Но если я выдам секрет?

Ох, братцы!

Нет, конечно, этого допустить нельзя.

Я понимал, что большинство людей были введены в заблуждение и будут искренне верить в мои чудовищные наклонности, пока им не будет показана и доказана истина, но три сукиных сына лгали совершенно сознательно: Юлисс Себастьян, Гарри Бэрон и Мордехай Витерс. Трое, подумайте об этом. Именно эти трое организовали охоту на меня. И если выяснится вся эта отвратительная подоплека, то введенные в заблуждение честные люди не простят этого негодяя. И никто не простит им обмана с Джонни Троем.

Рухнет вся империя Себастьяна с его бездарными поэтами в штанах в обтяжку и верными слугами из преступных элементов.

Я шагал по комнате, лихорадочно думая. Наконец остановился, плюхнулся в кресло и включил телевизор.

Хэмбл все говорил. Теперь он призывал к всеобщему братству. Фразы были округлыми, лишенными всякой конкретности, но доступными для любого ребенка. Если не задумываться над тем, как Хэмбл намеревается все осуществить, что обещает, им можно было восхищаться. Демагог чистой воды.

Внезапно мне в голову пришла страшная мысль.

Похоже на то, что Хэмбл станет следующим Президентом Соединенных Штатов, если только Калифорния встанет под его знамена. Как будет ликовать Юлисс Себастьян, потому что никто, не считая, разумеется, самого Хорейна Хэмбла, не вложил столько труда и средств в то, чтобы именно он победил на выборах. Хэмбл получил «суперсебастьяновскую» обработку.

Совсем, как Джонни Трои.

Вот я и подумал: «Когда Хорейн М. Хэмбл открывает рот, чей голос мы слышим?»

Нет, я не испугался и не растерялся. По всей вероятности нечто подобное приходило и до этого мне в голову, только не было четко оформлено. Слушая речи Хэмбла, я возмущался тем, что они переполнены стандартными штампами писателей, готовивших аналогичные выступления для предшественников Хэмбла по партии. Фразы сами по себе ничего не значили, но хорошо звучали, а это было важно. Речи такого рода сочиняют практически без помарок. Преподнесенные красивым, хорошо поставленным голосом Хэмбла, они приобретали значение.

В наши дни, к сожалению, очень немногие политические деятели сами сочиняют свои речи, излагают вслух собственные мысли. Остальные делают так, как человек по имени Джонни Трои, который сам не пел своих песен. За него это делал другой. Фрэнсис Бойл, неотразимый красавец, был прекрасным фасадом для головы Чарли Вайта. Хорейн М. Хэмбл, неотразимый красавец с бархатным голосом, станет тоже прекрасным фасадом для кого-то другого. Кто стоял за Троем, я знал. А вот кто встанет за Хэмблом, мог только гадать. Голосуя за Хэмбла, одураченные им люди будут фактически голосовать за этого невидимку.

Я твердо знал, что хочу сообщить всему этому одураченному миру, что происходит. Однако мир не пожелает меня слушать. И с каждой проходящей минутой мое положение ухудшалось.

Хэмбл заканчивал выступление. Последняя фраза прозвучала так:

— Помните, завтра у избирательных урн, дорогие соотечественники, Хэмбл сможет для вас сделать больше.

Он самоуверенно улыбнулся, не сомневаясь в своей неотразимости.

Затем последовала торговая реклама. Сначала речь шла о новом холодильнике с какими-то дополнительными камерами, потом показали ту девушку в ванной, заполненной мыльной пеной.

Речь Эмерсона должны были передавать по другому каналу, и я потянулся к телевизору. Наверное, что-то меня предупредило, что это нужно сделать именно в это мгновение. Замешкайся я немного — и было бы поздно. Я не слышал, как отворилась дверь. Я вообще ничего не слышал, разве что приглушенный звук выстрела. Но так как я сильно наклонился вперед, чтобы дотянуться до ручки телевизора, пуля лишь слегка царапнула меня по щеке и врезалась в стену. На остальное ушло две-три секунды. Я вообще ни о чем не думал, действовал в какой-то застывшей тишине, реагируя автоматически: пригнулся, расправил ноги и отпрыгнул в сторону, выхватил из-под мышки мой 38-й. Не успел я приземлиться, как кто-то выстрелил вторично. Выстрела я не услышал, но почувствовал, что пуля задела мои ребра. Его я увидел. В проеме двери. Я был еще в воздухе, ноги — нацелены на него, а рука уже сама стреляла. Сделав всего один выстрел, я тяжело ударился об пол, поскользнулся и растянулся на животе, упрямо направляя на него оружие. Но я не стрелял. Он стоял на том же месте, прислонившись спиной к двери. Пистолет с надетым на него глушителем был у него в руке. В левой. А правую он прижимал к груди. Пистолет не был повернут на меня.

Это был Тони Алгвин.

Он издал какой-то звук. Приглушенный крик или кашель, немного согнулся вперед. Зубы у него были стиснуты, губы раздвинуты, от страшной боли глаза почти полностью закрыты.

Я поднялся, прыгнул вперед и вышиб пистолет у него из рук. При этом он покачнулся и тяжело упал на колени. Повернув ко мне голову, он сказал, не разжимая губ:

— Ублюдок! Ублюдок… Ты убил меня. Это…

Его слова закончились стоном. Теперь сквозь пальцы у него сочилась кровь.

Я сунул свой кольт обратно в кобуру.

— Сейчас вызову скорую. Ты, конечно, этого не заслуживаешь, сукин ты сын! Но я вызову. Только не воображай, что я останусь здесь и буду с тобой нянчиться.

— От этого ничего не изменится.

Он согнулся еще больше, обеими руками зажимая грудь. Смотрел он не на меня, а куда-то влево.

— Врачи мне уже не помогут. Я знаю…

Его голос звучал достаточно сильно. Он просто не договорил половину фразы. Глаза у него блестели, казались какими-то особенно ясными, как глаза человека с высокой температурой. Я и раньше такое замечал неоднократно и задумывался, что творится в душе человека, который знает наверняка, что умирает. Такое возбужденное состояние продолжалось недолго, лихорадочный блеск исчез, глаза стали холодными. Его затрясло, голова немного повисла.

Потом он произнес спокойно, как будто у нас шел дружеский разговор:

— Джо послал нас вшестером. Двадцать пять тысяч долларов тому, кто доберется до тебя. Никогда не видел его в такой ярости. Тебя все ищут, все копы в городе, добровольцы-сопляки тоже. Двадцать пять тысяч, подумать только, еще ни разу я не был близок к такой сумме… Ох! — его лицо исказилось от сильной боли.

— О, господи!..

— Я сейчас вызову…

— Прекрати!

Мне показалось, что он пытается улыбнуться, но уголки его рта не поднимались кверху.

— Мне и жить-то осталось всего минутку… Хочу тебе сказать… Вот уж не предполагал, что дело так обернется. Мне повезло, я нашел тебя… Проклятие… Сначала мне показалось, что рана-то пустяковая… Ну, хоть не обидно, ты не размазня…

Я положил руку ему на плечо, поддерживая его.

— Джо, — спросил я, — Джо Рэйс?

— Точно, Джо Рэйс. Мы упустили тебя в Бенедикт-Каньоне, но тогда это было не так уж и важно. А теперь нет. Ты бы не поверил, насколько важно.

Я посмотрел на дверь, которая теперь была заперта. Очевидно, я оставил ее открытой после того, как на секунду выскочил за газетами и тут же нырнул обратно. Очевидно, никто не обратил внимания на этот единственный выстрел. Во всяком случае, признаков тревоги не было заметно. Но, если Тони удалось добраться сюда, значит скоро прибудут и другие.

— Как ты меня разыскал? — спросил я его.

— Был уверен, что ты устроишься в каком-нибудь местечке, чтобы отсидеться. Мы вшестером поделили телефонную книгу на равные части. Я взял себе первую.

Он обнаружил меня так же, как я накануне Билла Кончака. Полиция тоже найдет. И очень скоро. В этом не было сомнения. Хорошо уже то, что пятеро остальных головорезов не станут меня искать в этом месте, если только…

— Ты говорил кому-нибудь, что нашел меня?

— Нет. Я хотел один получить эту сумму.

— Где сейчас Рэйс?

— Не знаю. Могу сказать, где он будет в четыре часа. В это время состоится большое собрание или совещание, все шито-крыто. Наверху у Себастьяна. В его офисе. Джо сказал, чтобы позвонить ему туда, если…