Не слышно веселого смеха, нет шума, который стоит обычно в греческих, итальянских и французских кафе. А главное, совершенно нет женщин.
Меня заинтересовало какое-то странное мороженое из разноцветных полос. Я сел за столик и подозвал человека в белом костюме и зеленом шерстяном переднике. Он оказался итальянцем. Я указал ему на соседа, наслаждавшегося полосатым мороженым, и попросил подать такого же и мне.
— Кассада! — воскликнул итальянец. — Си, сеньор, уно моменто[6]. — И, взмахнув салфеткой так же, как это бывало делалось, лихими половыми в московских трактирах, исчез в дверях.
Через несколько минут, грациозно извиваясь и высоко подняв на ладони серебряный поднос, он принес мне тарелку с порцией кассада, серебряную ложечку и высокий запотелый стакан с ледяной водой.
Кассада — нечто среднее между мороженым и пломбиром с цукатами — оказалась превкусной штукой и впоследствии поглощалась нами в громадном количестве.
Эту ночь я спал так же сладко и крепко, как первую ночь в Лондоне. Встал сравнительно рано, принял ванну, напился ароматного бразильского кофе со сливками и в девять часов был, как условлено, в конторе Додерос.
Братья Додерос — влиятельная и богатейшая фирма. Однако, ни один из братьев не занимается непосредственно своим делом. Один состоит членом аргентинского конгресса, другой живет постоянно в Париже, а третий вот уже второй год путешествует.
Монтевидеоская контора Додерос помещается на одной из лучших улиц.
Меня приняли очень любезно. Прежде всего надо было послать телеграмму в Буэнос-Айрес. Дело в том, что согласно фрахтового договора «Товарища был обязан доставить бывший на нем груз камня в Розарио или «так близко к этому порту, как позволит глубина фарватера и углубление судна, которое должно оставаться все время на свободной воде». Эта обычная формула всех фрахтовых договоров помогла мне немножно сыграть на тщеславии и влиятельности буэносайресского братца Додерос.
Моя телеграмма была составлена в следующих выражениях:
«Товарищ» благополучно прибыл в Монтевидео, где получил самый радушный прием от местных властей. Экипажу после семидесятисемидневного перехода было бы слишком тяжело и вредно в санитарном отношении не иметь сообщения с берегом. Ввиду изложенного, прошу снестись с властями и выяснить вопрос, будет ли экипажу «Товарища» разрешено свободное общение с берегом в Розарио, в противном случае предпочитаю выгружаться в Монтевидео, куда грузополучатели должны прислать баржи, тем более что голубино фарватера препятствует свободному продвижению корабля.
Капитан Лухманов».
До получения ответа на эту телеграмму я воздержался от переговоров с фирмой Мианович, которая называется Генеральной компанией буксирного пароходства Ла-Платы и ее притоков, тем более, что стоимость буксировки от Монтевидео до Розарио была уже ими сообщена Аркосу в Лондоне и нам известна. Было нам известно и то, что Миановичи хотя и большие «патриоты» и комплектуют свои пароходы только сербами, хорватами и далматинцами, но в делах они «охулы» и с ними надо держать ухо востро.
Я приехал на судно около полудня и застал там много гостей.
Я пригласил журналистов в свою каюту. И завязалась долгая, интересная беседа.
В этот вечер я взял на берег двух юнг и одного из учеников.
Вчетвером мы объехали на автомобиле город и окрестности. Побывали на пляже, куда на морские купанья приезжают богатые люди из всех лаплатских городов. Впрочем, и в Монтевидео, несмотря на прекрасный пляж со всеми удобствами и громадным курзалом, морскими эти купанья можно назвать только относительно: нужен очень сильный восточный ветер, чтобы вода Ла-Платы сделалась хоть немножко соленой. Но ведь наши купанья в Сестрорецке тоже называют морскими, хотя вода невской губы пресна.
С пляжа мы поехали в парк Капурро и на Прадо. Это: красивые места с пышной субтропической растительностью, с прекрасными аллеями, цветниками, ресторанами и «народными» развлечениями.
Народные развлечения те же, что и везде: карусели, тир, кинематограф, лотереи, американские колеса, кофейни и пивные, открытые эстрады с фокусниками и танцорами, маленькие озера и прудики с пестро раскрашенными лодками для катанья.
Танцоры исполняют парижские апашские танцы и английскую джигу, родную сестру нашей чечотки.
Но красивей танцев, фокусов и пения был самый парк с разноцветными электрическими лампочками, развешанными в густой листве каучуковых деревьев, тополей и пальм.
Из парка мы отправились на улицу 18 Июля и кончили вечер кассадой и кинематографом. В кинематографе, как и следовало ожидать, вместо фильма из местной жизни мы видели американскую акробатическую чепуху с Чарли Чаплином.
На другое утро пришел ответ из Буэнос-Айреса:
«Передайте капитану Лухманову, что «Товарищ» во всех портах Аргентины получит такой же прием, как и в Монтевидео. Обсерватория предсказывает усиление восточных ветров и прибыль воды на перекатах. Уполномачиваете ли вести переговоры с Миановичем о высылке буксира?»
На эту телеграмму мы сейчас же послали ответ:
«Просим сообщить условия Миановича о доставке его буксирами «Товарища» в Розарио».
В тот же день получено было и предложение Миановича. Ссылаясь на вздорожание угля, вызванное английской забастовкой, и на слишком глубокую осадку «Товарища», он запрашивал 1150 фунтов вместо 1000, предварительно обусловленных с конторой Аркос в Лондоне, и предлагал выслать один из самых сильных буксирных пароходов — «Мирадор».
Посоветовавшись с агентами и с милейшим командиром порта Тейлором, я ответил Миановичам, что согласен заплатить тысячу фунтов, если они гарантируют мне благополучную доставку «Товарища» в Розарио.
На другое утро пришел ответ, что «Мирадор» выходит из Буэнос-Айреса вечером 29 декабря.
«Товарищ» ночью.
Начались приготовления к походу. Вечером с приливом мы должны были выйти из гавани и стать на рейде.
Впрочем, в этот день мы успели еще проделать шлюпочное ученье и гонку под парусами.
День прошел в хлопотах. Надо было приготовиться прежде всего к аргентинским формальностям. Нас снабдили анкетными листами с такими вопросами, с которыми могут сравниться только анкеты, заполняемые иностранцами в Японии. Для этих анкет требовалось приготовить фотографические карточки всех членов экипажа. Затем надо было сговориться с лоцманом, с буксиром, который должен был вывести нас из гавани, запастись провизией, сделать прощальные визиты.
В шесть часов вечера начали поднимать якоря.
Подошли портовый буксир и катер командира порта. Тейлор привез мне на прощанье подарок — индийскую долбленую, украшенную резьбой тыкву, серебряную трубочку и коробку «эрба мате». Мате — парагвайский чай. Он имеет вид серо-зеленого порошка. Его всыпают в тыкву, заваривают и пьют через трубочку. Мате приписывают многие целебные свойства, но вкус его для непривычного человека очень неприятен, а острый запах, равно как и цвет, сильно напоминает персидскую ромашку. Я сердечно поблагодарил Тейлора. Его подарок был единственной местной вещью, которую я вывез из прилаплатских республик.
В восемь часов вечера мы отдали якорь на рейде. К рассвету должен был подойти «Мирадор» и потащить нас на толстом стальном канате в такую далекую от СССР и такую близкую теперь от нас Аргентину.
По рекам Ла-Плата и Парана
Наступил рассвет, а «Мирадор» не пришел. Вместо него пришла радиограмма от Додерос:
«Мирадор» выйдет, как только начнется ожидаемая прибыль воды. Телеграфируйте, когда пройдете канал Мартин Гарсия».
