Он солгал.

Пока я раздумывал о парне у меня за спиной и смотрел на темный металл пистолета Ллойда, все и случилось. Я ничего не слышал, только почувствовал уже знакомый мне взрыв в голове.

Во рту у меня был вкус тряпки, я лежал на чем-то мягком. Открыть глаза я боялся. Мне было страшно, что мягкая субстанция подо мною — облако. Голова у меня страшно болела. Вроде бы я не должен был чувствовать боли, если я умер. Тогда я стал осторожно приоткрывать глаза.

Наконец они были полностью открыты. Я все еще был в своей комнате и лежал на своей кровати. Три головореза смотрели ни меня. Возможно, я мог бы вскочить, закричать на весь этаж, даже убить их, но только руки у меня были связаны за спиной, а неприятный привкус во рту был из-за кляпа, засунутого мне в рот. Чувствовал я себя ужасно. У меня что-то было на лице, но я не знал, что именно.

Все трое стали зубоскалить по поводу того, что я выгляжу красавчиком. И тут я заметил нечто примечательное. В мою комнату они вошли в костюмах в духе Эльдорадо: огромные шляпы, рубашки, шейные платки, короткие жакеты и ковбойские сапоги. Теперь в наряде каждого чего-то не хватало.

Я поразился, как эти мерзавцы надеются что-то провернуть в “Дезерт Инне”, но, когда я внимательно присмотрелся к ним, я почувствовал холод в желудке, потому что сообразил, что они задумали. Опустив голову, я убедился, что теперь выгляжу настоящим ковбоем, ибо на меня они напялили все то, чего теперь у них не хватало. Во рту у меня торчал кляп, какая-то надпись болталась у меня на груди, только я не мог ее прочитать.

Ллойд размахивал удавкой. Понятно... Они решили вывести меня отсюда и повесить.

Я пытался крикнуть, что у них ничего не получится, но, кроме приглушенного мычания, мне не удалось извлечь ни единого звука. Им это показалось настолько забавным, что они принялись хохотать, как безумные.

Они подняли меня на ноги, оказалось, что они у меня не связаны. Ллойд перекинул вокруг моей шеи и пристроил удавку выше моего кадыка.

Отмерив пять-шесть футов веревки, он потянул меня за собой, а Большие Уши наоборот, потянул меня назад за веревку, привязанную к моим запястьям, так что между ним и мною тоже было расстояние в несколько ярдов. Они придумали все это чертовски хитро: я даже не мог наскочить сзади на Ллойда, ни дать пинка под зад ублюдку: мои руки были так сильно стянуты назад, что я боялся, как бы они не вывихнулись в плечах.

Прежде чем открыть дверь, он обратился к своим двум напарникам:

— Помните, это шутка. Это должно пройти гладко. Не нервничайте. Если начнете, люди заговорят, а нам так надо как можно быстрее вывести его отсюда. Можете не беспокоиться из-за него. Он ничего не сможет сделать. Только сами ведите себя умно.

Он взглянул на меня и дернул за веревку.

— Как тебе нравится быть задушенным, Скотт?

И уже перед тем как мы вышли из комнаты, он произнес слова, которым суждено было стать последними, которые я услышал от него:

— Скотт, мы намерены тебя убить. Мы повесим тебя. Полагаю, ты знаешь, что ты уже покойник. Тебе следовало послушаться моего совета.

Своего рода эпитафия: “Тебе следовало прислушаться”.

Он открыл дверь — и мы вышли наружу. Когда мы проходили мимо шкафа, я взглянул в зеркало: петля на моей шее тянулась вперед к Ллойду, я — в живописном костюме. Затем веревка вокруг моих рук, протянутых назад к Большим Ушам. Это было совсем так, как будто тащили на убой бычка или осла. Я даже успел рассмотреть, что было у меня на лице. Черный носовой платок был протянут поверх носа и рта, спускаясь ниже подбородка, концы его были завязаны сзади на шее. Стеттоновская шляпа была натянута по самые уши, так что единственное, что было видимым для меня, это мои глаза и брови. Даже родная мать не смогла бы меня узнать.

Мы вышли из двери, мои спутники весело размахивали своими пистолетами, и какой бы глупой я не считал эту затею раньше, теперь я так больше не думал. Они все это тщательно продумали, прежде чем явиться за мной, и теперь они шли к выходу из отеля. А я знал, что на окраине и даже здесь, на Стрипе, подобные сцены встречались сплошь и рядом. У них все могло получиться.

Я слышал, как за нами захлопнулась дверь, мы двинулись к выходу по холлу. Я и эти три клоуна.

Вестибюль был забит народом. Теперь я был по-прежнему напуган. Вокруг все смеялись и веселились. Это была та же лихорадочная жажда веселья, которую я вчера наблюдал в “Инферно”, только сегодня все выглядело живее, ярче и красивее.

Мы совершенно спокойно добрались до подножия лестницы и оказались в центральном вестибюле, где на нас обратили внимание. Люди начали гоготать и улюлюкать. Они подталкивали друг друга локтями и указывали на меня пальцами. Глупцы буквально умирали со смеху. К нам подошли двое пьяных, предлагая всем четверым выпить, а толстяк лет пятидесяти семи зашагал рядом со мной, по дряблым его щекам струились слезы, но отнюдь не от жалости ко мне.

Он ткнул пальцем в надпись, которую я так и не смог прочесть, и его толстое брюхо заколыхалось:

— Ух! Ох! Конокрад!..

Справившись с приступами хохота, он спросил:

— Ну и что вы хотите с ним сделать?

Ллойд, туго натягивая веревку, которая не давала мне как следует дышать, ответил со счастливым смехом:

— Собираемся его повесить.

Толстяк пришел в дикий восторг. Он заухал, заохал и, схватившись за живот, сложился пополам.

— Повесьте его! — вопил он в истерике. — Ух, парни, это здорово!

Да, это было здорово! Я готов был поддать этому толстому борову под зад, но, увы, это было мне не под силу.

И затем я увидел Коллин Моун.

Она стояла у самого края вестибюля, повернувшись спиной к казино, через ее плечо был переброшен темный жакет, и я знал, что она была единственным человеком, который смог бы меня узнать и помочь мне. Она смотрела на нас, смотрела на меня, но тут же отвернулась.

Однако продолжала оглядываться, на ее милом личике было встревоженное выражение, и я понимал, что она ищет меня.

Однако ж, взглянув прямо на меня, не задержала на мне своих глаз.

Я почувствовал, как пот сбегает у меня со лба на черную маску, закрывающую мое лицо, и не знал, что же мне сделать, но был готов попытаться.

Толстяк хлопнул меня по плечу и спросил, продолжая всхлипывать от смеха:

— Как тебя зовут, страшилище?

Я хотел ему показать, что у меня во рту кляп, и замычал как можно громче, но вместо этого меня услышал Ллойд и резко дернул за веревку так, что у меня сразу побагровело лицо.

Какая-то пожилая женщина закричала:

— Ох, вы же делаете ему больно!

Я мысленно с ней согласился, толстяку это показалось страшно забавным, он противно загоготал, а мне пришла в голову идея, как я могу дать Коллин знать, что это я. Но надо же было ей именно в этот момент направиться в казино. Я сказал себе: “Сейчас или никогда”, — повернулся к толстяку, не обращая внимания на то, что проклятая веревка все туже затягивает мне горло, и боднул его раз и второй раз головой.

Он перестал смеяться, зашипел, ахнул, и в этот момент случилось то, чего я и добивался: большая шляпа с обвислыми полями слетела с моих волос и упала на пол. Ллойд закричал:

— Сукин сын, что это та...

И тут же замолчал.

На меня посмотрел мальчишка лет пяти-шести и раскрыл от изумления рот.

А Коллин уходила прочь. Я подумал: “Коллин, ради бога, остановись!” — но она не почувствовала моей мольбы. Ллойд дернул за веревку спереди, Большие Уши сзади, но мальчишка, который таращил на меня глаза, широко открыл рот и завопил пронзительным голосишком на весь огромный зал:

— Мама, мама, они убивают Санта-Клауса. Они хотят повесить его! Смотри, они связали его бедненького!

Здорово малыш! — подумал я, — потому что этот крик заставил одновременно повернуться несколько десятков людей. И в том числе Коллин. Она оглянулась через плечо, сначала на ее лице я ничего не заметил, кроме любопытства, потом она увидела меня и двух головорезов. Я приподнял и опустил брови, глядя на нее. Она, конечно, узнала мою голову, глаза и кусочек носа. Но тут Ллойд поспешно подхватил с пола шляпу, снова нахлобучил мне ее на голову, но уже после того, как Коллин разобралась, что к чему.