Его лицо скривилось, как у обиженного ребенка, и он твердо нажал на ручку двери. Пара исчезла в недрах комнаты.

Лена сидела напротив своего будущего бывшего мужа и старалась сохранить отсутствие выражения лица. Митя хладнокровно читал газету и ни разу на нее не взглянул. «Неужели он тоже может спросить, не передумала ли я? Вдруг спросит? Вряд ли. Он гордый. Он скорее удушится, – подумала она. – А я? Подойти к нему сейчас, обнять, попросить забыть все, как страшный сон, умолять, рыдать, валяться у него в ногах всем тут на потеху…» – Лена наблюдала, как ее муж шелестел страницами.

«Никогда не сделаю этого, хотя бы потому, что я этого не хочу. Кого из них я люблю – теперь поздно думать. Неужели он и вправду читает эту дурацкую газету? Ему действительно все равно? Все-таки у него нет сердца. Я всегда говорила, что он бездушный робот».

Митя краем глаза поглядывал на жену и думал: «Почему она так спокойна? Даже улыбается. Неужели ей элементарно не стыдно? Пялится на меня, может, хочет поговорить? Вряд ли. Скоро это закончится. Не думай о ней. Не будь тряпкой. Никто не может поступать так с тобой, даже она. Никто. Надо отвлечься, подумать о работе. Менеджер Сунцова довела окончательно. Еще одна ошибка – и я вышвырну ее без всяких компенсаций. А этот придурок Кондрашов – в суд собрался подавать. Я удивляюсь, ну как можно быть таким идиотом. Придется время на него тратить. Все равно проиграет. Пусть спасибо скажет, если в живых останется. Надо Синцовых в гости позвать, сделаем наш фирменный салат с семечками, баранью ногу можно запечь в духовке. Черт, какой салат, какая нога? Ее больше нет. Нет твоей Лены. Пойми ты. Ее нет. Она умерла. Не веришь? Смотри, вот кладбище, там, возле могильной ямы, полно народу. Она умерла молодой, ее гроб весь в белых цветах. Многие плачут. Тут ее мама с бульдожкой Жулей, обнялась с моей. Обе тихо всхлипывают, стараются держаться. Даже ее отец появился. Такое событие, сейчас не до семейных дрязг. Вижу ее нескольких старых дружков. Что они тут делают? Это мои похороны, наши семейные похороны, я их не приглашал. Ладно, пусть стоят, раз пришли. Гроб я выбрал элегантный, не слишком вычурный, но дорогой. Ей бы понравился, у нее был хороший вкус. Хотел похоронить ее в том колье, которое я подарил ей в день нашей свадьбы, но побоялся. Мало ли… На пальчике блестит только маленькое обручальное колечко… Я так долго его искал, именно то, которое она хотела. Ее размера, конечно, не было, пришлось уменьшать. Белые тонкие руки аккуратно покоятся на шелке. Даже в день свадьбы она не была такой красивой… А это кто там, в толпе, прячется за деревом? Это он? Зачем он пришел, он что, не понимает, это из-за него она умерла! Это просто хамство – появляться в такой день. Что ему надо? Ее? Так ее уже нет. Разрушай жизнь кому-нибудь другому…

«Это для тебя ее нет, а для меня есть!» – нагло заявляет этот недоносок, этот подонок, разбивший мою семью, мое счастье, мою единственную любовь. Что ты сказал? Тебя здесь вообще не должно быть! Это мои похороны, я их представил, а тебя не существует». Митя дернул головой, желая поскорей избавиться от ненужного видения. «Надо взять у нее рецепт салата и бараньей ноги, пока не развелись окончательно. И Синцовых я все равно приглашу. И сам все приготовлю. Ей назло», – Митя, демонстративно шурша, перевернул страницу газеты и заинтересованно уставился в новые квадраты текста.

Пытаясь отвлечься, Лена изучала выдержки из Гражданского кодекса на стенах приемной. Оказалось, что мужчина не может развестись с женщиной, пока она беременна. Еще выяснилось, что после развода паре дается шанс: если в течение двух месяцев они передумают, они не будут считаться разведенными. Есть время подумать. Может, это их с Митей шанс…

Дверь распахнулась, и грузный мужчина с беременным животом выволок из комнаты женщину-цыпленка с покрасневшими глазами. Они ушли вместе. Возможно, цыпленку удалось его смягчить?

Мордюкова отблеском очков пригласила супруга проследовать за ней. Муж, в последний раз обдав присутствующих винными парами, обреченно поднялся.

Лена взглянула на Митю, пытаясь подслушать его мысли. Митя старался больше не думать. Он не мог дождаться, когда его отпустят отсюда, когда он сядет в машину и уедет из этой жизни. Он знал, что дальше будет только хуже, дальше придется все это забывать. И соляные разводы моря между золотистых волосков на ее теле,

и сладкие стоны, и салат с семечками, и нежность сплетения рук, и смех, бессмысленные обиды и долгожданные примирения, и фотографии на стене в спальне, и запах сосновых шишек от ее волос, и умиротворяющее ощущение тепла рядом. У него больше нет семьи, маленькой, но дорогой ему семьи, которую не заменить. Никем. Можно только ампутировать, как руку.

«Конечно, я не умру без нее, – пытался трезво размышлять Митя. – Я сильный, она это прекрасно знает. Я умею вычеркивать из жизни людей, умею. Но чего это будет стоить? Какая разница, у меня нет другого выхода. А может, есть? Она смотрит. Может, все-таки хочет поговорить, попросить прощения? Она так ни разу и не попросила у меня прощения. Я бы простил. Наверное».

Лена не хотела и боялась говорить. С нее хватило решений. Свое решение она вроде как приняла. «Разве мне было плохо с ним? – отстранение подумала она, разглядывая четыре Митиных пальца с каждой стороны газеты. Митя заерзал, Лена опустила глаза: ноги Мити в джинсах и серых ботинках, как обычно, смешно косолапились. Она на секунду улыбнулась, но сразу опомнилась и отвела взгляд. «Он всегда был уверен в том, что делает. У него все есть: деньги, работа, он – главный. Он состоялся. А я кто? Я его жена. Домохозяйка. Хуже быть не может. Он не давал мне шанс. Он подавлял меня», – продолжала думать Лена, пытаясь оправдать свою измену.

Митя оторвался от газеты и посмотрел на часы. Через полчаса у него встреча в офисе. Сколько еще ждать? Мысли невольно вернулись к Лениному предательству: «Как она могла, как нож в спину всадила! Чем я это заслужил, я любил ее, жил для нее. У нас было все хорошо, все друзья нам завидовали. У нас был секс, хороший – регулярно».

Дверь резко открылась, из комнаты выплыл тщедушный алкаш, за ним выросла крупногабаритная бывшая супруга. Мужик улыбался в пустоту, вынимая пачку «Примы» из кармана треников, а на лице Мордюковой застыла печаль.

– Ну, это самое, я пошел, – промямлил мужичок и исчез. Мордюкова, охая, принялась перекладывать что-то в авоське, нашла платок и громко высморкалась.

Подошла очередь Лены и Мити. Он в первый раз прямо взглянул на будущую бывшую жену. Лена продолжала сидеть, как приклеенная. Из дверной щелки сочился белый свет. Митя аккуратно сложил газету вчетверо, оставил ее на стуле, открыл дверь и остановился, пропуская Лену вперед. Лена поднялась, как сомнамбула, автоматически поблагодарила, как будто он придержал для нее дверь в подъезд, и вошла первая. Дима закрыл за собой дверь. Спустя 15 минут они вышли из ЗАГСа и молча двинулись по тропинке вдоль серых пятиэтажек.

– Ну, я пошел, пока.

– Пока.

Дима развернулся и направился к машине. Она смотрела ему вслед, пытаясь сконцентрироваться.

– Мить, – позвала она, но он не обернулся.

Лена побрела к машине, наблюдая за носками своих лодочек. Они отсвечивали голубым лаком: левая, правая, левая, правая, левая. Внезапно ее сознание отключилось. Ощущение тела потерялось, растаяло, пространство сложилось вчетверо, как Митина газета. Лена очнулась на земле, на той же тропинке возле ЗАГСа. Тщедушный мужичок, бывший супруг Мордюковой, неловко поднимал ее одной рукой, держа бычок от сигареты в другой.

– Вы, дамочка, того, чего валяетесь? – спросил он, видимо, надеясь встретить родственную душу собутыльника.

– Не знаю, – честно ответила Лена. Ее руки и пальто испачкались. Голубая лодочка слетела и лежала в пыли. Мужичок неловко попытался надеть на нее туфлю, как принц-неудачник Золушке. Лена глотала воздух, пытаясь вернуть ощущение реальности.

– Я, если че, свободен, – сообщил мужичок, видимо, намекая на свой недавний развод.