Учительница, конечно же, не помнила, мало ли она за свою жизнь поставила пятёрок, но согласно кивнула головой.

– Так вот, эта пятёрка перевернула всю мою жизнь. Вы рассказывали нам о Древнем Египте и так увлечённо, что я, раскрыв рот, слушал. А когда вы предложили выйти и повторить рассказ, я смело направился к доске и передал всё слово в слово. И вы с огромным удовольствием поставили мне пятёрку, первую в моей жизни.

– А в чём же ты решил раскаяться, мальчик? – задумчиво спросила учительница.

Евдокия Гавриловна, наконец, увидела перед собой того вихрастого мальчишку-пятиклассника с последней парты, очень шустрого и верткого. Он постоянно кого-то задирал, и его то и дело приходилось одёргивать, пока она не пересадила Ваню за первую парту. И хотя сразу он естественно крутиться не перестал, но слышал гораздо больше, чем за последней партой, а память у него была феноменальная.

– А в том, что я журнал, в котором вы мне пятёрку поставили, украл.

– Как украл? – испуганно воскликнула Евдокия Гавриловна и оглянулась.

Учительница и верила, и не верила словам Ивана Васильевича.

– Очень просто. Вы вышли из класса, а я подошёл к учительскому столу и незаметно положил журнал в холщовую сумку, с которой ходил в школу. Домой я летел как на крыльях. Мне хотелось быстрее маме показать свою отметку, но когда я пришёл, её дома не оказалось. Я свою пятёрку и гладил, и целовал, и смотрел на неё во все глаза и не мог налюбоваться. Наслаждаясь оценкой, я всё-таки сообразил, что родительница вряд ли погладит меня по головке за такое дело, поэтому свидетеля своего преступления спрятал в сарае в укромном местечке, а маме просто похвастался своим успехом. Она сначала не поверила, а потом расцеловала меня и испекла мои любимые пышки на кислом молоке, которые мы ели только на праздники. На другой день в школе был переполох из-за журнала, вы пришли на урок заплаканной, но потом новый журнал завели и отметку мою перенесли в него. Я не осознавал своей вины, каждый день уходил в сарай, любовался пятёркой и с удовольствием учил уроки. Мама заметила во мне перемены, но объяснила всё просто, по-крестьянски: «Перебесился». Один я знал, отчего со мной произошли такие метаморфозы. Много лет мне было стыдно признаться в преступлении и вот, наконец, я созрел. Простите меня, Евдокия Гавриловна.

И припав на одно колено, улыбаясь, он поцеловал учительнице руку и склонил голову.

– Прощаю, мой дорогой, – смеясь, ответила учительница. – Хотя, если честно, я этот случай совершенно не помню.

Она назначила ему встречу на той самой лавочке под раскидистой ивой.

Правду говорят, что люди меняются быстрее вещей. Вот эта зелёная скамейка в парке осталась такой же, как и тридцать лет назад, даже цвет не поменяла. Та же гордо выгнутая блестящая спинка, чёрные ободья по краям, тяжелые стальные ножки, которые много лет не дают возможности убежать со своего места этой свидетельнице любовных утех и драм. Жёлтый вытоптанный песок под ногами. Та же ива, которая своими склонившимися ветвями почти круглый год создавала интим влюблённым парочкам, скрывая их даже от фонаря, который бесстыдно светил на углу сквера.

Да и весь сквер почти не изменился. Театр, в честь которого он был назван, как стоял, так и стоит, афиши зазывают многочисленных студентов, общежития которых находятся неподалёку. Дорожки сквера посыпаны таким же красным и жёлтым песком. Памятник М. Ю. Лермонтову не сдвинулся со своего места ни на сантиметр, всё так же великий поэт молод, как и тридцать лет назад, да и через триста он не изменится.

И только люди сменяют друг друга, рождаются, влюбляются, женятся, рожают детей, стареют и умирают. А солнце продолжает светить другим, небо не падает после каждой трагедии, всё остаётся таким, как было.

Так или приблизительно так думала немолодая уже женщина, сидя на зелёной деревянной скамейке под раскидистой ивой вдали от пешеходной дорожки. Она была ещё хороша собой: пышные тёмно-русые волосы аккуратно уложены в парикмахерской, на лице французский макияж, большие выразительные серые глаза, немного вздёрнутый маленький носик, довольно полные губы, на которых остался едва заметный след губной помады. Женщина была полноватой, но это была не безобразная полнота, а приятная. Белые бриджи подчёркивали красоту её ног, а цветная трикотажная майка с геометрическим рисунком необыкновенно молодила её.

«И зачем я пригласила его на это свидание? Столько лет минуло. Почти целая жизнь. И дёрнул же чёрт меня искать его в Интернете. Ради интереса. Вот тебе и интерес.»

Она стала вспоминать события тридцатилетней давности. Общежитие политехнического. Первый курс. Четыре сельские девчонки, только что познакомившиеся друг с другом. Робкий стук в дверь их комнаты. На пороге – высокий застенчивый парень. Скромно опустив долу очи, попросил хлеба. Потом они с другом Мишкой стали ходить в гости, слушали вместе музыку, спорили, готовились к экзаменам. Привязанность незаметно переросла в любовь, а потом они убегали от всех и прятались вот под этой самой ивой. Целовались до головокружения, небо опрокидывалось им под ноги, и они плыли на мягких невесомых облаках, не замечая времени. Любовь их была такой же скромной, как и он сам: рук не распускал, при девчонках никаких поцелуев, в кинотеатре сидели только рука в руке, на танцах – нежное объятие – и всё. Зато цветы в их комнате не переводились: каждую неделю приносил новый букет кроваво-красных гвоздик. В то время не было такого многообразия цветов, как сейчас, и гвоздики стали символом их любви. Да, именно любви, тихой и ясной. Как жаль, что она поняла это, спустя много лет. А тогда… Надоело однообразие: общежитие, прогулки по городу, кино, театр, гвоздики и скамейка под ивой. Хотелось чего-то нового, экстремального. И оно не заставило себя ждать.

Подруга Изольда познакомила их прямо на улице. Они шли с занятий, а навстречу курсант училища связи, подтянутый, улыбающийся, с четырьмя нашивками на рукаве.. Это потом она поняла, что встреча не была случайной, что всё было спланировано заранее. Он оканчивал училище, и для хорошего распределения ему нужна была жена. Что ей ударило в голову, она до сих пор не может понять. Взрыв атомной бомбы был меньшей силы, чем её страсть. Всё закрутилось, завертелось с бешеной силой. Она забыла обо всём на свете, в том числе и о нём, а он тактично отошёл в сторону. В начале июня отгремела свадьба, в конце выпуск в училище, а в августе она с мужем уже была в Германии. Там родился сын, а через два года они опять оказались в Союзе, родилась дочь. Муж никогда не любил её, изменял, пристрастился к выпивке, в конце концов его с треском выперли из армии, а она уехала к маме. Развелись без слёз, без упрёков, по-человечески, совсем не так, как жили.

Вспоминала ли она свою первую любовь? Теперь-то можно признаться, что да, причём очень часто. Когда лила слёзы над своей неудавшейся семейной жизнью, когда одна ходила в кино и театр, когда в одиночестве гуляла по незнакомым улицам как в калейдоскопе меняющихся городов, в которые забрасывала её судьба с непутёвым мужем. Дети выросли, а ей ничего не осталось, кроме как вспоминать молодость, да ещё Интернет, который занимал всё её свободное от работы время. Не веря в удачу, она сделала запрос.

Когда он получил письмо от неё с предложением встретиться, у него перехватило дыхание, застучало в висках, руки и ноги похолодели. Только бы жена не заметила его волнения. Нет, лучше ей рассказать: она знала о его трагической любви. Он сам ей обо всём рассказал. А она жалела его, утешала. Утешая, влюбилась. Потом они оказались в постели. Он сделал предложение, потому что иначе поступить не мог. За тридцать лет привыкли друг к другу, вырастили детей, уже внуки радуют. Жена стала необходима как воздух, как сама жизнь. Любил ли он жену? Он сам не смог бы ответить на этот вопрос. Но когда она куда-нибудь уезжала или задерживалась на работе, он не находил себе места. В одной комнате им не было тесно. У них были общие переживания, общие желания. Он не часто говорил супруге о любви, но целовал всегда страстно, обнимал искренне. Жизнь их текла мирно, без всяких потрясений. Он почти забыл о своей роковой страсти, сердце его оставалось спокойным, когда он вспоминал её. И только их общая единственная фотография, которую он иногда ненароком находил, волновала его, но уже с меньшей силой, чем прежде. Фотография эта была сделана совершенно случайно. Они, взявшись за руки, как всегда гуляли в сквере и очень приглянулись фотографу. Тот не удержался и предложил щёлкнуть на память.. Они остановились, посмотрели друг на друга влюблёнными глазами, и мгновение это осталось навечно на чёрно-белом снимке. Вскоре она встретила курсанта. Позже он узнал, что фотографироваться вместе не стоило: примета плохая, но уже поздно было что-либо менять. Как-то он хотел порвать фото, но жена удержала. Так и напоминала ему эта фотография его несостоявшуюся любовь.