Проснулся я довольно поздно – мои сопалатники уже давно позавтракали, покурили и теперь, лёжа на своих, застеленных одинаковыми одеялами кроватях, лениво перекидывались словами. Кроме меня в палате №417 находятся трое: чисто вымытый и обритый наголо молчаливый бомж Коля, которого с пробитой башкой подобрали в каком-то подъезде милиционеры, инженер-бурильщик – медсёстры называют его Михаил Евгеньевич, и Шамиль. Этот неугомонный татарин может говорить о чём угодно, но всё равно беседа сведётся к одной волнующей его теме – медсестра Света. Внушительные размеры её груди и бедёр заставляют Шамиля кружиться возле рентгенкабинета часами и часами же говорить о том «эх-как-бы-я-её-отодрал». Сейчас, зевая и потягиваясь, я слышу, что разговор как раз об этом.

– Была у меня одна такая… – уже в сотый, наверное, раз, довольно жмурясь, рассказывает Шамиль, – повариха на промысле. Горячая деваха, ух, горячая. Я её драл прям в столовой на лавке. Сиськи – во! (Шамиль показывает руками.) Как возьмусь… Ух!!!! – он причмокивает и мотает головой. Все молчат. Мне кажется, эта тема надоела даже бомжу Коле.

– Так возьми и трахни её, – тоже в сотый раз произносит инженер Миша.

– Э-э-эх, – продолжает Шамиль, как будто не слышит обращённой к нему реплики, – а губы у неё какие: пухлые, сочные. Люблю такие. Если у женщины такие губы – значит, минет хорошо делает… Сосёт, значит, хорошо, – поясняет Шамиль, повернувшись к Мише.

Миша фыркает и качая головой смотрит на Шамиля.

– Не надо мне объяснять значение слова «минет», ладно? – Говорит он слегка удивленно. – Достал ты уже озабоченый татарин… Что за чушь? Вы все пэтэушники долбаные. Понапихали себе в башку каких-то грёбаных вымыслов. Какая связь между пухлостью губ и умением делать минет? И как размеры жопы влияют на темперамент, а?

– Не знаешь? Пойди в деревенский клуб, на дискотеку. И смотри на тех, кто танцует. Та, которая ловчее всех вертит жопой, та и в постели подмахивает лучше всех. Так деревенские себе шлюху на пистон выбирают… Не знал?

– Лажа! У меня была не просто танцовщица – стриптизёрша, понял?! На сцене – ураган, а в постели – абсолютно ничего особенного. Зато какая-нибудь скромница такое вытворяет, что потом ночь, проведённую с ней, помнишь всю жизнь…

– Ай! – раздражённо машет рукой Шамиль и отворачивается. – Стриптизёрша – бревно?! Это ты сам неумеха, значит…

– Это значит, что в голове у большинства людей сотни стереотипов. Пухлые губы – хороший минет? Придумать что-нибудь глупее трудно. – Миша тоже раздражённо отворачивается. Некоторое время в палате тихо. Слышно, как в коридоре шаркают пациенты, переговариваются и смеются медсёстры. Работает телевизор. Много обычных больничных звуков. Слышно даже далёкое тарахтенье вертолёта за окном…

– К вопросу о стереотипах… – сказал вдруг кто-то, и я понял, что это бомж Коля. Его голос все слышали в лучшем случае два раза – всё остальное время он молчит, отвернувшись к стенке. Поэтому когда сейчас он начал говорить, Шамиль и Миша уставились на него как на говорящий холодильник – ошеломлённо.

– Я тогда в Казахстане обитал… – продолжал неспешно Коля. – Маленький ещё был. Лет восемь, что ли… Ага… На окраине города жил какой-то казах, и к нему из аула часто приезжал родственник. На верблюде приезжал. Все знают, что верблюды плюются. Вот ты знаешь? – спросил вдруг он у Миши.

– Да, – ответил инженер-бурильщик.

– Вот… – рассудительно продолжал Коля. – Все знают. Откуда знают – неизвестно. Но уверены все: верблюды, когда злятся – плюются и это (пауза) – стереотип. Мы, пацанята, тоже знали об этой особенности верблюдов. Но никто из нас этот самый плевок никогда не видел…

Коля продолжал рассказывать, а я вдруг чётко увидел жаркий азиатский вечер, окраину города, почувствовал запах тлеющей неподалёку помойки и…

(ЩЁЛК!)

Дети дразнили его. Они стреляли в него из рогаток и кидали камнями. Верблюд косился и вздрагивал теми кусочками своего огромного мохнатого тела, в которые попадали злые камни маленьких садистов, но никак не хотел делать то, что от него требовалось. Тогда кто-то выхватил из помойки дымящуюся, всю в искрах, головёшку и стал размахивать её перед мордой животного. Верблюд, свирепея, захрипел и задёргал своей мохнатой шеей.

– Щас плюнет! – закричал известный во дворе хулиган и второгодник Васька Гнездилов.

Но верблюд, испуганный и разъярённый огнём, дымом и криками, дёрнулся, и верёвка, которой он был привязан к столбу, лопнула.

Он не стал плеваться. Он вдруг ринулся на толпу враждебно настроенных маленьких двуногих уродцев, причиняющих ему боль. Уродцы бросились врассыпную. Но один из них – самый маленький – убежать не успел…

Верблюд сбил его с ног и потоптался по маленькому тельцу.

– Этот мальчик чудом жив остался. Всю жизнь потом кривой на коляске ездил: верблюд ему ноги повредил и позвоночник, – сказал Коля и замолчал.

– А с верблюдом что случилось? – спросил Миша.

– Его отец покалеченного мальца из пистолета застрелил. Он в милиции работал…

Повисла тишина. Коля лёг на кровать и отвернулся к стенке – принял своё обычное положение.

– К вопросу о стереотипах, – сказал вдруг Шамиль. – Никакого отношения к пэтэушникам я не имею. У меня диплом Московского Государственного Университета.

«Интересно, – подумал я, – кусок железа в башке – это стереотип?»

* * *

Больничная библиотека находится на шестом этаже. Здесь множество пыльных полок и Марина – симпатичная светловолосая библиотекарша. Долгими часами она сидит среди многотомников, брошюр, оригинальных и переизданных версий, стопок периодики и прочей макулатуры. Попирая кулачком щёчку, она смотрит в окно и вздыхает. Понадобилось минут десять, чтобы объяснить, какая именно книга мне нужна.

– А-а-а… – наконец понимает Марина. – Это там, третий стеллаж от окна, вторая или третья полка сверху.

Я бреду в указанном направлении. Третья полка сверху. Всё верно – это то, что мне нужно. Возвращаюсь назад. У стола какой-то парень явно не больничного вида что-то тихо говорит Марине в ушко. Она, улыбаясь, смотрит в стол и тоже тихо отвечает. Марина берёт книгу и делает необходимые пометки в карточке. Парень в упор смотрит на меня, а я, заметив это, тупо гляжу в пол. Потом, прижав книгу к груди, ухожу, чувствуя их взгляды на спине. Уже почти покинув библиотеку, я слышу как парень спрашивает Марину:

– «Волшебник Изумрудного города» – это типа модный бестселлер?

* * *

Я прочёл книгу за сутки. Потом перечитал ещё раз. Мне стало понятно, почему профессор Васильев назвал меня Железным Дровосеком. Мне было непонятно другое: если я Дровосек, то где же Элли, Лев и Страшила? Где волшебные башмачки и пёс Тотошка? Где Великий Гудвин?

И ещё: ни с кем из героев книги не происходило ничего похожего на то, что творится в моей голове. Я отнёс книгу в библиотеку. Насколько я понял, моя жизнь свернула с Жёлтой дороги. И к Изумрудному городу я дотопаю по своей тропинке. И Валентин Николаев – не первая странная встреча на этом пути. Остаётся узнать: где этот, мать его, Изумрудный город?

– Приподними его.

– Телевизор?

– Это не телевизор, а монитор. Так… Опускай.

Юра разбирает свой компьютер, и я ему помогаю. Кто-то в паутине проводов, микросхем и процессоров перестал выполнять свои функции, и Юра собирается отправить «машину» в ремонт. Нужно перетранспортировать всё на 1—й этаж, и я буду носильщиком. Заниматься мне всё равно нечем, до обеда ещё два часа, и поэтому, взяв кое-как упакованный монитор, я тащусь за Юрой к лифту. Юра тоже, сопя от напряжения, несёт две увесистые коробки: все встречающиеся на пути уступают нам дорогу.

– Что? – за шелестом полиэтилена я не расслышал фразу.

– Я говорю – ставь на пол, глухая тетеря, – повторяет Юра и вызывает лифт. В кабине мы стараемся как можно компактнее установить наш груз в углу: коробка на коробку, сверху монитор и небольшой свёрток с проводами. Конструкция шаткая, поэтому на всякий случай придерживаем это коленями, животами и руками. Юра чуть ли не носом нажимает на кнопку «1—й этаж»: поехали. В больничном комплексе все лифты (кроме скоростного – реанимационного) имеют замечательную особенность останавливаться на том этаже, где нажата клавиша «вызов». А так как любителей бегать пешком по лестницам не так уж и много… В общем, буквально на следующем этаже вошла группа врачей, потом какие-то электрики. Потом врачи вышли, но вместо них появились шумные посетители детского отделения, потом втиснулась группа пациентов вперемешку с медсёстрами…