Ева (немного смущенно). Да… я… (На мгновение замолкает, погруженная в свои мысли, потом решительно стряхивает это настроение. Очень сердечно, быстро.) Хорошо, что оно у нас есть, правда, Карола? Хоть на что-то сгодится! И наверняка вам подойдет! У нас ведь один размер! Берите!

Карола. Это мне? Мне? Но, фройляйн Браун, так не годится. Это – свадебное платье для вас! Не для меня!

Ева (очень смущенно, быстро). Да берите же! (Кладет платье ей на руки, резко достает из шкафа пару белых туфель.) А вот туфли, у нас ведь один размер, и чулки, и белье, ну вот, теперь у вас есть все, да-да (когда Карола хочет поблагодарить), идите же (все быстрее, все смущеннее), вам нельзя опаздывать, сам фюрер будет у вас свидетелем, и я тоже, так что быстро, быстро… (Почти выталкивает ее, возвращается, садится.)

Макс. Фройляйн Браун, да вы плачете.

Ева. Ах, я всегда плачу, когда вижу свадьбу.

Макс. У вас доброе сердце! А как обрадовалась Карола.

Гитлер в своем кабинете. Сидит. У него на коленях щенок овчарки. Рука вытянута вперед. Врач как раз заканчивает укол. По радио – выступление Геббельса: «Наш фюрер, во главе германских войск…» и т. д.

Гитлер встает.

Врач. Это был ужасный налет, мой фюрер…

Гитлер (резко). Беспокойтесь о своих шприцах. Мне сказали, в ваших пилюлях слишком много стрихнина.

Врач (сразу изменившись, заикаясь). Мой фюрер… Это неправда… Клевета… Кто?

Гитлер. Доктор Брандт и другие! Светила! Утверждают, что вы шарлатан!

Врач (в дверях, бормочет). Это неправда, мой фюрер, я… я…

Гитлер (язвительно). Светила! Вроде моих генералов и маршалов! (Обычным тоном.) Приходите сегодня вечером еще раз, около восьми.

Врач (рассыпается в благодарностях). Спасибо, мой фюрер, большое спасибо… (Уходит.)

Гитлер один. Неожиданно зло смеется. Уходит.

Зал приемов. Входит Гитлер. Шквал поздравлений.

Гитлер (резко останавливает всех. Спрашивает Геринга). Я приказал, чтобы после каждого американского воздушного налета тысяча[6] пленных американских летчиков без охраны была выстроена на тех площадях города, которые подверглись самым сильным бомбардировкам. Мой приказ выполнен?

Геринг (вначале молчит от неожиданности, потом отвечает). Приказ был незамедлительно передан, мой фюрер!

Гитлер. Кому?

Геринг. Генералу Коллеру, моему заместителю.

Гитлер. Пленные были построены?

Геринг. Но ведь их надо еще разыскать, мой фюрер. Летчики распределены среди остальных пленных. А лагеря военнопленных приходилось часто… (чуть было не сказал «отводить в тыл», вовремя спохватился) перемещать в целях (пауза) выравнивания линии фронта.

Гитлер. Итак, генерал Коллер саботировал мой приказ!

Геринг. Нет, мой фюрер! Приказ начнут выполнять в ближайшее время.

Входит адъютант. Передает сообщение Дёницу.

Гитлер (заметил это. Спрашивает Дёница). Что за сообщение?

Дёниц (запинаясь). Налет английской авиации.

Гитлер. Где?

Дёниц. На Гельголанд!

Гитлер (цепенеет, потом спрашивает). Ну?

Дёниц. Ущерб еще невозможно оценить…

Гитлер. То есть налет не был отбит?

Дёниц. Нет.

Гитлер. Гельголанд разрушен?

Дёниц (помолчав, тихо). Кажется, да.

Гитлер. А где была наша авиация?

Геринг (нервно, заикаясь). Мой фюрер, авиация не могла ожидать… она сконцентрирована вокруг…

Гитлер (язвительно). Значит, проспала! Как всегда!

Геринг. Мой фюрер, большое численное превосходство противника…

Гитлер. Превосходство! Вы говорите, как бухгалтер, а не как солдат! Слова «превосходство» нет в лексиконе солдата. Авиация трусит, спит и не выполняет мои приказы. Ей не хватает (по слогам) фа-на-тич-ной ве-ры! Веры в партию! Веры, которая воодушевляет японских летчиков, когда они превращают себя и свои самолеты в огромные бомбы и в героическом самопожертвовании врезаются во вражеские корабли. Йодль! Что нового на фронте?

Йодль (медлит). Мой фюрер, седьмая английская танковая дивизия остановлена на подступах к Гамбургу. Правда, теперь аэродромы англичан так близко, что для объявления воздушной тревоги остается меньше десяти минут. А установленный минимум для достижения бомбоубежища – двадцать минут, поэтому население почти беззащитно…

Гитлер (прерывает). Не важно! Гамбург будет защищаться до последнего камня!

Йодль. Население Гамбурга…

Гитлер. Населению придется приспособиться. Война – не сборище кумушек. Дальше!

На заднем плане генералы пораженно переглядываются.

Йодль. Русская атака под Шпрембергом отражена, под Кюстрином и Губеном тоже, но кажется желательным временно перенести генеральный штаб сухопутных войск.

Гитлер. Кребс мне уже это говорил. Генеральный штаб останется на своем месте.

Генералы озадаченно смотрят друг на друга.

Йодль (после паузы). Мой фюрер, натиск противника очень усилился. Мы… вместе (сбивается) в определенной степени… мы все здесь… (оглядывается, никто не кивает, все предоставили ему выпутываться в одиночку) мы хотели предложить вам… (наконец решается) перенести и ставку фюрера из Берлина на юг, в Берхтесгаден… разумеется, только на время… ведь существует опасность объединения русских и американцев, а тогда Берлин – разумеется, временно – окажется отрезанным…

Гитлер (несколько секунд смотрит на него, тихо). Вот как, вы все посоветовались… Гроссадмирал Дёниц, вы тоже придерживаетесь этого мнения?

Дёниц. Стратегически это разумно, мой фюрер. Тогда у нас будет больше свободы в принятии решений.

Гитлер кивает. Смотрит на Геринга.

Геринг. Безусловно, мой фюрер.

Гитлер (Кейтелю). А вы?

Кейтель. С военной точки зрения это целесообразно, мой фюрер.

Гитлер. Так вот какой подарок вы приготовили мне на день рождения! Вместо докладов о победах вы предлагаете мне бежать в Берхтесгаден…

Йодль. Это не бегство! Это – стратегическая целесообразность. Мой фюрер, и Наполеон, и Цезарь, и Ганнибал, – все (оглядывается, его озаряет новая идея), даже Фридрих Великий вынужден был временно оставить Берлин…[7]

Гитлер (тихо и угрожающе). А я нет! (Громче.) Я – нет, вам это понятно, господин Йодль? С меня хватит ваших отступлений! Начните же наконец воевать! Выполняйте мои приказы! Я останусь здесь! Здесь, под Берлином, азиатская атака захлебнется.

Солдатская столовая.

Эсэсовцы (сидят на скамьях, обнявшись, раскачиваются, как в пивной, поют на придуманный ими же мотив).