Белланже ввалился в комнату группы, когда Франк, вернувшись к компьютеру, добавлял в учетную запись своей электронной почты новый адрес. Естественно, тот самый, фальшивый: бессмысленную последовательность букв и цифр с окончанием «@yahoo.com».

Шеф был явно расстроен:

– Очень плохая новость. Мне сейчас сообщили из комиссариата Мезон-Альфора, что мальчишка пропал…

– Как это пропал?

Никола Белланже присел на край письменного стола:

– Вчера около десяти вечера медсестра больницы заметила в одном из коридоров тепло одетого – толстая куртка цвета хаки, черные брюки, шапка, перчатки – мужчину, лицо которого было замотано шарфом. Мужчина нес на руках ребенка и, прежде чем сбежать по лестнице и скрыться, успел как следует двинуть локтем в лицо этой самой медсестре, стоявшей у него на пути.

Шарко шепотом выругался. Всегдашняя проблема муниципальных больниц – все двери настежь, и днем-то охраняются кое-как, а ночью так вообще… Туда может зайти кто угодно, кто угодно может бродить с этажа на этаж, кто угодно, воспользовавшись занятостью… или халатностью персонала, может войти в любую палату.

– Версии какие-нибудь есть?

– Пока никаких. Тремор из местной полиции поехал в больницу, хотя медсестра, которую «посетитель» сильно ударил по лицу, толком его не разглядела и показания брать практически не у кого. Местная полиция объявила особый уровень тревоги – «Тревога: киднеппинг», – но фотографии ребенка у них есть лишь те, что были сделаны накануне, когда мальчика нашли, а о похитителе вообще никакой информации, только описание одежды. Да, еще! Тремор сказал, что в лаборатории сделали анализ крови с бумажки, обнаруженной в кармане малыша, и это оказалась кровь Валери Дюпре.

– Значит, она была ранена, когда писала…

Шарко откинулся на стуле, уставился в окно. Однажды мальчонке удалось сбежать от палача, но теперь ему придется пережить те же муки заново…

Комиссар точно знал: надежды на то, что повезет, больше нет.

Люси и Лиз Ламбер нашли тихое местечко на этаже, где располагалась закусочная. Обедать было еще рано, но Люси воспользовалась случаем и заказала себе вполне «диетический» набор из жареной картошки, чизбургера и колы. Простых запахов теплого хлеба и горячей говяжьей котлетки оказалось достаточно, чтобы мгновенно пробудился аппетит.

Когда они шли вверх по лестнице, Люси попробовала раздобыть еще немного информации о Кристофе Гамблене. Как Лиз считает: не опасался ли журналист чего-нибудь? Нет, ничего нового узнать, увы, не удалось: приезжий, по мнению несостоявшейся утопленницы, держался вполне естественно и спокойно, говорил, что собирает материал для очередной статьи. Как обычно.

Собеседница Люси машинально развернула сэндвич – привычные жесты, каждый день одни и те же, да и дни похожи один на другой, как близнецы, – и сама вернулась к теме, которая интересовала лейтенанта Энебель:

– Первый раз это случилось три года спустя после несчастного случая – в две тысячи седьмом, до того были только какие-то мимолетные воспоминания, такими вспышками… И вот когда начались эти мучительные кошмары, – женщина вздохнула, – мне захотелось во что бы то ни стало убраться подальше от Амбрена, от озера, от… от гор… А тут не сразу привыкла, трудное было время… – Она не сводила ореховых глаз с Люси и перемежала фразы долгими паузами. Господи, эти глаза видели смерть вблизи, наверное, тогда и потеряли свой природный блеск… – Я очень хорошо помню, как все началось. Была середина лета, стояла ужасная жара. Дом у меня был старый, случился засор, и надо было прочистить трубу, а для этого – пойти в глубину двора, к сточной яме… Простите меня, если у вас пропадет аппетит, потому как то, что я собираюсь рассказать, не… не очень…

– Ничего, не беспокойтесь.

– Короче, я собиралась вылить в сточную яму каустик, которым промывала трубы, чтобы убрать оттуда всю грязь, ну а когда приподняла крышку, оттуда пошел очень сильный запах тухлых яиц, и я… Даже и не знаю, как бы это получше объяснить… помню, я упала там, рядом с этой крышкой, прямо на землю, почти без сознания… Можно было бы подумать, будто это от жары или вони из стоков, но дело было совсем не в том. Передо мной поплыли, одна за другой, картинки, каких я сроду не видела… Картинки эти впечатывались в меня так, будто их внутрь молотком вбивают, будто силой втискивают… И с того дня они стали меня преследовать, почти каждую ночь приходили ко мне в страшных, страшнее некуда, кошмарах…

Люси отложила едва надкушенный чизбургер, наклонилась вперед и слушала во все уши.

– Запах тухлых яиц пробудил в вас вытесненные воспоминания, как мадленка у Пруста…

– Вот-вот. Я сразу же поняла, что ощущала именно такой запах в тот вечер, когда упала в озеро, за три года до промывки труб. У меня появилась уверенность в этом.

Теперь Люси была убеждена, что напала на след. Связь между двумя убийствами и двумя мнимыми утоплениями бросалась в глаза: пресловутый запах сероводорода, особенный, ни с каким другим не спутаешь.

– В тот вечер вы сидели на диване с собакой, смотрели телевизор, да? Откуда же было взяться этому запаху?

– Не знаю, нет, правда не знаю! Он был вокруг меня… И во мне, внутри!

Люси вспомнила, что говорил о сернистом водороде судмедэксперт. В больших дозах этот бесцветный газ убивает, но, если вдохнуть его всего разок, причем низкой концентрации (так он, кстати, ужаснее всего и воняет), просто потеряешь сознание. К тому же наличие его в организме выявляется с трудом, вот почему в сделанных Лиз Ламбер в больнице анализах крови и не было ничего особенного. Может быть, убийца воспользовался сульфидом водорода как своего рода наркозом и для того еще, чтобы жертва не наглоталась воды в озере? Но зачем ему все это понадобилось, зачем?

– Расскажите мне о ваших кошмарах. Что именно за картинки вас преследовали?

– Всегда одни и те же. Кто-то бьет в барабан. Я узнаю заставку передачи, которую смотрела в тот вечер. Потом… потом на стене гостиной появляется тень и пляшет там… на стенах пляшет, на потолке… Эта тень то растет, то уменьшается, она вертится вокруг меня и ужасно меня пугает… Как будто рядом злодей или типа того…

– А кто-нибудь мог проникнуть в ваш дом? Кто-то чужой?

– Я и сама об этом думала. Нет, никто не мог. Я всегда запираю дверь на ключ, это у меня вроде мании. Замок никто не взломал, даже не поцарапал. Все ставни как были закрыты, так и остались. Без ключа в запертую дверь не войдешь… Ну и потом, собака же наверняка бы залаяла!

– А если вашу собаку первой вывели из строя? А если у кого-нибудь был ключ от вашего дома?

– Нет-нет. Ни у кого никогда не было ключа от моего дома!

– Вы никогда не теряли ключей? Никогда не делали дублей?

– Нет. И журналисту так сказала. Нет и нет, категорически.

– Хорошо. Продолжайте, пожалуйста.

Лиз машинально царапала ногтем стол. Люси чувствовала, как трудно ей говорить.

– Потом все так смутно, ну, как в любом кошмаре… Я уже не в гостиной, а «там». Мне кажется, я плыву в черноте и вижу перед собой два огромных глаза, которые время от времени мигают… Точнее, эти два прямоугольных глаза бьют светом мне в лицо каждые пять секунд. Потом мое тело приземляется, и я оказываюсь на чем-то мягком, таком… плотном. Может быть, это простыни… Много-много простынь, десятки, сотни белых простынь, и они окутывают меня как саван. Мне чудится, будто я умерла и меня хоронят. Подо мной, вокруг меня… что-то гудит и грохочет – такой непонятный, металлический, резкий звук, трудно его описать… А потом все прекращается, и на меня обрушивается громадный водопад. И как будто вода хлещет прямо с черного неба, затопляет меня, я захлебываюсь в ней… И у меня начинается агония, и я чувствую, что умираю, и я… – Лиз крепко вцепилась в свой картонный стаканчик с колой, тряхнула головой. – …И все! Тут кошмар обрывался, и я каждый раз просыпалась в своей постели, задыхаясь и вся в поту. Это было ужасно, и просто счастье, что теперь уже эти видения меня не преследуют.