Серж, более смущенный, чем ему хотелось бы показаться, ответил с легкой насмешкой:

— Вы как будто читаете мне пролог из «Фауста». Где же ваша кабалистическая рукопись? На чем я должен подписаться?

— Вовсе нет, — возразил Герцог, — для меня довольно вашего согласия. Вникните в дело, изучите его на свободе и взвесьте его результаты. А тогда, если вам понравится оно, вы отдадитесь ему без оговорок. Князь, мне хочется, чтобы в несколько лет вы приобрели такое состояние, которое превосходило бы все, о чем вы когда-либо мечтали.

Финансист замолчал. Серж серьезно обдумывал предложение. Герцог был в восторге. Он мог явиться перед всем Парижем в товариществе с зятем госпожи Деварен. Один из его проектов уже осуществлялся. Карета князя в эту минуту подъехала к Елисейским Полям. Погода была чудная. Вдали, среди темных масс деревьев Тюльери, виднелись обелиск и памятники площади Согласия, утопая в голубоватой туче. Группы всадников гарцевали по сторонам. Длинные вереницы карет быстро проезжали, и в глаза бросались блестящие наряды и красивые лица. Пешеходы толпами направлялись к Триумфальным воротам мимо двойного ряда роскошных отелей, фасады которых были ярко освещены солнцем. Кипучая жизнь могущественного города являлась в этот час дня в полном блеске. Это был Париж, блестящий, шумный, сильный, веселый.

Герцог, показывая рукой эту картину, сказал князю:

— Вот ваше царство! — Затем, пристально посмотрев на него, прибавил. — Так это решено?

Серж, как видно, сильно колебался, но ответил, опустив голову;

— Да, решено.

Герцог остановил кучера и, выскочив проворно из кареты, сказал Панину:

— До скорого свидания.

Он пересел в свою карету, ехавшую все время за каретой князя, и они расстались.

С этого дня даже у Жанны появилась соперница.

Страсть спекуляции овладела князем. Едва коснулся он этого дела, как вполне предался ему. Это было совсем другое, чем глупая игра в клубе с одними и теми же обыкновенными оборотами, вызывающими отвращение по своей пошлости. На бирже все было ново, неожиданно, внезапно, страшно. Сила переживавшихся волнений увеличивалась вместе с ростом пущенных в оборот сумм.

Действительно, прекрасное зрелище представлял Герцог, управлявший деловой машиной, приводя в движение с удивительным умением целые миллионы. К тому же, поле действий было необъятно широким. Политические дела, существенные интересы целых народов являлись пружинами, служившими двигателями разных комбинаций. Игра принимала дипломатическое величие, финансовую всеобъемлемость. Речь шла о богатстве стран всего света. Сила и высшее могущество заключались во власти этих властителей всемирного богатства.

Герцог, сидя в своем кабинете, отдавал приказания, и потому ли, что его знание дела было поистине необычайным, или же потому, что удача всегда ему сопутствовала, но успех был неизбежен. Серж в первые недели получил значительные барыши.

Такой блестящий результат почти свел его с ума. Он верил теперь всем словам Герцога, как словам Евангелия. Он видел мир сгибающимся под ярмом, которое он на него наложил. Народы, сгибающиеся под ежедневной работой, трудились исключительно для него. Они были его должниками; и как один из царей, которые покоряли вселенную, он видел перед собой в ослепительном мираже сокровища всей земли рассыпанными у ног. С того времени он потерял понятие об истине и справедливости, допускал невероятное и естественное находил невозможным. В руках Герцога он был послушным орудием.

Слух о такой неожиданной перемене в жизни Панина быстро достиг ушей госпожи Деварен. Она пришла в ужас, тотчас позвала Кейроля и убедительно просила его остаться в «Обществе Европейского Кредита», чтобы следить, насколько возможно, за ходом нового дела. Со своим верным и опытным чутьем госпожа Деварен предвидела несчастье и сожалела, что Серж уже не ограничивал своих безумий игрой и разгулом.

Сильно встревоженный, Кейроль поведал опасения своей жене, а она, явно взволновавшись этим, рассказала в свою очередь обо всем Панину. Князь только презрительно улыбнулся и разуверил молодую женщину. Опасения госпожи Деварен и Кейроля происходили от влияния буржуазной боязливости. Теща ничего не понимает в больших делах, а Кейроль — финансист с узкими понятиями. Он же хорошо знал, к чему стремился. Результаты его спекуляций математически точны. До сих пор еще ни разу они не обманули его ожиданий. Большое «Общество Всемирного Кредита», куда он вступил в качестве администратора, должно было доставить ему такое значительное состояние, что он мог бы презрительно относиться к госпоже Деварен и, освободившись от ее опеки, с этих пор действовать исключительно по своему желанию.

Испуганная таким слепым доверием, Жанна пробовала возражать, но тогда Серж обнимал ее, и она, опьяненная любовью, забывала все.

Последним и самым большим великодушием госпожи Деварен было решение окружить Мишелину полным молчанием. Она не хотела, чтобы дочь ее знала, что происходило. Конечно, госпожа Деварен могла одним словом остановить сумасбродства Сержа или, по крайней мере, сделать их безвредными для своей дочери и для себя. Достаточно было объявить Мишелине об измене Сержа и хлопотать о разводе. Как только «Дом Деварен» перестанет быть солидарным с Паниным, князь потеряет всякий кредит. Отвергнутый своей тещей, заяви только она публично, что отказывается от него, князь не имел бы никакого значения. Он был бы бесполезен Герцогу и тот не замедлил бы порвать с ним связи. Мать не хотела доставить Мишелине стыд и горе, сообщивши о раздирающей душу истине. Она предпочла лучше разориться, чем заставить горько плакать свою дочь.

Мишелина, со своей стороны, скрывала свои горести от матери. Она хорошо знала ее страшную энергию и страшилась попытки заставить Сержа дать ей отчет в своих действиях. Ведь тогда он погиб бы в сильных руках госпожи Деварен. С невероятной твердостью любящих сердец она надеялась, что Серж вернется к ней, и не хотела крайней мерой закрыть ему навсегда путь к исправлению. Таким образом, одна ужасная двусмысленность заставляла этих двух женщин быть немыми и бездеятельными, в то время как соединенными силами они могли бы еще помешать предстоящим бедам.

Действительно, честолюбивые замыслы Герцога стали волновать крупных финансистов. Этот новатор выдвинулся из толпы и смело вступил на вершины, где уже держались, крепко сплотившись, пять или шесть полубогов, устанавливающих без малейшего протеста курс государственных фондов. Грозные властелины были недовольны захватами этого новоприбывшего смельчака и тайно решили между собой погубить финансиста. Герцог с непонятным неразумением не желал участия значительных парижских банкирских контор в новом деле, и с того времени, как предприятие не могло быть прибыльным для значительных биржевиков, оно было осуждено на погибель.

В одно прекрасное утро парижане, пробудившись, увидели на всех стенах города наклеенные громадные афиши, объявлявшие о выпуске бумаг «Общества Всемирного Кредита». Следовал список членов правления с известными именами, среди которых красовалось и имя князя Панина. Тут были кавалеры ордена Почетного Легиона, бывшие государственные сановники и префекты. Собрание таких почетных личностей, казалось, должно было бы прельстить публику, но кое-что могло внушить тут подозрения. При вполне благонадежном внешнем виде можно было открыть недочеты, если присмотреться внимательнее.

В деловом мире событие это произвело громадное волнение. Князь Панин, зять госпожи Деварен, был членом правления «Всемирного Кредита»! Значит, спекуляция надежна. Многие приходили советоваться с госпожой Деварен, которая, будучи поставлена между необходимостью отречься от зятя или дать хороший отзыв об этом деле, чувствовала себя в страшном затруднении. Между тем она нисколько не колебалась, как женщина прежде всего честная, прямодушная. Она объявила, что дело не совсем надежно, и старалась всеми силами отстранить знакомых ей людей от подписки на акции, как бы ни мала была сумма.