– Полено… – повторил аркканцлер. Его самообладанием можно было гнуть подковы. – Хорошо.

Казначей протянул ему кривую колобаху.

– Все в порядке, – попытался упокоить всех Сдумс.

– Сильно сомневаюсь, что смогу вбить это… Разве что дам им тебе по голове…

– Мне все равно, уверяю тебя, – заверил его Сдумс.

– Правда?

– Все дело в принципе, – указал Сдумс. – Если ты дашь мне поленом по голове, а сам будешь думать, что вбил в мою грудь кол, этого, вероятно, будет достаточно.

– Ты очень порядочный мертвец, – с уважением промолвил Чудакулли. – Не всякий способен похвастаться такой силой духа.

– Тем более что дух давным-давно мертв, – высказался главный философ.

Чудакулли свирепо взглянул на него и театральным жестом легонько стукнул Сдумса поленом.

– Прими же этот кол!

– Благодарю, – сказал Сдумс.

– А теперь давайте закроем его крышкой и пойдем обедать, – предложил Чудакулли. – Не волнуйся, Сдумс. Это должно сработать. Сегодня – последний день твоей жизни после смерти.

Сдумс лежал в темноте и слушал, как по крышке стучит молоток. Потом послышался глухой удар, и в адрес декана, который толком гроб удержать не может, понеслись приглушенные проклятия. Стук комков земли по крышке гроба становился все более тихим и отдаленным.

Спустя некоторое время еще более отдаленный грохот колес возвестил о том, что торговая жизнь города восстановилась. Сдумс даже различал приглушенные голоса.

Он постучал в крышку гроба.

– Эй! – крикнул он. – А потише нельзя? Здесь люди умереть пытаются.

Голоса смолкли, раздались торопливые удаляющиеся шаги.

Какое-то время Сдумс просто лежал. Неизвестно сколько, но долго. Потом Сдумс попытался остановить работу органов, но тут же ощутил некое неудобство. Умереть никак не получалось. Неужели это так трудно? Похоже, все остальные справляются без всякой практики.

А потом у него зачесалась нога.

Сдумс попытался дотянуться до нее и почесать, но наткнулся пальцами на какой-то предмет неправильной формы.

Это оказалась коробка спичек.

Откуда в гробу спички? Быть может, кто-то решил, что ему захочется выкурить в тишине сигару, чтобы убить время?

С некоторым трудом ему удалось стащить один башмак и поднять его вверх, так чтобы можно было дотянуться рукой. Ага, а теперь чиркнем спичкой о подметку и…

Серный свет озарил его тесный, вытянутый мир.

К крышке был прикреплен крошечный листок картона. Что-то написано…

Он прочитал его. Потом прочитал еще раз.

Спичка погасла.

Он зажег вторую, чтобы убедиться, что все прочитанное – это не обман зрения.

Даже на третий раз сообщение не стало выглядеть менее странным:

Вторая спичка тоже погасла, вместе с ней испарился остававшийся кислород.

Сдумс остался лежать в темноте, размышляя над следующим шагом и постукивая пальцами по полену.

Интересно, чья это затея?

И внезапно окружающую темноту яркой вспышкой пронзила мысль: чужих проблем не бывает! Ведь когда ты решаешь, что весь мир отвернулся от тебя, именно тогда в полной мере проявляется его необычность. Сдумс из собственного опыта знал, что живые люди не замечают и половины того, что происходит вокруг, поскольку слишком заняты тем, чтобы быть живыми. А всю сцену видит только тот, кто смотрит со стороны.

Живые люди не видят ничего необычного и чудесного, поскольку их жизнь исполнена скучных, земных вещей.

Но необычное – оно существует! Существуют самоотвинчивающиеся винты и записки, подброшенные в гроб.

Сдумс твердо решил разобраться в происходящем. А потом… потом, если Смерть не придет к нему, он сам отправится к Смерти. В конце концов, есть же у него права. Да. Он возглавит величайшие за все времена поиски пропавшего человека.

Человека?

В темноте Сдумс усмехнулся.

Пропал – Смерть. Нашедшему… И так далее.

Сегодня – первый день его жизни после смерти.

И весь Анк-Морпорк лежит у его ног. Ну, метафорически. Дело за малым – выбраться наверх.

Он нащупал карточку, оторвал ее от крышки и зажал в зубах.

Ветром Сдумс пошире расставил ноги, уперся в дальний конец гроба, завел руки за голову и надавил.

Сырой суглинок Анк-Морпорка немного подался.

Сдумс сделал паузу, чтобы по привычке перевести дыхание, но понял, что в этом нет никакой необходимости. Он снова надавил. Дерево за головой хрустнуло.

Сдумс разорвал сосновую древесину, словно бумагу, и в руках у него остался кусок доски, который был бы совершенно бесполезен для обычного человека. Но не для зомби.

Перевернувшись на живот, разрывая землю импровизированной лопатой и отбрасывая ее назад, под ноги, Ветром Сдумс двигался к новой жизни после смерти.

Представьте себе равнину, периодически бугрящуюся невысокими холмами.

На октариновых лугах, что раскинулись под нависшими вершинами Овцепикских гор, стоит позднее лето, и преобладающие цвета – янтарный и золотистый. Солнце обжигает землю. Кузнечики трещат так, будто их поджаривают. Даже воздуху слишком жарко, чтобы двигаться. На памяти здешних обитателей это самое жаркое лето, которое когда-либо бывало, а память в здешних местах – долгая…

Представьте себе фигуру на лошади, уныло бредущей по пыльной дороге, что протянулась между полями пшеницы, обещающими дать небывало богатый урожай.

Представьте ограду из пропеченных солнцем мертвых досок. К ним прикреплена записка. Буквы на солнце выгорели, но надпись еще можно прочесть.

Представьте тень, упавшую на записку. Вы почти слышите, как фигура на лошади читает написанное там.

От дороги ответвляется тропинка, ведущая к небольшой группке обесцвеченных строений.

Представьте себе волочащиеся шаги.

Представьте открытую дверь.

Представьте прохладную, темную комнату, вы видите ее через открытую дверь. Для жилья эта комната не предназначена. Обитающие здесь люди большую часть времени проводят на улице, просто иногда они вынуждены входить в дом, чтобы переждать темное время суток. В этой комнате хранят конские сбруи, здесь держат собак и вывешивают на просушку рабочую одежду. У дверей стоит пивная бочка. Пол вымощен каменными плитами, в потолочные балки ввинчены крюки для бекона. Стоит вычищенный скребком стол, за которым могут разместиться тридцать голодных мужчин.

Но мужчин нет. И собак нет. И пива нет. Бекона тоже нет.

За стуком в дверь последовала тишина, потом раздалось шлепанье тапочек по каменным плитам. Наконец на пороге показалась тощая старушка, чье лицо цветом и текстурой напоминало грецкий орех.

– Да? – спросила она.

– ЗДЕСЬ ГОВОРИТСЯ, ЧТО ВАМ НУЖЕН РАБОТНИК.

– Правда? Эта записка висит еще с прошлой зимы.

– В САМОМ ДЕЛЕ? ЗНАЧИТ, РАБОТНИК ВАМ НЕ НУЖЕН?

Морщинистое лицо смерило его оценивающим взглядом.

– Предупреждаю, больше шести пенсов в неделю я платить не могу, – сказало лицо.

Несколько мгновений высокая фигура, заслоняющая солнечный свет, обдумывала это предложение.

– СОГЛАСЕН, – наконец ответил незнакомец.

– Даже не знаю, и с чего бы тебе начать. Вот уж как три года нет у меня постоянного помощника. Так, нанимаю ленивых бездельников из деревни, когда нужда припрет…

– НЕУЖЕЛИ?

– Значит, ты согласен?

– У МЕНЯ ЕСТЬ ЛОШАДЬ.

Старушка выглянула из-за незнакомца. Во дворе стоял самый величественный конь, которого она когда-либо видела. Старушка прищурилась.

– Эта лошадь твоя?

– ДА.

– И серебро на ее сбруе тоже?

– ДА.

– И ты согласен работать за шесть пенсов в неделю?