– Эй! – встревоженно сказал Юра. – Не напирайте! У меня здесь стекло!

Тут кто-то неловко дёрнулся, наступил соседу на ногу, а тот зацепил нашу башню.

– Твою мать! – заорал Юра, удерживая стремительно съезжающий монитор.

Я тоже, проявляя чудеса ловкости, ухватил непонятным образом одну из коробок. Сверху шлёпнулся свёрток – прямо под ноги. Лифт сделал очередную остановку, половина пассажиров вышла – на их место втиснулись новые.

– FUCK! – сказал Юра. – Подними эти херовы провода!

Я нагнулся и, нашарив на полу свёрток, попытался водрузить его на место – то есть на самый верх.

– Куда! – Юра закипал медленно, но неотвратимо. – Хочешь, чтобы они тебе на башку свалились? Держи в руках!

Я послушно смял замотанные в полиэтилен провода, вцепившись в них обеими руками, упёрся задницей в одну из коробок и рассеянно уставился в стену. Лифт с тихим гудением продолжал свой путь вниз.

Расфокусированный бинокль невнимания…

«Хочешь меня трахнуть?»

…исчез в долю секунды. Оказывается Она стоит прямо передо мной. Наверное, вошла с последней группой пассажиров, но я суете не заметил. Она рядом и бесцеремонно, в упор рассматривает меня. Я скашиваю взгляд на Юру – он вцепился в коробки и равнодушно поглядывает в нашу сторону.

– Хочешь меня поиметь?

Запах её духов – совсем не похож на духи Светы из рентгенкабинета (благоухающая цветочная клумба в царстве невидимых лучей) и ни капли не напоминает духи Марины (лёгкий ветерок в пыльном пространстве библиотеки). Её запах – еле уловим даже на расстоянии полушага, еле уловим, но значим. Её запах – контраст, как и Она сама – чёрное/белое – без полутонов и каких-либо сереньких теней. Чёрное. Белое. Запах приближающейся грозы. Запах слабо вибрирующей, готовой взорваться тишины.

– Так хочешь меня поиметь?

Я смотрю в её глаза. Глубокие и колючие одновременно. Она не улыбается, не хмурится, не приподнимает брови и не выказывает каких-либо эмоций. Где-то на самом дне бездонных колодцев мелькнули и погасли искорки: далёкие молнии? Приближение бури? Случайно отразившиеся в зрачках электрические светильники?

Я отвожу взгляд. Лифт замедляет ход: первый этаж. Приехали. Двери расходятся, и многочисленные пассажиры покидают кабину. Она опять – на бесконечную секунду дольше, чем нужно, стоит и смотрит на меня.

– Хватай, – говорит Юра, толкая меня в плечо, и я вот именно хватаю монитор, предварительно запихав свёрток с проводами в карман. Цокая каблуками, она стремительно удаляется по вестибюлю. Я смотрю ей вслед.

– Не тормози, – говорит Юра. – Неси за мной.

Мы идём к выходу: большие стеклянные двери, дежурные, охранник на стуле. Дальше мне нельзя. Я ставлю монитор на пол и ещё раз смотрю в дальний конец огромного вестибюля: там ещё видно мелькание угольно-чёрных волос.

– Хватит пялиться, – произносит Юра.

Пока охрана проверяет его пропуск, он повернулся ко мне:

– Что, понравилась киска?

– Не знаю…

– Не знаю, – ухмыляется он, – а она, похоже, знает. Всю дорогу на тебя глазела.

Юре отдают документы, и он запихивает их во внутренний карман куртки:

– Раз ты ни хрена не помнишь, то наверное и не помнишь, что нужно с бабами делать? Да?

Я молчу. Юра напяливает вязаную шапку и, коротким рывком подняв монитор к животу, наклоняется ко мне:

– Вообще-то боюсь показаться неоригинальным и назойливым… Но у тебя опять стоит. Ты в прошлый раз не с ней ли в лифте ехал? – и Юра быстро уходит в сторону выхода.

На улице он ставит монитор на заднее сиденье небольшого автомобиля и возвращается за коробками.

– Юра… А когда женщина говорит то, что сказала мне она, что это означает?

Юра берёт под мышки коробки. Он спешит.

– А что она тебе говорила? И когда?

– Ну вот, только что… В лифте. Она сказала: «Хочешь меня поиметь?»

Юра останавливается.

– Что?

Я повторяю. Юра смотрит на мои губы. Потом ставит коробки на пол и подходит ближе:

– Она это сказала?

Я киваю.

– И ты это слышал?

Я снова киваю.

Какое-то время он молчит. Потом произносит:

– Слушай, друг. Я стоял рядом с тобой и слышал, как дышит человек в другом конце лифта. И я очень хорошо видел твою черноглазку.

Охранник зевает. Мимо нас проходят два электрика с огромной лестницей.

Юра:

– Как она могла сказать тебе хоть что-то, если всё время молчала?

Я:

–……???

Юра:

– Ты понял? Всё время молчала!

PAUSE

Только теперь я понял, что меня так смущало: её голос. Я не слышал её голоса.

Ушами.

Он раздавался в моей голове…

Холодок возле сердца (страх?).

Холодок в затылке (я слышу голоса?).

И покалывание в паху: я хочу?

PLAY

Я догнал её в одном из коридоров, которыми заканчивается вестибюль. Вернее не догнал: она стояла возле какого-то стенда со множеством карманов и что-то быстро писала в своей папке длинным чёрным карандашом.

Только что, по пути сюда, в голове сформировались нужные предложения и вот, увидев её, я не обнаружил их следа. Все буквы рассыпались, как взвод пехоты после удачного выстрела снайпера: командир валяется со снесённой черепной коробкой, а перепуганные бойцы рассредоточились в жидких остатках пшеницы. (Я скажу: «Привет. Да! Я хочу тебя трахнуть… нет, поиметь… Мда…»). Поняв, что говорить мне нечего, я остановился. Она пишет. Я стою как столб и смотрю на неё. Всё. Нужная информация перекочевала со стенда в папку, карандаш исчезает в специальном футляре. Сейчас она уйдёт.

Она поворачивает голову и видит меня. Опять отражения лампочек в зрачках? Судорожно сглатываю. Молчание. Мы смотрим друг на друга так пристально, будто играем в игру: кто первый моргнёт, тот проиграл.

– Привет, – говорю я, пытаясь отыскать в своей голове пять-шесть смелых бойцов, спрятавшихся в пшенице.

– Привет, – моргнув (проиграла?), отвечает она. И я понимаю, что голос её мне нравится.

(Что сказать? Что сказать? Что сказать? Что сказать?)

– Э-э-э… – я чувствую, что начинаю глупо улыбаться.

Она, молча, внимательно смотрит на меня.

– Да! Я хочу… – выдавливаю из себя.

Она медленно захлопывает папку. Опускает взгляд, защелкивает клапан и снова смотрит на меня:

– Это, очевидно, что-то должно означать?

Мысленно я начинаю колотить себя головой о ступеньки.

– Я спешу, – говорит она и, повернувшись, делает шаг. От меня. Я иду за ней.

– Говорят, ты ничего не помнишь о своём прошлом? – спрашивает она вдруг, не останавливаясь и не поворачивая головы. – Это правда?

– Да. Не помню… – вопрос неожиданный.

Мы останавливаемся у лифта. И она, нажав на клавишу вызова, поворачивается ко мне:

– Каково это?

Я пожимаю плечами. И вдруг чётко вижу: искорки в её глазах – никакое не отражение лампочек, это внутреннее электричество, разгорающееся от внутреннего реактора. Это то, что заставило её стиснуть папку так, что побелели костяшки пальцев. Она дрожит, и я это чувствую, потому что сам начинаю дрожать.

– Что… – она себя выдала: её голос сорвался, и она несколько раз быстро моргнула. Проиграла?

Абсолютно не помню, как мы оказались в лифте и кто из нас нажал кнопку «стоп». Мы буквально впиваемся друг в друга. Волна узнавания ситуации и себя в ней: с ошеломлением и интересом я наблюдаю за собой со стороны: моё тело знает! В доли секунды понимаю, КАК ИМЕННО ей хочется и, развернув спиной к себе, толкаю к стенке лифта. Когда я задираю халат, она начинает дрожать ещё сильнее…

«Сейчас», – подумал я и сдвинул трусики по замечательно гладким ягодицам вниз.

* * *

– С ума сойти, как ты кончаешь… – шептала она, задыхаясь, какое-то время (минуту? пять? час?) спустя.

Мы в углу лифта. Она оглушительно дышит мне в ухо. Только что моё тело сотрясал высоковольтный разряд такой силы, что ноги мои подкашиваются: слух, зрение и обоняние вернулись буквально секунду назад.