходит со мной сейчас, а не о том, что, возможно, делается с другими в прошлом или будущем. «Потому что это существует только в вашей голове» – так там было написано. Это немного подействовало, и я набрала его номер.

Я надела юбку и колготки, хотя стоял ноябрь и было холодно. По дороге к нему я прикидывала, могу ли я, например, взять и не поехать. Просто не прийти. Без предупреждения. Ведь, если разобраться, у меня с ним нет ничего общего, мне с ним скучно. Секс? С кем-нибудь другим тоже может быть секс. Интересно, что он обо мне думает? Думает ли он обо мне вообще? Нравлюсь ли я ему хоть немного? Я продолжала размышлять об этом, сидя в углу дивана цвета морской волны и зажимая чашку горячего чая между озябшими коленками. За окном гудел проспект. Свет от фонаря делил комнату надвое, теплую и холодную части.

Максим поджег косяк и затянулся, сощурившись.

– Что у тебя за прическа, эти кудряшки, челочка, – он посмотрел на меня с какой-то смесью жалости и презрения. – Ты себя нормально ощущаешь?

Я смутилась.

– Вроде нормально. Говорят, у меня красивые волосы.

– Кто говорит?

– Друзья.

– Они тебе врут.

Максим поджег палочку, вставил ее в спину деревянного слоника и полулег на диван напротив меня, согнув ногу. Потом заложил руку за голову и улыбнулся уголком губ, так было всегда, когда он хотел секса. Я придвинулась, села сверху и начала лизать его лицо, как собака. Он скинул меня, навалился всем весом и задрал юбку. Раздался треск рвущихся колготок, их куски так и остались висеть вдоль бедер. Я не могла пошевелиться под его тяжестью. Диван неприятно скрипел. Замерзшие коленки краснели сквозь дырки в колготках, я смотрела в потолок и жалела себя. Он резко остановился.

– Что-то не так?

– Все так.

– Тебе что-то не нравится?

– Нет.

– Не нравится?

– Мне как-то скучно.

Он отодвинулся и стиснул челюсти, так, что выступили желваки на скулах.

– Тебе скучно как-то? – протянул он.

– Да нет, все нормально.

– Значит, хочешь, чтобы было весело…

Он встал и голый подошел к столу. Его кожа казалась матовотемной в свете уличного фонаря.

– Я знаю, что тебя развеселит.

Он подцепил пальцем широкий серебристый скотч и вернулся ко мне.

– Перевернись, – приказал он.

– Я не хочу.

– Хочешь.

Он резко дернул меня за руку и перевернул на живот, схватил за запястья и скотчем стянул руки за спиной. Я завизжала, он зажал мне рот, я почувствовала клейкий запах пластика на губах. Представились сцены из криминального кино, где связывают заложников и заклеивают рот скотчем. Он сел на меня сверху и вошел сзади. Я заметалась от боли, пытаясь высвободиться.

– Этого хочешь?

Я мотала головой, скуля.

– Все еще скучно? Уже веселей?

Тело мое обмякло, по инерции сотрясаясь в конвульсиях.

Он замер. Дернул скотч с губ. Мое лицо пылало. Он отодвинулся и закурил.

– Сними, пожалуйста, – слезы катились безостановочно.

– Нет, – процедил он, зажав в губах сигарету.

Он обернулся пледом, разложил мольберт и установил на него чистый картон. Я лежала на дурацком скрипучем диване со связанными руками и ревела.

– Развяжи, – всхлипнула я.

– Нет, – он начал рисовать меня, шурша грифелем, переводя холодный взгляд с мольберта на меня, с меня на мольберт, голую, растерзанную, не вынимая сигареты изо рта.