«Хотя коммунизм теперь мало обсуждается, тем не менее он тот герой, которому предназначена великая роль в современной трагедии».

Снова, как в Бремене, Фридрих чувствовал вокруг себя пустоту — посоветоваться, поделиться будоражащими мыслями было не с кем. Лишь один человек, которого он знал по статьям, Карл Маркс, притягивал его всё сильнее.

В октябре, возвращаясь из Берлина домой, Энгельс специально заехал в Кёльн, чтобы с ним встретиться.

Маркса в тот день в Кёльне он не застал.

Дома Фридрих пробыл недолго. В первое же воскресенье он не пошёл вместе с семьёй в церковь, и вечером у него состоялся крупный разговор с отцом. Разговор происходил в кабинете, при плотно закрытых дверях.

— Ходят слухи, что ты печатаешь в газетах ужасные вещи. Я, правда, не читал их, не знаю. — Отец был взволнован и опечален одновременно. — Я боюсь, что ты забыл историю капитала нашей семьи, и вынужден напомнить тебе её. — Отец помолчал немного. — Твой прадед, Йоганн, выбиваясь из сил, откладывал гульден к гульдену. Дед Каспар уже был человеком в обществе известным, завещал нам капитал, благодаря которому нас и уважают всюду. Ты лежал в колыбели, сын, а я уже мечтал, как ты вырастешь и встанешь рядом со мной. Как вместе мы умножим капитал и наша фирма станет известной во всём мире. Чтобы нас узнавали в любой цивилизованной стране: «О, это те самые Энгельсы!»

— Скажи, отец, а где похоронили того ребёнка… помнишь, он ещё кашлял, когда ты привёл меня в первый раз на фабрику? Я бы хотел положить цветы на его могилу.

Отец с горечью усмехнулся.

— Знаю, в чём ты хочешь меня упрекнуть. Между прочим, на нашей фабрике условия намного лучше, чем на других в Бармене. И поэтому рабочие трудятся старательнее. А те разрушительные идеи, которых ты нахватался в Берлине, быстро улетучиваются, как только человек становится взрослым и постигает, что ему надо содержать дом, кормить семью и оставить кое-что своим детям. Слава богу, эти идеи пока ещё не доходят до Вупперталя.

Энгельс-старший взглянул на сына. Фридрих молчал.

— Я буду говорить с тобой открыто. Я не хочу, чтобы знали, что у старосты церковной общины сын безбожник. Всем нам будет спокойнее, если ты будешь жить не в Бармене, а, скажем, в Манчестере. Там в нашей фирме освободилось место конторщика. Опять же и компаньоны прекратят свои делишки за моей спиной, если их станешь контролировать ты.

По дороге в Англию Энгельс снова заехал в Кёльн.

Он поднялся по полутёмной лестнице на третий этаж и открыл дверь редакции «Рейнской газеты».

Он узнал Маркса сразу, хотя никогда не видел прежде. В Берлине Фридрих часто слышал о его крупной голове и чёрных смоляных кудрях…

Маркс посмотрел на вошедшего, кивнул, указывая на стул, и снова вернулся к груде типографских листов, над которыми сидел. Пробежав текст глазами, поморщился, вычеркнул строку, отмеченную красным. Только после этого встал и протянул руку.

— Простите меня, но надо срочно сдавать номер… У вас ко мне дело?

— Я Энгельс из Бармена, — отрекомендовался Фридрих. — Подписываюсь псевдонимом «Освальд». Приехал с вами познакомиться.

Маркс взглянул на него с удивлением.

— Освальд — друг Бауэра и берлинских «Свободных»?

Хотя Фридрих от «Свободных» уже отошёл, но решил воздержаться от объяснений. Это могло показаться скороспелым предательством прежних друзей. И он согласно кивнул.

— Очень хорошо, что вы здесь. Скажите, а как вы относитесь к их идиотским скандалам? — неожиданно спросил Маркс.

— Не одобряю.

— Что ж, по крайней мере, в этом мы с вами сошлись.

— Но «Свободные» ведут пропаганду передовых идей, — попытался защитить их Фридрих.

— Ничего они не ведут. Они лишь болтают об этих идеях, засыпали меня нелепыми статьями и требуют, чтобы я их немедленно напечатал. Мне же приходится каждый день бороться с цензором, с владельцами газеты. Одна ошибочная статья — и газета будет навсегда закрыта. А что поделывают братья Бауэр там, в Берлине? Я возлагал надежды на старшего, на Бруно, думал, хоть он придаст борьбе серьёзный характер…

Разговор продолжался, и Фридрих понял, что Маркс по-прежнему объединяет его со «Свободными».

— Есть важное дело, а есть лишь крики об этом деле — и путать их преступно. Так и сообщите в Берлине своим друзьям.

— Я еду не в Берлин, а в Манчестер, в Англию.

— Зачем же я тогда всё это на вас обрушил! — Маркс улыбнулся. — Да-да! Мне говорили, что в Берлине вы проходили военную службу… — Он на секунду задумался. — А то, что вы едете в Англию. — это прекрасно. У нашей газеты будет там собственный корреспондент, если, конечно, вы согласитесь посылать мне статьи после всего, что я сказал сейчас о «Свободных».

— Я вышлю их вам непременно, как только осмотрюсь.

— Отлично! — Маркс протянул руку в знак прощания и вновь сел за стол, заваленный типографскими листами.

Оказавшись на улице, Фридрих яростно ударил кулаком по стене дома.

Не таким он представлял первый разговор с Марксом.

Найти наконец настоящего, родственного по духу человека и держаться с ним таким идиотом!

Хотелось снова подняться по лестнице и поговорить с Марксом не торопясь, о многом посоветоваться. Энгельс был уверен — их отношения сразу стали бы дружескими.

Но было поздно.

Фридрих отправил первую статью Марксу через день после приезда в Лондон. А всего таких корреспонденций о свежих впечатлениях из Англии он написал пять. Маркс печатал их весь декабрь.

«…Только насильственное ниспровержение существующих противоестественных отношений, радикальное свержение дворянской и промышленной аристократии может улучшить материальное положение пролетариев», — писал уже тогда Энгельс.

Но если бы его спросили, кто же займётся этим свержением, скорее всего он растерянно пожал бы плечами.

Все знали, что общество больно. «Наша страна нездорова», — писали газеты во Франции, в Пруссии, в Англии… Но ещё никто не знал, куда идти и как делать революцию.

Фридрих не видел прежде паровозов и с удивлением смотрел, как кочегар вёдрами наливает в котёл воду.

Паровоз зашипел, потом выпустил тонкую, резкую струю пара.

Из здания вышел слушатель, которого можно было принять за генерала, так расшита была его форменная одежда. Он важно ударил в большой медный колокол, громко объявил об отправлении.

Это было чудо, только лишь появлявшееся на континенте. А в Англии железные дороги соединили уже все крупные города.

Энгельс ехал в город своей будущей работы. Подъезжая к нему, Фридрих увидел огромную чёрную тучу, наползающую из-за горизонта.

— Какое странное облако! — сказал он соседу.

— Манчестер, сэр.

Вскоре показались и высокие фабричные трубы, из которых облака угольной гари лезли к небу.

— Ничего не поделаешь, сэр. Те, кто имеет здесь фабрики, делают хорошие деньги, остальные мрут от чахотки.

Итак, Фридрих снова стал конторщиком, теперь фирмы «Эрмен и Энгельс». Окна конторы выходили на тесно заставленный двор. Там хранились тюки хлопка, трикотажная пряжа, нитки для шитья — продукция фабрики.

Фридрих вёл всю переписку, посещал биржу, заключал договоры с торговыми агентами других фирм, иногда уезжал по делам фабрики в соседние города. В обед, когда другие конторщики уходили отдыхать, Фридрих продолжал работать. В эти минуты он успевал сделать выписки из бухгалтерских книг братьев Эрмен, компаньонов отца. Выписки он пересылал в Бармен: отец сравнивал их с теми цифрами, что присылали сами компаньоны.