– Не взяло. Может, в Инструкции чего напутали или состав просрочен…

Отдышавшись, Саня выдавливает:

– Я же тебе давно говорил, что у меня слабая чувствительность к обезболивающим!

– А мы сейчас еще разведем, и повторим укольчик.

Копылов тут же тянется к фляжке.

– Да я о новокаине! Хотя, и это тоже, непременно-с!

Повторный укол происходит значительно быстрее и качественней.

– Во, как руку-то набил! – В голосе Алексея слышится гордость, – в игольное ушко могу этого… ну… короче, провести кого-то.

Копылов не спорит. Он сначала осторожно языком пробует свой зуб, потом надавливает пальцами на щеку, морщится и подходит к умывальнику, над которым укреплен шкафчик с зеркалом. Увидев там, вероятно, что-то необычное, лейтенант просто утыкается носом в собственное отражение. В молчании проходит секунд двадцать. Затем от умывальника доносится какой-то сдавленный всхлип, и тревожный голос, в котором угадываются истерические нотки, вопрошает:

– Эт-т-т-т-о ты чего натворил?! У тебя, небось, по офтальмологии точно «пятерка» была! Ах ты долбанный ученик Святослава Федорова!..

Ничего не понимающий доктор оборачивается на голос:

– Что, подействовало?

– Еще как!!! Ты мне не четвертый зуб собираешься удалить, а второй глаз!!! Смотри, паразит!

Саня отходит от умывальника и подставляет лицо под яркий свет люминисцентной лампы. Под его правым глазом, как раз на выступе скулы, виден желвак размером с голубиное яйцо. Кожа на нем и вокруг пергаментно-белого цвета, а на самой макушке «холма», искрясь, поблескивают какие-то кристаллики.

– Это же иней!!!

Оба уже хорошо понимают, что произошло.

– Вон оно как заморозилось-то… И состав вовсе не просрочен… А в канал я все-таки мастерски попал!

– Снайпер хренов! Да я тебя…

– Успокойтесь, лейтенант! – Помимо воли Лехины толстые губы разъезжаются в улыбке. – Слушай, Саня, ну ее на хер эту химию в жопу! Давай-ка, перекурим это дело в моем персональном туалете, потом примем настоящего обезболивающего по стакану, и в состоянии общего алкогольного наркоза удалим все к чертовой матери!

– Глаз, что ли?

– Ладно тебе, промахнулся чуток с глубиной погружения. Не смертельно ведь! Кстати, у тебя никаких проблем со зрением нет? А то ведь пока не рассосалась я могу все подрихтовать. Фокус там навести или орлиную дальнозоркость…

– Я тебя, недоучку, и так насквозь вижу! Засунь в задницу свой красный диплом. Да не мне, охальник! Черт с тобой, – Копылов уже вполне миролюбиво заключил, – только общая анестезия исключительно для меня, понял?! Вот вырванный зуб мне на ладошке покажешь, тогда хоть залейся.

– Санечка, у меня же твердость из рук уходит, и прицел сбивается. Вдруг еще кусачками ушко тебе оттяпаю или носик?

– Ладно, пятьдесят граммов.

– Семьдесят.

– Шестьдесят, и конец торгам!

– Благодарствую, родимый!

Они в точности исполняют задуманное, и доктор уверенно берет в руки щипцы.

– Я тебе, Саня, откровенно скажу. Вообще-то, положено иметь отдельный инструмент …ик!..для каждой… ик!..разновидности зубов. Но… у меня только один «ключик». Черт его знает, для верхней он челюсти или для нижней… ик! Замучила, проклятая!

– Пить…ик!..надо меньше. Может, этот «ключ…ик!» у тебя и вовсе для гинекологических целей?

Доктор серьезно и внимательно разглядывает инструмент, вертя его пальцами из стороны в сторону:

– Не-а, коротковат будет. К тому же на коробочке было написано «для зубов». Правда, карандашом.

– Может, для надежности мне из собственного арсенала технические плоскогубцы принести?

– Нельзя! Нам спирта не хватит их дис…диз…ин-фи-ци-ро-вать!

– Так я сбегаю и принесу еще, если надо.

– Сидеть! Побежишь уже беззубый. Открывай рот!

Кочубей ухватывает щипцами зуб и начинает расшатывать его. Саня изо всех сил вцепляется обеими руками в сиденье стула, его глаза закрыты, на лбу выступают капли пота, но он лишь мужественно мычит. С доктора пот льется просто ручьем. Наконец, раздается громкий, металлический щелчок.

– Сорвались, мать их… Надо ухватить покрепче.

Из пораненной десны кровь стекает на подбородок и разбрызгивается по сторонам при каждом взмахе Саниной головы. Белый халат доктора уже похож на фартук мясника после разделки свежей туши.

Леха теперь упирается ногой в сиденье, берется за щипцы обеими руками и вкладывает в процесс всю свою нерастраченную еще богатырскую силу. Слышится хруст и опять металлический щелчок. Не выпуская из рук инструмент, доктор отступает на шаг и садится на письменный стол.

– Коронка не выдержала. Заломалась к свиньям! Наверно, ты в детства кальция недоедал. На вот, прополощи пока рот. – Он наливает в стакан спирт, слегка разбавляет водой и протягивает Копылову.

Глаза инженера-лейтенанта затуманены мукой и количеством уже принятого внутрь обезболивающего. Он шевелит во рту языком, натыкается на невыкорчеванные обломки и с недоумением глядит на Кочубея.

– Ничего. Сейчас передохнем чуть-чуть, и я тебе остальное дообламываю, чтобы не мешалось. Это уже не больно. Отрихтую, как обещал. Пошли, покурим, Санек!

Обломки зуба Копылов выплевывает прямо на пол и только потом отправляет в рот переданный ему доктором стакан.

– Послушай, садист, у вас в Академии бывали какие-нибудь практические занятия, отработки, что ли, тренировки на людях, а? Или только в морге на трупах?

– Да не ходил я никогда на эту чертову стоматологию! Мне девочки-ассистентки за красивые глаза в классном журнале все посещения оформили и зачет поставили.

– Митрофанушка!

– Па-а-а-прошу без намеков! – Кочубей был по отчеству Митрофанович.

– Ладно, докуривай. Потом еще разок прополощим пасти, и ты завершишь, наконец, свое черное дело!

– Вот и чудненько! А я тебе, как моему первому «зубному» пациенту банку «Гексавита» подарю. В них и кальций есть!

Сашка уже шутливо замахивается на доктора рукой, а тот с довольным видом подставляет для поцелуя хитрющую пьяную рожу.

Самое примечательное, что уже на следующее утро зуб, точнее, пенек с корнями, который от него остался, у Копылова совершенно не болел! Опухоль со щеки спала. А к моменту прихода подводной лодки в базу другие навалившиеся заботы напрочь стерли из его памяти воспоминания о перенесенных мучениях.

Всплыли они лишь лет через пять вместе с распухшей щекой и нестерпимой болью в заросшем к тому времени десной корне многострадального «глазного» зуба. Зато капитан-лейтенант Копылов служил уже во вполне цивилизованном месте, где дежурный врач-стоматолог в поликлинике без всяких усилий за пять минут навсегда удалил вопиющие огрехи Кочубеевской некомпетентности…

Подводная лодка уже давно прочно обосновалась на стапелях большого цеха судоремонтного завода города Северодвинска. Так давно, что наконец-то подошел радостный для подводников момент, когда разобранную изнутри по кусочкам океанскую громадину надо было возвращать в рабочее состояние. Заканчивался средний ремонт. Начинался вселенский аврал.

В течение более полугода от силы два-три десятка рабочих со скоростью и усердием беременной черепахи ползали по практически пустым отсекам, выгородкам, трюмам, откуда еще в первые месяцы ремонта было вырезано и выгружено все оборудование. Небольшая его часть подлежала капитальному ремонту, а остальное – полной замене. Теперь надо было установить все обратно, отрегулировать, настроить…

Число одновременно работающих на заказе людей подскочило до полутысячи и неуклонно рвалось к новым рекордам. Уследить за таким скопищем рабочих было физически невозможно личному составу экипажа, обескровленному сокращениями штатов, плановыми заменами и прочими служебными необходимостями.

Но никто не отменял Правила Пожарной Безопасности! Согласно им в каждом отсеке должны были находиться определенное количество огнетушителей и один или два аварийных щита, укомплектованных строго обязательным набором инструментов: кувалдой, пилой-ножовкой, молотком-зубилом… Такой щит сооружался из толстой листовой стали площадью около 1 кв.м., укреплялся на переборке в наиболее доступном месте и выкрашивался в ярко красный цвет. На нем раскреплялось указанное оборудование; причем, деревянные части красились красным цветом, металлические – черным, а рабочие кромки инструментов должны были ослепительно сиять первозданным стальным блеском.