— Я могу и еще раз сказать, и сотню раз повторить, — ответила Ахатта мрачно и выдернула свою руку из цепких пальцев. Стала связывать концы тряпки, собирая потрошеную рыбу.

— Не надо еще. Ты уже сказала. Теперь Кос никогда не будет с тобой забавляться, ой-йеее. Это мне приятно, очень. Но ты и другое сказала. Что никто не нужен тебе, только твой важный Исма. Так, да?

— Да, — Ахатта встала, закидывая сверток на плечо.

— Ты траву забыла, — вставая, Тека затопталась, толкая сверточек Ахатте в карман, — пойдем, я с тобой иду, к тебе. И собак отгоню вот. А ну, лесные отродья!

Точно брошенный камень угодил в бок псу, тот завизжал, на берегу снова громко засмеялись парни. Ахатта шла, придерживая рукой неудобный узел с рыбой, а Тека, перебирая толстыми ногами, тупала по песку, по камням, взмахивая руками, и говорила-говорила без перерыва:

— Кос хороший, молодой только, он на рыбалке первый, а потом приходит, ой-йее, я ему говорю, Кос, ты хоть бы чешую смыл в море, она колется мне, в разных смешных местах. А не будешь мыться, родится у нас с тобой морской сыненок, весь в чешуе. Тарий мне сделал двух деток, дочка уже выросла, ей вот столько, ее взяли парни, забавляться, а когда пройдут по горам снега, то будет ей муж, хороший. А сын еще маленький, он только помогает охотникам, ему сделали свистелки, знаешь, для птиц, он ходит и свистит-свистит, скоро оглохнет весь или станет сам, как птица. Так что у меня хорошо, у меня тоже много ковров, не потому что я высокая, как вы, но я умелица. Потому тепло у меня, чисто, и Кос радуется. И берет меня часто-часто, мне и сладко.

— Кто ты?

— Умелица я. По коврам. Все женщины-тойры ткут, но умелицы они другие ведь.

— Понятно.

Длинный коридор вился, мелькали черные входы в чужие пещеры. Ахатта удобнее перехватила мокрый узел. Придется, наверное, приглашать толстуху в дом, будет она там все смотреть и щупать, болтать, не умолкая.

Впереди замаячил поворот в узкий коридор их пещеры. И вдруг, продолжая говорить, Тека выдернула из руки Ахатты узел, кинула его на каменный пол к стене и, схватив за руку, увлекла в узкий проем в стене коридора.

— Что?

— Тихо ты…

В небольшой пещерке свет падал клином из тускло освещенного коридора, и Ахатта увидела, — замолчав, Тека прошла вдоль стен, тщательно прохлопывая их руками. Проверив все, подошла вплотную.

— Ты вправду хочешь, чтоб только Исма? Чтоб только он?

— Я…

— Глупая моя голова, ты уже сказала, ты сказала слова веры. Ты слушай тогда Теку. Тут можно сказать изо рта в уши, только мы.

Она поднялась на цыпочки и, резко ухватив за шею, притянула к себе высокую Ахатту.

— Вы с ним уже в горè, в сердце ее. Там твое слово ничего не весит, против повелителей. На вот, вот тебе правильная еда, немножко, ты вечером пожуй и проглоти, поняла? И потом уже ложись к своему Исме. Кончится, я тебе принесу еще. На…

Говоря, тыкала Ахатте в живот чем-то твердым и та, поймав ее руку, приняла неровную маленькую коробку.

— Идем на свет, и молчи там.

Пихнула Ахатту в проем и закричала ей в спину:

— Но мои ковры, знамо дело, получше, я твоих не сильно видела, но Кос сказал, а он уже у трех жен был в пещерах, твои ковры, говорит, Тека, самые теплые и большие. Но ниток много надо, нитки я собираю и пряду, из всего. Я тебе покажу, как. Ты ведь высокая, не умеешь, у тебя ручки вон слабые какие. Ну ты иди, а то муж твой голодный будет, что стоишь ровно камень. И я пойду, у меня уже рыба готова, но для Коса пойду еще пива менять.

Пронзительный голос удалялся. Широкая спина исчезла за поворотом. Ахатта, заставляя себя не смотреть по сторонам, спрятала коробку в карман передника и быстро пошла к своей пещере.

Внутри, оглядываясь на стены, прошла в маленькую кухню с голыми стенами, блестящими от испарины и, задернув висящий в дверном проеме старый ковер, положила у очага узел с рыбой. Вытащила из кармана коробочку, наспех сложенную из коры, раскрыла. На донце лежали, как темные вылупленные глаза, слипшиеся комки смолы. Ахатта потрогала пальцем — липко. Помедлив, сунула палец в рот. Язык защипало и в голове резко всколыхнулось. Испуганно выдохнув, она закрыла коробку и, встав на колени, сунула ее в маленькую нишу, за старую посуду. Занялась рыбой, время от времени посматривая в угол, где коробка, казалось, выпирала углами, становясь огромной как сундук.

После ужина, когда Исма лежал, разбросав руки, Ахатта села перед овальным зеркалом, расплетая черные косы. Медленно водила гребнем по длинным прядям и рука срывалась в тех местах, где Исма ножом отсек волосы, спасая ее на берегу от парней, что хотели позабавиться.

— Исма?

— Что, заяц мой?

— Эта сказка, про Арахну плетущую нити, тебе кто рассказал ее?

— Где-то слышал, может быть от тойров на привале, в лесу. Иди ко мне.

— Принесу воды. Я пересолила рыбу сегодня.

Он засмеялся ей вслед. В маленькой пещере Ахатта, встав на колени, вынула коробку. Открыла. Круглые комки смотрели на нее, держа на макушках точку-блик, как безумный зрачок.

«А вдруг она хочет отравить меня. Она потеряла мужа. Если бы я потеряла Исму…»

Но вспомнила блестящие зубы Теки, и ее толстые ловкие ручки, болтовню о молодом сладком Косе. И то, как тщательно она прохлопала этими ручками влажные стены пещерки, перед тем, как сказать. А еще вспомнила, как смотрел на нее саму, обнаженную и избитую, жрец-Пастух, и насмешка тайного знания кривила крашеные губы. Кого сторожилась Тека? Кого, как не их, носящих тонкие, неряшливо роскошные одежды и золотые кольца на шеях и пальцах?

— Ахи!

Она подхватила на палец темный комочек и, зажмурившись, сунула в рот. Разжевав, проглотила и, не успев понять, изменилось ли что-то в ней, сунула коробку на место и побежала в спальню.

«Мне нужен только мой Исма!»

Исма спал, повернувшись на бок и сложив руки под темную щеку. Постояв над постелью, Ахатта отошла к очагу, пошевелила угли, чтоб не погасли сразу. И забравшись под толстое одеяло, прижалась к горячему боку мужа. Закрыла глаза и приготовилась спать, зная, что, как было каждую ночь в последнее время, Исма разбудит ее в самый глухой час, стоя у арки-трещины. Чтоб идти впереди него в сердце горы, туда, где среди оглушительного аромата цветов, усыпанных жужжащими пчелами размером с желудь, снова произойдет сладкое, и будет происходить, с двумя, до самого утра.

В маленькой, плотно убранной красными коврами пещере, в самом сердце горы, шесть жрецов-повелителей сидели, опустив головы и сомкнув руки, слушали что-то, что происходило за медленной капелью в пустотах стен.

— Она уже не страшится. Радость пришла к ней, опутывая тенетами.

— Опутывая тенетами, — нараспев повторяли жрецы за Пастухом-повелителем, поднимая ладони.

— Скоро она раскроется, как цветок. Для нас.

— Цветок… для нас…

— Скоро безумец-мужчина уступит нам свое место между ее сладких бедер.

— Бедер…

— И оставит свою душу в сердце горы. Навсегда.

— Навсегда…

Холод наступил сразу. Однажды утром Ахатта проснулась от ледяного сквозняка, ползающего по лицу, подняла руку — отмахнуться и еле разжала сведенные во сне пальцы. Укрыв мужа, соскочила с постели и босиком, прижимая локти к бокам, пробежала к потухшему очагу — заново развести огонь. Она уже знала, снаружи, вместо яркого солнца, прыгающего по водной ряби, северный ветер тащит по небу горы лохматых туч, и те, упираясь, брызгают ледяным дождиком. Тепло еще вернется, но, как сторожкая лесная птица, выскочит, покрутится на песке и так же внезапно исчезнет среди качающихся веток.

Ахатта хорошая хозяйка, у нее приготовлены теплые вещи, починены кожаные сапожки для себя и для Исмы, навязаны толстые шерстяные чулки. Тека обещала принести ей хорошей пряжи. Раздувая огонь, Ахатта вспомнила, как удивлялась, когда Тека в первый раз взяла ее на женскую охоту. Ушли далеко в лес, Ахатта спотыкалась, быстро устав от напряженного внимания — камни под ногами разваливались, шурша и треща, падали со склонов, увлекая за собой мелкий мусор. А Тека тупала крепкими короткими ногами, мелькая из-под забранной на правом боку рубахи цветным толстым чулком с переплетенными поверх кожаными шнурками, хватала ветки, нюхала шумно, отбрасывала, нагибаясь, поднимала комки сухой травы, лохматила и, выбирая что-то, прятала в сумку на боку. Трещала, не переставая. О том, что сказал Кос и что сделал Кос, и как она оттрепала за волосы хитрую соседку, что наладилась прибегать за сушеной рыбой, пока ее, Теки, в пещере нет, и что у соседки вечно расстегнута до пупа рубаха, понятно ведь зачем… А потом, выскочив на маленькую поляну, обежала ее кругом и остановилась перед Ахаттой, которая уже сидела на большом валуне, вытянув гудящие ноги. Сказала деловито: