Литмир - Электронная Библиотека

JOOD: Эй! На святое не замахивайся, МУХА! За это по морде бьют : (

SWAN: Заткните эту стерву. Спихните её из чата : (

MAXIMUS: Это что за идеолог попсы, а?

МУХА: Что святое, JOOD?! Кто святой?! Ваши @баные Битлы, которых вы сделали богами? Иконами? Обожествили четверку наркоманов с гитарами и молитесь на них? Четыре сраных ничтожества – для вас дороже всего в мире. А они писают, между прочим, и какают, как и все остальные люди на этой планете. Ясно? Вот если бы Маккартни испражнялся настоящим апельсиновым соком, тогда ещё ладно бы

SWAN: Эй, давайте все выйдем из чата. Пусть эта дура сама с собой разговаривает…

МУХА: Что, SWAN? Тебе противно насилие? Ты представитель поколения достойных мужчин? Вы – сраные интеллектуалы с прищуром умных и добрых глаз, с упитанными белыми телами, жировыми складками, недоразвитыми сисястостями. Отвратительные сиськи – пародия на женскую грудь. Мне пох!!!! й ваши поэзия, проза и научные статьи в @баных научных журналах. Вы ничтожества. Вашего @баного Белого Бима с его Черным Ухом нужно было пристрелить в начале первой же главы, а потом издеваться над трупом ещё двести страниц. Любой парень из рабочих предместий шахтерских городов стоит десяти таких, как вы, уроды, сидящие за компьютерами по всему миру. Вы не сможете постоять за себя в уличной драке. Вы брызгаете в свои потные подмышки дорогой парфюм – но он не может отбить вашего отвратительного запаха – разложения, дерьма, затхлых мозгов и потных яиц.

– С ума сойти, – сказал Юра. – Такое ощущение, что человек ненавидит все формы жизни на планете Земля.

МУХА: Ладно. Пока, уроды… тролль-бот покинул здание

MAXIMUS: Что это было?

Утром огромный вахтовик Шевченко из соседней палаты многозначительно заглядывает в глаза здороваясь со мной. Я стою в коридоре и смотрю в окно: сегодня светит солнце и видно несколько высотных домов в отдалении. Это один из районов города. Именно этому городу принадлежит больничный комплекс, в котором я нахожусь сейчас. Город называется Тихий. Как мне объяснил Юра, это одно из самых северных поселений в стране. Здесь недалеко добывается газ. И Тихий – перевалочный пункт между Югом и Северными месторождениями. Постоянных жителей в городе около пятидесяти тысяч. Остальные – наемники, работающие вахтовым методом. Большинство пациентов в больнице – это как раз вахтовики. Есть жители ближайших городков и поселков. Есть аборигены, но они идут сюда неохотно.

– Что, Дровосек? – спрашивает меня невысокого роста мужичок. – Как оно?

Я смотрю на него. Мужик улыбается, жмет мне руку и идет дальше. Я опять отворачиваюсь к окну. Вижу, как снегоуборочные машины расчищают дорогу. Внизу, во дворе больничного комплекса несколько автомобилей с красными крестами. От них отрываются маленькие быстро тающие облачка дыма. Как я уже знаю, двигатели автомобилей скорой помощи на Севере не глушат. Иначе остывший движок потом не заведешь.

– Откуда дровишки? – спрашивает вдруг знакомый голос. Обернувшись, я вижу Петровича. И не только вижу. Другие органы чувств тоже включаются в процесс опознавания. Например, обоняние.

– Из лесу, вестимо… – отвечает медсестра, проходящая мимо. Она несет большие хромированные цилиндры и, одарив нас улыбкой, быстро удаляется по коридору. Мы смотрим ей вслед.

– Отец, слышишь, рубит… – задумчиво говорит Петрович, – а я отвожу…

Он достает из кармана штанов конфету и предлагает мне. Я отрицательно качаю головой. Он, задумчиво глядя на меня, разворачивает карамельку и отправляет её в рот. Я вдруг понимаю, что слово «карамелька» только что неожиданно выскользнуло из черной пустоты в моей голове и теперь уже навсегда зацепилось крючками-буковками где-то в мозгу, готовое в любой момент соскользнуть на язык. Я даже чувствую вкус карамели во рту: секундное ощущение сладкой слюны и (ЩЕЛК!) все исчезло. В руках странное покалывание, как будто я отлежал их во время сна. Петрович, перекатывая конфету во рту и причмокивая, вдруг наклоняется поближе и тихо сообщает:

– Гапонов в реанимации.

Я несколько раз сжимаю и разжимаю левую ладонь: она зудит, и я чешу её пальцами.

– К деньгам, – говорит Петрович. Он перекатывает конфету во рту.

– Возникает другой вопрос, – после долгой паузы продолжает он, – на фуя тебе деньги?

Я знаю, зачем бы мне пригодились деньги. Я бы купил себе компьютер, как у Ярика, друга Юры. Ярик – молчаливый парень с длинными, абсолютно белыми волосами. Иногда он приносит свой «лэптоп», и они с Юрой устраивают в сети побоища. Здоровская вещь, этот «лэптоп». Такой… прохладный, матовый, приятный на ощупь… не знаю как сказать. Но… Даже если бы у меня были бы деньги, зачем он мне? И как бы я его купил? Меня ведь никто отсюда не выпустит. На каждом из трёх входов дежурные медсёстры и охрана комплекса. Центральный – для посетителей, приемное отделение – для пациентов (там, скорее всего, и сгружали меня), и третий – для экстренных вызовов. Как-то я побывал там: огромный ангар с воротами высотой в два этажа. Гигантские створки были закрыты, но за ними угадывалось низкотемпературное злобное давление. Это чувствовалось даже в помещении, где стояло несколько странных для меня механизмов. Как потом пояснил мне Юра, я видел снегоходы, специально оборудованные аэросани и гусеничные вездеходы – все они были с красными крестами, все они принадлежали к клану, правящему в этой вселенной. В моей вселенной.

Ко всему прочему есть еще один выход: на самой вершине мира, на крыше. Там находится посадочная площадка для вертолета отделения интенсивной терапии. То есть реанимации. Иногда в безветренные дни или ночи можно услышать его стрекотание и даже, если повезет, увидеть.

В отделении интенсивной терапии лежит себе сейчас Гапонов, подключенный к аппарату, который – пип… пип… пип… – показывает, что он жив, но в сознание прийти не может. Сердце работает – мозг нет. Ай-яй-яй.

Этой же ночью я проснулся оттого, что мои ладони чесались. Они не просто зудели – они зудели так сильно, что невозможно было удержаться и не почесать их. К деньгам? Я скреб их ногтями, тер об одеяло и о пижаму – ладони краснели в свете недалеких наружных источников света, но чесаться не переставали. И увлеченно борясь с этим отвратительно-сладостным зудом, я вдруг понял, что разбудила меня не эта неожиданная чесотка. А мысль, которую я, увлеченный трением и чесанием, не сразу распознал в своей голове. Она (мысль) как бы все время стояла вне круга, который отбрасывал прожектор моего внимания. Но потом быстро сделала шаг и оказалась в зоне визуального контакта. Мысль была простой и странной: мне обязательно нужно побывать в реанимации. Зачем? Неизвестно. Но обязательно нужно. Зуд прекратился так же резко, как и начался. И я, оставив в огромном пустом пространстве, называемом моей памятью, полученную информацию, попытался уснуть. Кстати, постепенно пустота в моей голове переставала быть этой самой пустотой. Появлялись крючочки, на которых вывешивались знания, полученные мною – здесь хранятся имена медсестер, названия предметов и номер моей палаты. Здесь же на отдельном крючочке, особняком от всех, висит слово «карамелька» – непонятный пришелец из черной глубины, всплывший как подводная лодка без опознавательных знаков, и здесь же – мысль о том, что мне обязательно нужно побывать в реанимации. Проинспектировав все это, я провалился в глубины глубин. Я спал без снов.

* * *

Следователь Сергеев появлялся в нашем отделении дважды: первый раз снимал отпечатки с моих пальцев, фотографировал меня в фас и профиль и осматривал всего с ног до головы в поисках татуировок. Второй раз он приехал сообщить, что ничего обо мне разузнать не удалось. Он задавал вопросы, многие из которых были мне непонятными, записывал мои однообразные «не помню» на диктофон и пытливо заглядывал в глаза. Это было пару месяцев назад. Теперь он снова появился в коридоре отделения – белый халат накинут на добротный серый костюм, туфли спрятаны в специальные чехлы. Это для стерильности. Вид у человека в этих зеленоватых чехлах – комический. Сергеев понимает, что это дополнение к гардеробу делает его смешноватым в глазах медсестер, и я отчего-то чувству его состояние. Следователь, слегка помахивая черным чемоданчиком, входит в кабинет к заведующему. Через минуту туда по очереди начинают вызывать всех пациентов отделения. Вскоре выясняется – ищут того, кто отправил Гапонова в реанимацию. Оказалось, никто ничего не видел и не слышал. И я тоже сообщаю Сергееву в присутствии заведующего Николая Степаныча, что спал как убитый и не в курсе. Сергеев протягивает мне ручку:

4
{"b":"222990","o":1}