Тебе ведь понравится, правда, Ба?

Люди натыкаются на меня. Будто не видят, словно я стала прозрачной. Или я сама с ними сталкиваюсь. Не знаю. Свет слишком яркий, он как будто преследует меня со всех точек, хочет вырвать признание. Я уже не иду — я бегу. Спасаюсь от света. Его ослепительность причиняет мне боль, разъедает кожу. Я бегу, бегу, врываюсь в какую-то улочку. Натыкаюсь на валяющиеся грудой коробки. Я должна защититься от света, иначе весь мир прочтет меня, узнает мои мысли, а вот этого я не хочу. Но желаю, чтобы меня раскрыли. Я переполнена ядом. Я убила мою мать. Я убила бабушку. Я разрушаю все, к чему прикасаюсь. Я роза с шипами — даже на лепестках.

А солнце все светит и светит. Его лучи похожи на протыкающие меня шпаги. Не нужно больше думать. Соберись. Сконцентрируйся. Смотри, вон там. Граффити на стене. Буквы на стене — прямо передо мной, над картонными ящиками. Какие яркие цвета: розовый, красный, зеленый. Граффити. Соберись. Граффити. Только не паникуй. Нельзя, ни в коем случае. Где же маленькая белокурая девочка? Граффити. Она бы мне помогла. Граффити. Розовый, красный и зеленый. Свет слишком яркий. Только не теряй присутствия духа. Закрой глаза. Граффити. Тихо, тихо!

— Убирайтесь! Пошли вон!

Маленькие вьетнамцы подошли слишком близко.

— Убирайтесь! Вон!

Они разглядывают меня. Что случилось? Наверное, я потеряла сознание. Сколько часов я здесь? Стемнело. Я помню свет, пытавшийся меня изнасиловать. Помню людей, перешагивающих через меня. Помню смерть. Эй, я не должна забывать, что собиралась сделать… Мне нужны деньги.

— Убирайтесь, вы, там! Я не умирающая чайка, меня вы не получите. Пошли вон! К черту!

Вьетнамчата рассеиваются, а я покидаю мое временное убежище. Выхожу из летаргии. Больше никакой небрежности. Никакой расслабленности. У меня есть цель.

— Антуан.

— Сисси, это ты, где ты? Что случилось?

— Антуан…

— Сисси, в чем дело?

— Антуан…

— Сисси, да скажешь ты мне, наконец, в чем дело?

— Моя бабушка… моя бабушка, моя мама… умерла.

— Ах ты, Господи, Сисси, я сейчас приеду… Где ты?

— Антуан, я надеюсь сдохнуть. Сдохнуть! Не приезжай, я не желаю тебе зла, надеюсь, ты понимаешь. Я всем причиняю зло. Одолжи мне денег, я должна похоронить бабушку.

— Сисси, я еду…

— Ты ничего не понял!.. Мне нужны деньги! Я хочу похоронить мою бабушку, но не желаю тебя видеть, потому что боюсь причинить тебе вред. Пришли мне денег, вот и все! Переведи на мой счет.

— Но, Сисси… банки закрыты. Как же я?..

Я вешаю трубку. Нужно немедленно позвонить кому-нибудь другому. Мне необходимы деньги, но у кого попросить? У кого же?

— Эрик, это Сисси.

— Ух ты! Давненько я тебя не слышал.

— Угу.

— Что поделываешь? Я скучал без тебя. Почему ты тогда исчезла? Почему ушла и куда? Почему?

— Эрик, моя бабушка умерла. Мне нужны деньги на похороны.

— Хорошо, я дам.

— Эрик, ты мне поможешь? Мне нужен ночлег. Снимешь мне номер на сегодня?

— Конечно! Где встретимся?

— Перед отелем «Шато де Ларгоа».

И все начинается снова. Мне кажется, я переживала это уже миллион раз. Я в гостинице, лежу на кровати. Правда, теперь я знаю номер комнаты — 13. Я на этом настояла. Это число приносит несчастье — как я. Известно мне и название моего отеля — «Шато де Ларгоа». Замок для принцессы, Сисси. Воздушный замок, замок для разочаровавшейся Золушки. «Золушка» всегда была моей любимой сказкой. Не знаю даже, сколько раз мне читала ее бабуля: сто, двести, тысячу. Я всегда хотела быть Золушкой, и чтобы прекрасный принц вызволил меня из моего трагического плена. Но принцы… Антуан некоторое время был им, но я все разрушила. А Эрик был принцем? Нет. Он был огромной лягушкой, прыгающей по кровати. Голым, жирным и липким.

Я вытягиваюсь на кровати. Эрик карабкается вверх, чтобы навалиться на меня. Какой же он тяжелый… Я чувствую себя одной из салемских ведьм, которых заживо хоронили под тяжелыми валунами. Ну давай, раздави меня. Я хочу задохнуться. Я закрываю глаза. Он совершает телодвижения, шарит руками, целует мою кожу, которая мне уже почти что и не принадлежит. Он шумно дышит. Моя бабушка ужасно хрипела. Эрик дышит и издает всякие-разные забавные звуки — словно животное во время гона. Отвратительно. Я бы предпочла бесконечно слушать бабулины предсмертные хрипы. Руки Эрика, не знающие покоя, мешают мне сосредоточиться. Руки и дыхание. Я впервые не напилась. Забыла — в кои веки раз. Реальная жизнь — жестокая штука. Пальцы Эрика влезают во все дырки, какие только могут отыскать. Я устала. Я бы хотела полежать еще немного рядом с моей бабулей. Кстати, от меня по-прежнему пахнет смертью. А он все обнюхивает и обнюхивает меня. Должно быть, запах смерти его возбуждает.

Он меня переворачивает. Хочет, чтобы я оказалась сверху. Чтобы села на его толстый живот. Хочет смотреть на меня. Смотреть на мое маленькое, все сильнее худеющее тело. Тельце, стремительно теряющее форму. А еще он хотел бы, чтобы я на него смотрела. Сисси, взгляни на меня. Но я не могу. Сисси, открой глаза. Я делаю над собой усилие и разлепляю веки. Оглядываю всю комнату, только на Эрика не смотрю. Все вокруг белое. Стены белые, простыни белые, шторы белые. Все, абсолютно все. Кроме него. Эрик пытается проникнуть в меня, но я сдвигаю ноги. Я не могу. Больше не могу.

— Эрик, уходи.

— Но… но…

— Уходи, умоляю тебя. Мне нужно остаться одной… Хоть на мгновение. Пожалуйста!

Эрик встает и уходит, не говоря ни слова. С видом побитой собаки. Вялый отросток болтается между ног. Он сейчас похож на того самого парня, который трахал меня в этом самом отеле несколько лет назад. Но сейчас я лежу на кровати в комнате № 13 отеля «Шато де Ларгоа» и не плачу. Глаза у меня сухие, как осенние листья, вроде тех, что изображают на рекламе увлажняющего крема. Да, ты была права, Буля. Моя красота меня губит.

Я встаю, Подхожу к зеркалу, чтобы посмотреть на себя. Вижу свое лицо, как в дымке. Освещенное лишь лунным светом. Мои длинные белокурые спутанные волосы падают на плечи, как занавески, — занавески, обрамляющие мое печальное лицо. Слишком молодое. Двадцать шесть лет. Но моя жизнь так тяжела, что я кажусь себе столетней старухой.

Бац! Удар кулака в зеркало! Зеркало разбилось на тысячу кусочков, но они не падают. Я смотрю на свое отражение — мое лицо напоминает паззл. Я убираю из мозаики часть левого плеча. Сейчас сделаю это грустное лицо повеселее. Я прижимаю к губам осколок зеркала. Сооружаю себе смеющийся рот. Растягиваю стеклом уголки губ до середины щек. Сначала левая щека, потом правая. Работаю очень старательно. Чтобы получилось симметрично. Даже в детстве я обожала симметрию. Мать говорила: Ты могла рисовать часами. Ты хорошо рисовала. Могла бы стать знаменитой художницей. Ну вот, видишь, мамуля, я не растеряла своих способностей! Смотри, я рисую себе чудное клоунское лицо — как в детстве. Ты часто вспоминала, как я то и дело рисовала клоунов, хорошеньких маленьких девочек-клоунесс, белокурых — как я сама. Чудных девчушек-клоунов — с огромными ртами.

Кровь течет по моему подбородку. Ручеек красной густой жидкости пачкает мои длинные белокурые волосы. Красивый цвет — как у мяса. Я смотрю на себя в зеркало. Маленькая девочка с золотыми волосами тоже глядит в зеркало. Она там, за моей спиной.