Костров и Васюченко шли упругим, размеренным шагом, стараясь дышать спокойно и неглубоко. Со стороны их походка выглядела смешной - точь-в-точь движения бегуна при замедленной киносъемке. Но на Луне иначе и не ходят. Тут все своеобразно…
Они не искали дорогу. Следы вездеходов были навечно отпечатаны в лунной пыли. И у них каждый шаг навсегда вписывается в историю покорения Луны…
Вокруг громоздились остроконечные утесы. Черные зубчатые тени косо перерезали равнину, Когда человек попадал в тень, он почти скрывался из глаз товарища, словно растворялся в чернильной мгле. Мир величайших контрастов не знал полутеней, в нем не было рассеянного света. Белые, щедро залитые солнцем губчатые скалы и угольная тьма у их подножия. А два человека, затерянные в хаосе раскаленной пустыни, шли все тем же пружинистым шагом. Порой на пути встречались черные провалы, через которые приходилось осторожно прыгать. К счастью, широких трещин не было, и Васюченко легко преодолевал все препятствия. Шаффер лишь охал, когда толчок отдавался в его больной .ноге.
Примерно через километр «носильщиком» стал Костров. Потом американца снова взял Васюченко. Они не останавливались для отдыха - решили шагать, пока хватит сил.
Шли молча - ведь в этом случае кислорода расходуется меньше.
Идти с каждым шагом становилось все труднее. Сама мысль о том, что запасы кислорода ограничены, заставляла кровь сильнее стучать в виски. И все чаще Костров задумывался: а вдруг товарищи не выедут к ним? Могут же они предположить, что случилось что-нибудь с лунолетом и сейчас устраняется мелкая авария, что задержка вызвана пустяком и нет оснований для беспокойства. Разве можно было ожидать такого стечения неприятных обстоятельств? Но нет, они не могут не прийти на выручку…
И Костров не ошибся. Через час после того, как они покинули станцию «Эвдокс», зоркие глаза Васюченко заметили за недалекой линией горизонта решетку (параболической антенны вездехода. А еще через несколько минут у них в наушниках зазвучал взволнованный и бесконечно родной голос Соколова.
- Я же сказал, что Андрей выручит! - сказал Костров дрогнувшим голосом. С огромным облегчением опустил он вниз Шаффера, тряхнул его за плечо.
- Очнитесь, мистер! Наши едут!
Записная книжка журналиста
«Лунолет откопали, на буксире доставили на базу. Сразу видно: ремонт займет не меньше недели. Сначала я думал, что наш вылет из-за этого задержится. Тем более, Бороздин советовал подождать.
Но Соколов заупрямился. «Я одиннадцать раз бывал здесь, заявил он. - И ничего, обходились без лунолетов, Ждать не будем. Вылетаем сегодня вечером»
«Сегодня» - на Луне понятие растяжимое. Но наш командир имел в виду, конечно, не лунные сутки, которые продолжаются 656 часов. В Лунограде время измеряется по-земному, точнее по-московскому. И «сегодня» Соколова означает, что до нашего последнего старта остается всего часов пять-шесть.
По установившейся традиции мы отдыхаем перед полетом. Дотошные врачи (и тут нет от них покоя!) придирчиво осмотрели каждого из нас, просветили рентгеном. Скучная процедура! Отчаянно завидуем сотрудникам базы, у которых рабочий день в разгаре. Работать здесь приходится, конечно, не по шесть часов. Но люди сами рвутся к делу, идут отдыхать чуть ли не по приказу…
Интересно, что суперсовременная техника благополучно уживается в Лунограде с самым варварским ручным трудом. Биоэлектроника и мотыга, (кибернетичеокие устройства и примитивные носилки - такое сочетание никого не удивляет. Я видел, как почтенный академик Бороздин с первобытной яростью долбил ломом яму, таскал балки. Хорошо еще, что на Луне не требуется сила штангиста. Работать физически приходилось и нам. Сегодня утром, например, я вспомнил свои слесарные знания и часа три усердно монтировал трубопровод. Как ни странно, заслужил похвалу. Костров, который оказался в роли землекопа (лунокопа), завидовал. То-то, Сережа, не все тебе посматривать на меня свысока…
Строили мы новую насосную, и я часто вспоминал… (зачеркнуто). Нет, не то что писать, думать о ней я не должен! Все прошлое осталось на Земле, а здесь не может быть места разным слякотным мыслям, тоске и прочему. Надо взять себя в руки!
Итак, вечером летим. Соколова поддержали все. Даже Дроздов, к моему удивлению, поспорил с Бороздиным, который продолжал настаивать на отсрочке полета.
- Конечно, без лунолета нам будет гораздо труднее, - сказал наш профессор. - Но ожидать целую неделю мы не можем. Даже при всем уважении к вашему строительству. Поверьте, нами движет не простое любопытство. Вдумайтесь только: обнаружить следы неземной цивилизации! А вы - подождать… Нет, промедление тут недопустимо. И так застряли из-за вашего американца. (Тут Дроздов, скажем прямо, перегнул). А лунолет направите к лам позднее. Если, конечно, мы до того времени не вернемся…
Бороздин сдался. Соколов имел право действовать по своему усмотрению, и власть всесильного «хозяина Лунограда» на него не распространялась. Я рад, хотя задержаться еще на денек было бы неплохо. Материал тут - богатый!
Писать приходится урывками, поэтому на этих страницах нет ни последовательности, ни подробных описаний. Ничего, потом разберусь. Только что кончилась «летучка» (говорю по газетной привычке). Соколов и Бороздин долго (со множеством технических подробностей) договаривались о связи. Речь шла, главным образом, о том, как предусмотреть все случайности, которые могут возникнуть. В радиотехнике я, к стыду своему, не силен, поэтому многое просто не понял. Усвоил только, что сообщаться с Луноградом и Землей мы будем с помощью лунника-2. Лунник-З остается резервным. Способ, конечно, весьма канительный. Когда лунник будет пролетать над нами, он примет сообщения и запишет их, а потом, обогнув Луну по своей орбите, передаст информацию. Так что ответа на вопрос придется ждать долго. Но что поделаешь - иного способа связи с обратной стороной еще не придумано…
Разговорился с Чумаком. Сам удивляюсь, как это удалось. Но Костров когда-то сказал, что Алексей - как застывший мотор. Если сумеешь его раскрутить, потом не остановишь. И действительно, столько интересных историй он мне порассказал - на целый роман хватит.
Любопытно, что я оказался первым журналистом, который поговорил с Чумаком, что называется, по душам. Остальные терпели неудачу. Я заметил, что Соколов, несмотря на его замкнутость, все же любит, когда о нем пишут, в своем кругу не прочь даже прихвастнуть. Конечно, все это почти неуловимо, к таким выводам приходишь скорее интуитивно. Но даже «чуть-чуть» - это уже «кое-что». А у Чумака совершенно отсутствует жажда славы. Он и с меня взял честное слово, что не напишу о нем ничего лишнего. Откуда такая сверхскромность, судить не берусь.
В первые дни нашего знакомства Чумак казался мне скучным собеседником. Не понравилась и его манера шутить с серьезным видом, стремление порисоваться своим равнодушием ко всему земному. А тут я узнал, что Алексей умеет рассказывать удивительно точно и образно, что он прекрасно чувствует юмор. Он говорил о своем детстве, а я отчетливо видел затерянную в тайге деревушку, видел до малейших подробностей. Скупо и в то же время очень емко обрисовал он отца, сельского учителя, большого энтузиаста своего дела, который и привил сыну постоянное стремление к знаниям. А сколько нежности и тепла было в глазах Алексея, когда он вспоминал свою мать, когда рассказывал о жене и трехлетней дочке. Позавидовал я ему тогда, очень позавидовал…
Алексею 27 лет, а биография у него богатая. Работал коллектором в геологической экспедиции, был старшим рабочим в высокогорной обсерватории, сотрудником Камчатского вычислительного центра и уж оттуда попал в школу космогации. Впрочем, с его талантом это было нетрудно.
С Костровым Чумак очень дружен, но любит дразнить его. Сережа, простая душа, легко поддается на разные провокации, а Чумаку это доставляет удовольствие. Но я сейчас выступаю в роли арбитра, привожу их «к общему знаменателю». Ничего, пока удается.
