Конечно, я действовал слишком медленно. Что касается остальных, то они остолбенели от изумления. И ни у кого в руках я не видел оружия, хотя у одного человека оно наверняка имелось.

Отступая назад на ногах, которые отказывались меня слушаться, в поисках позиции, откуда бы я видел все честное собрание, прежде всего я заметил Билла Кончака. Щеточка черных усиков, блестящая лысая голова и все тот же черный костюм. Несомненно тот, в котором он был накануне, когда я видел его.

Когда он увидел Сильвию…

Там было еще несколько человек. Джо Рэйс, толстый, с брюшком, масляными глазами. Его лошадиная физиономия выглядела бледней маски смерти. Мидас Капер, темная лошадка, о подпольной деятельности которого доподлинно никто ничего не знал, но которого уважал даже Джо Рэйс. Он сидел рядом с Себастьяном, а по другую сторону уютно устроился недомерок Мордехай Витерс, его бесцветные широко расставленные глаза уставились на меня из-за больших стекол его розовых очков. Слева от меня в углу стоял Гарри Бэрон, его физиономия была такой же белой, как знаменитая прядь в волосах.

Кроме них, в офисе имелось еще человека три-четыре дельцов разного калибра. Один из них был боссом крупного синдиката, но вместе с Бэроном отошел в сторону. Ну, как вы думаете, кто именно?

Хоррейн М. Хэмбл.

Это меня не поразило.

Возможно, я просто утратил способность чему-либо удивляться. Или все же дело было в том, что он был здесь на месте, среди своих. По логике вещей он должен был находиться здесь. С кем же ему еще быть в этот момент, как не с Себастьяном, Капером, Бэроном, Витерсом и Рэйсом?

И Биллом Кончаком, разумеется!

Из всех собравшихся здесь людей один только Кончак попытался выхватить оружие. Очень может быть, что у остальных его даже не было. Большинство других убивали словами, семантическим оружием, отточенным до необходимой остроты.

Конечно, могут найтись такие, которые станут уверять, что в том, что накануне дня выборов Хорейн Хэмбл находился в такой сомнительной компании, нет ничего особенного.

Найти его здесь было равноценно тому, что обнаружить бывшего осужденного в машине, на которой собирались скрыться воры, грабящие банк. Соучастие. Конечно, формально он не совершил никакого преступления. Возможно, воры находились еще внутри банка, ограбление не было осуществлено, однако…

То, что я застал Хэмбла да и всех остальных здесь, несказанно обрадовало меня, это сделало мои мытарства не напрасными. Значит, не зря было все то, что я сделал и что должно было сейчас произойти. А я не сомневался, что продолжение незамедлительно последует.

Я произнес так ясно и отчетливо, как только мог, чтобы не сомневаться, что меня услышат:

— Как честный гражданин я задерживаю Билла Кончака за убийство Сильвии Вайт.

Я успел это сказать. Мне было слышно, как поднимается лифт, по лестнице грохочут ноги бегущих, а кто-то уже колотит в запертую дверь. Разумеется, полиции здесь не было. Себастьян этого никогда бы не позволил, что вполне понятно. Нельзя было удивляться и тому, что эти люди не пытались пробраться сквозь полицейский кордон.

Кончак, находившийся слева от меня, держал руку под полой пиджака. Не на пистолете, но поблизости. Именно так обстояло дело, когда я впервые увидел его. С тех пор он не шевельнулся. Ну что ж, я предоставлю ему возможность что-то предпринять. Каждый человек имеет на это право.

Я посмотрел в другую сторону, повернувшись спиной к Кончаку. Ему должно это понравиться. Видеть спину противника — непреодолимое искушение для такого сукиного сына. Я показывал ему свою спину ровно столько, сколько мог, сколько осмеливался.

Кроме меня, еще никто не произнес ни единого слова. Чем-то ударили в дверь, и она затрещала. Следующий удар решит задачу. Мне был слышен вой многочисленных сирен.

Я дал ему не более секунды, хотя и это время показалось достаточно долгим. У него был автоматический пистолет, дослать пулю в патронник — дело плевое. Я услышал «клик-клик», повернулся и успел всадить четыре пули ему в брюхо до того, как он пустил в ход свое оружие. У меня в запасе остался всего один патрон. Какая разница? Он мне не понадобится. Больше я стрелять не стану.

Дверь высадили, и прежде чем Кончак свалился на пол, копы окружили меня. Действовали они довольно резко, но не более, чем следовало. Кольт у меня отобрали, руки скрутили за спиной, надели наручники. Я увидел знакомое лицо: лейтенант Роулинс.

Я слизал кровь со своих губ:

— Роулинс!

Он таращил с неподдельным удивлением глаза на Хэмбла и остальных и не сразу повернул ко мне голову.

— Роулинс, — сказал я, — спросите его про Сильвию Вайт, пока он еще жив.

Он повернулся к Кончаку, но я уже не видел, что было дальше. Двое дюжих копов эскортировали меня к выходу. Но перед тем как выйти из помещения, я прошел почти рядом с Хорейном Хэмблом. Его красивое лицо перекосилось, покрылось потом, на щеках появились какие-то непонятные пятна.

— Ублюдок! — прошипел он злобно. — Самый настоящий ублюдок. Из-за вас я могу проиграть на выборах.

— Впредь будьте осторожнее, — заявил я довольно громко.

— Давно известно, что друзей нужно выбирать осмотрительно. «Скажи мне, кто твой друг, и я скажу тебе, кто ты». Или вы об этом забыли?

Ночь в тюрьме была невероятно долгой.

И долгий день.

День выборов.

Днем капитан Сэмсон, разумеется, чисто выбритый и жующий свою неизменную черную сигару, принес мне «Геральд Стандарт». Через всю первую полосу тянулось вверху одно слово: «ВЫБОРЫ».

Но ниже была полностью напечатана речь Дэвида Эмерсона. Фотокопия, чуть меньшего размера, но все же читаемая. И достаточно крупный снимок, сделанный в офисе Себастьяна, знаменитой комнате с разрушенной теперь стеной, очевидно, сразу же после того, как я оттуда ушел (или меня «ушли»). Все знакомые лица, важные персоны, известные всей стране. И даже нога Билла Кончака.

Снаружи разразилось черт знает что, как я предполагал, но до меня доходили лишь сообщения из вторых рук. Однако было ясно, что скандал был не просто местным или национальным, он перерос в международный. Сенсационные репортажи, от вполне спокойных до истерических, от достоверных до клеветнических были напечатаны во всех газетах Америки, Европы, Азии и Австралии.

В камере особенно нечем заниматься, поэтому я просмотрел газету от начала и до конца, сначала прочитал все заголовки, потом кое-какие статьи. Конечно, я не стал читать все истории, зато внимательно прочитал статью о размышлениях администрации. Им никак не понять, почему так много аморальных поступков. Спросили бы у меня, я бы быстро им все объяснил…

Первый луч надежды мелькнул у меня во второй половине дня во вторник, когда ко мне пришли Сэмсон и Роулинс.

Сэм сообщил, что теперь полиция располагает неоспоримыми доказательствами того, что пластинку «Аннабел Ли» записал действительно Чарли Вайт и, разумеется, все последующие пластинки и альбомы Джонни Троя. Они «раскопали» несколько человек, которые помогали готовить пластинку, являясь свидетелями того, как Вайт и Трои одни в комнате готовили записи. Полиция обнаружила и того единственного человека, который при необходимости присутствовал при всех сеансах и был посвящен в обман.

— Это информация была сообщена прессе, — сказал Сэм. — Должно помочь.

— Да, должна быть дополнительная информация. Надеюсь, что скоро.

— Люди страшно возбуждены. Произошли беспорядки, когда хоронили Фрэнсиса Бойла.

Он рассказал мне о донесениях, которые только что стали поступать, о том, что произошло что-то вроде открытого бунта, мятежа. Как будто, возмущенные обманом почитатели Джонни Троя выбросили тело Фрэнсиса Бойла из гроба.

Потом заговорил Роулинс:

— Пока я завяз с Кончаком, Шелл.

У него был усталый вид.

— Крепкий орешек. Он не расколется… разве что перед смертью. Но мы возьмемся за его окружение, уже нашли кое-кого из «красоток», с которыми он обтяпывал свои дела.