Я покрутил эту медицинскую стеклянную палочку и, поймав отблеск света, увидел, что ртуть застыла на отметке 36 и 6.

PAUSE

Что-то было такое, странное. Да. Нечто, связанное с Алёной… С Алёной и с градусниками. Нечто важное… Но как я ни силился, смутные образы не сложились в картинку. Ладно. Наверное, не такое уж важное…

PLAY

Я повертел градусник, закрыл футляр и положил на место. Потом вышел в коридор и, сделав пару шагов, оказался в другой комнате: телевизор, пара кресел, беговая дорожка, гантели, стул… СТОП! Стоп… Я в очередной раз поймал себя на том, что смотрю на предметы и сразу же каким-то образом знаю их названия и предназначение. Точно так же, как когда-то «карамелька», из чёрной глубины вынырнули «косметика», «беговая дорожка», «гантели». Я нагнулся и поднял одну такую гантель. Взвешивая её в руке и глядя на беговой тренажёр (Вот. Опять – «тренажёр»), я понял, почему Алёна выглядела такой: ни единой складочки на животе, бёдрах и спине. Ровная, упругая кожа. Гибкое, словно пружина, тело… Я поставил литую штуковину на пол, взял в руку пульт от телевизора и уселся в кресло: «Power». Экран осветил помещение и сделал каждый предмет в комнате более отчётливым. Я по привычке убрал громкость и, переключая каналы, смотрел немые выпуски ночных новостей, людей, бегающих по ярко-зелёному полю и пытающихся ногами отнять мяч друг у друга… «Футбол» – пронеслось в голове. Следующий канал… Угу. Знакомое мне, но абсолютно непонятное движение цветных пятен по экрану. Терапия – не терапия… Не поймешь.

В этот момент в комнату вошла Алёна, завёрнутая в тёмный халат, с подносом, на котором дымились две кружки и лежала горка каких-то аппетитно пахнущих вкусностей.

– Вот ты где! – она поставила поднос на столик и уселась в соседнее кресло. – Угощайся.

– Спасибо, – Я отхлебнул из кружки («какао») и внимательно посмотрел на маленький золотистый узор, вышитый на халате с левой стороны груди. И (щелк!) чуть не подавился горячим напитком. Потому что золотистый узор вдруг перестал быть просто пересечением линий. И словно проявился в моей голове, как отпечаток фотографии рождается из крошечного негатива, освещенного короткой вспышкой увеличителя: Бах!!!

Я поставил чашку на столик.

– До, – сказал я, пронзительно глядя на иероглиф, вышитый золотом на тёмно-синем кимоно.

– Что? – Алёна недоуменно посмотрела на меня, потом проследила за моим взглядом.

– Иероглиф «До», – медленно сказал я, – «путь».

– Ты знаешь японский? – она тоже поставила своё какао на поднос.

– Нет… Нет… Не знаю… – я почувствовал, как нечто важное стремительной птицей шмыгнуло в мозгу и зацепило крыльями какой-то потаённый уголок моего заброшенного ангара. Секунду я ждал, как «нечто» проявит себя…

– Нет, – сказал я, снова взяв кружку. – Не знаю я японский. Так, просто… В библиотеке книжку брал. Там и прочёл.

Алёна с сомнением посмотрела на меня, потом, очевидно удовлетворённая ответом, тоже взяла свою кружку.

– Вкусно, – сказал я, проглотив кусочек чего-то сладковатого и пахучего. – Это как называется?

– Гренки, – Алёна смотрела в телевизор, – с мёдом и корицей.

– Вкусно, – повторил я и тоже посмотрел в экран. Потом на Алёну. И снова в экран.

Она внимала разноцветному мельтешению с интересом (?!).

– Слушай, – сказал я, допив какао, – что это за цветные пятна?

– Где? – оторвавшись от телевизора, она быстро глянула на стол, потом на обивку кресла и подняла глаза на меня. – Где?

– Ну вот же, – я мотнул головой в сторону телевизора.

– В смысле? – на лице её отпечаталось недоумение.

– В прямом. Что это такое? Терапия?

Алёна посмотрела в экран, потом, не поворачивая головы, скосила глаза на меня:

– Ты о мультфильмах?

– В смысле? – теперь, наверное, то же выражение появилось и на моей физиономии.

– Ты что? Вон заяц… Волк… Не различаешь?

– Нет, – абсолютно уверенно сказал я и, догадавшись, протянул. – А-а-а! Это головоломка, что ли?

– Нет, – помолчав, ответила Алёна, – а что именно ты видишь сейчас на экране?

Она взяла пульт и увеличила громкость на десяток делений больше. Я услышал диалог карикатурных голосов и музыку. Но движение цветных пятен на экране от этого осмысленней не стало. Об этом я и сообщил Алёне.

Она поднялась с кресла, быстро вышла из комнаты и почти сразу вернулась с объемистой книгой в руках. Положив её мне на колени, она устроилась на подлокотнике и, пошелестев страницами, ткнула пальцем:

– Что это?

– Синй цвет… – ответил я.

– Я не про цвет, – нетерпеливо перебила Алёна. – Что нарисовано здесь? Что ты видишь?

Несколько секунд я честно всматривался в лист бумаги так, что почувствовал ломоту в висках. Наконец неохотно ответил:

– Большое разноцветное пятно…

Алёна перевернула страницу:

– А здесь?

– То же самое.

– Может, я ошибаюсь, – после долгой паузы произнесла она наконец, – но, похоже, у тебя напрочь отсутствуют даже намёки на ассоциативное мышление.

Я промолчал. Ломота в висках превратилась в жар. Закололо в кончиках пальцев.

– Ты, точно, самый странный человек, которого я встречала в этой жизни, – продолжила она. – Ты не такой как другие… Не серая геометрическая фигура, а большое разноцветное пятно.

Она протянула руку, погладила меня по голове и вдруг встревожено заглянула в глаза:

– Эй, ты что молчишь? У тебя же температура поднялась!

Она прикоснулась губами к моему лбу, и губы её показались мне ледяными.

– Я сейчас…

Она выскочила из комнаты и отсутствовала, наверное, несколько мгновений, но мне показалось, что прошли часы.

Воздух сгущается. Мне жарко. И холодно одновременно. Тело становится ватным. Немеют мышцы. Что-то со зрением: всё плывёт перед глазами… Или мне кажется?

– Когда же ты успел простыть? – голос Алёны доносится издалека. А вот и сама она появляется из марева…

Она держит в руке маленький хрустальный скипетр и резко машет им сверху вниз… Стеклянная палочка молнией сверкает в полутьме, ловя блики от телевизора… Вверх-вниз…

– Держи, – она протягивает молнию мне. – Нужно измерить температуру.

Я понимаю – это градусник. И мне почему-то не нравится, что он в руках у Алёны. И когда холодная поверхность касается моей горячей подмышки… оглушительно громко щёлкает огромный рубильник, и я падаю куда-то вверх к вспышкам под потолком ангара…

ВКЛ!!!

И всё-таки её звали Юля. Такое имя ей дала мама при рождении.

(Сука стервозная, хватающаяся за ремень по малейшему поводу: опять ты, ТВАРЬ!!!! газовый кран не закрыла! Сколько раз повторять! Не только конфорки! Перестань смотреть телевизор! Где шлялась, ТВАРЬ?!!)

Да. Мать дала ей такое имя, вписала его же в свидетельство о рождении и на этом забыла. Тварь – вот так чаще всего она называла свою дочь. И «Тварь» стало вторым её именем… Домашним… Как родители называют своих детей – светиками, дочами, солнышками? Так и она привыкла к нему, сжилась. Тварь?!!

Она ненавидела всех. Всегда. Сразу.

Одноклассников. Учителей. Соседей…

(Подножкой на лестнице, снежком в спину, кручением пальца у виска прорастали семена).

Она холила и лелеяла эти всходы, поливая их своими ночными слезами в холодной постели. Одинокая везде. Чужая всегда.

Детская неприязнь вырастала в…

…Хотя однажды она любила. Однажды. Любила ли? И после этого – НЕНАВИСТЬ.

Окрепла. Зацепилась корнями в душе.

(Осталась ли ты? почерневшая душонка?)

ПРЫГ-СКОК!!!

Папуля? После того, как развёлся с матерью, дважды побывала у него. Заметила грязный дырявый носок рядом с креслом. Спустя два месяца носок был там же. На том же самом месте.

Сдвинула ногой – под ним оказалось яркое пятно линолеума: весь остальной пол был покрыт слоем пыли…

ГРАДУСНИКИ. У неё было полно градусников. В аптечке. В шкафу среди белья. На полках рядом с книгами. Десятки картонных футляров, стянутых чёрными резинками. Она и не прятала их особо (градусники разве хранить противозаконно?). Поэтому, когда делали обыск, искать-то, в принципе и не пришлось…