Бен повернулся к Элизабет, стоявшей чуть позади свой золовки. При упоминании о комнатах и еде она едва усмехнулась кончиками губ. И Бен тут же догадался, кто на самом деле отдал эти распоряжения — конечно же, Элизабет, а не Барбара.

И еще он сразу же почувствовал неприязнь этих женщин друг к другу. Эта неприязнь, казалось, пропитывала воздух. Неприязнь читалась в том, как открыто игнорировала свою золовку Барбара Гамильтон, и в том, с каким выражением смотрела на нее, в свою очередь, Элизабет.

Во взгляде ее читалась откровенная усмешка, и Бен мог поклясться, что понимает причину этой усмешки.

Впрочем, как еще может смотреть обыкновенная женщина на другую, если та красива, словно картинка?

— Благодарю вас обеих, — сказал Бен. — Сара Энн действительно очень устала, и нам обоим необходима горячая ванна.

Элизабет удивленно приподняла бровь, а Барбара была неприятно поражена. Вот как! Оказывается, этот американец способен видеть не только ее, но и эту серую курочку! А ведь мужчины, завидев Барбару, как правило, напрочь переставали замечать кого-либо, кроме нее.

Бен повел себя с обеими дамами просто — может быть, даже чересчур просто. Для тех, кто хорошо знал Бена, это могло означать только одно: он любовался ими, но не верил ни одной из них.

— Хью будет очень огорчен тем, что не сумел встретить вас, — сказала Барбара.

«Ах да, еще и Хью. Как же это я про него забыл? — подумал про себя Бен. — Конечно же, Хью. Тот самый, что предлагал деньги Сайласу Мартину за то, чтобы тот не искал наследницу».

— Он уехал по делам в соседнюю деревню, — пояснила Барбара. — Ведь он занимался имением, пока вы… она… э-э…

Тут она окончательно смешалась и замолчала.

— Это не совсем так, — спокойно заметила Элизабет Гамильтон.

— Ну хорошо… Скажем так: он мог бы заниматься имением, если бы ты не ставила палки ему в колеса.

Атмосфера накалялась прямо на глазах, и Бен со все возрастающим интересом наблюдал за этой сценой. Нужно внимательно смотреть и слушать и стараться отделить глину от песка — и многое сразу прояснится. Очевидно, что-то отразилось на его лице, потому что Барбара вдруг резко оборвала разговор, и на ее губах вновь заиграла обворожительная улыбка.

— Я приказала повару испечь для вас лепешки, — сказала она. — Надеюсь, нам удастся показать вам истинное шотландское гостеприимство.

Она повернулась и пошла к двери в полной уверенности, что Бен последует за нею. Однако он прежде посмотрел на Элизабет Гамильтон, ожидая, что скажет она.

— Да, — приветливо улыбнулась Элизабет. — Пойдемте. Джорди отнесет багаж в ваши комнаты, а я тем временем распоряжусь о горячей воде для ванны.

Нешуточная битва бушевала между этими двумя женщинами — теперь для Бена это было совершенно очевидно. Ему оставалось лишь сожалеть, что такой леди, как Элизабет Гамильтон, приходится участвовать в этой грязной войне. Подобные вещи явно не в ее характере. Скорее всего, она против воли втянута в эту борьбу. Да, да, это очевидно. Так же очевидно, как и то, что она считает свою золовку победительницей в первом раунде.

«Что за игра здесь идет?» — подумал Бен.

Он не знал, как в этом доме отнесутся к его появлению, но готовил себя к тому, что обитатели Калхолма скорее всего примут в штыки и его, и Сару Энн. Но действительность оказалась совсем иной. Пока что здесь относились к ним, как к желанным гостям, и готовы были — во всяком случае, на первый взгляд — во всем идти навстречу им обоим. Это было неожиданно и заставляло Бена думать о том, каких еще сюрпризов стоит ему ожидать от Гамильтонов.

Бен криво усмехнулся. «Приключение обещает быть интересным», — решил он.

Элизабет рассматривала свое вечернее платье, когда в дверь ее спальни тихонько постучали. Она открыла и увидела на пороге взволнованного дворецкого.

Дункан Маккормик был уже слишком стар для того, чтобы оставаться в услужении, но решительно отметал все предложения уйти на покой. Настаивать на этом Элизабет тоже не могла — ей было искренне жаль старика. Да, Дункан стал плохо слышать, вечно все ронял, вечно обо всем забывал, но… Но он прожил здесь всю свою жизнь и служил еще отцу Джейми, когда тот был молод. Кроме того, нужно было еще поискать человека, который так бы гордился и Калхолмом, и своей должностью дворецкого, как Маккормик. Вот почему при каждом намеке Элизабет на то, что ему пора на покой, на глаза старика наворачивались слезы. И то сказать: Гамильтоны были его семьей, а этот дом — его домом. В этом была его жизнь, его мир, все, что он имел на этом свете.

Сейчас Дункан выглядел так, словно только что проглотил живого угря, — ошеломленным и обиженным одновременно.

— Гм… Американец, — начал он, запинаясь. — Ему не нравятся к-комнаты.

Элизабет почувствовала закипающий в ней гнев. Комнаты ему не нравятся! А ведь она с таким старанием выбирала спальню для этого нахала! И не только со старанием, надо признаться. Для Бена была приготовлена лучшая комната в доме — в стороне от хозяйских, и подобрать что-нибудь более удобное просто невозможно, во всяком случае, в западном крыле. А селить его в восточном крыле, рядом с Хью и Барбарой Элизабет категорически не хотела. Не хватает еще своими руками расчищать дорогу Барбаре!

А девочка, разумеется, будет спать в детской.

— Очевидно, он хочет занять спальню хозяина Калхолма? — спросила Элизабет.

— Не-ет, — потряс своей головой Дункан, и на лице его отразилось страдание. Как и все обитатели Калхолма, он прекрасно понимал, что приезд американца сулит перемены, а может быть, кое-что и похуже. И, как все слуги, очень дрожал за свое место.

— Нет, — повторил он. — Он хочет, чтобы девочка была рядом с ним. Сказал, что детская не годится.

Слова дворецкого привели Элизабет в замешательство. Она ожидала услышать что угодно, но только не это. Дети всегда спали в детской, как правило, под присмотром нянек или гувернанток. Детская располагалась в самом тихом уголке дома, вдали от шума и посторонних глаз. Завтра с самого утра Элизабет намеревалась отправиться в ближайшую деревню и нанять там няню для Сары Энн. Разумеется, и эту практическую проблему предстояло решить ей, а не Барбаре, которая всегда уклонялась от подобных дел. Однако Бен Мастерс, похоже, вовсе не намерен ждать, пока она это сделает.

Требования к комнатам, в которых будет жить Сара Энн и он сам, были у Бена немногочисленными, но вполне конкретными. Если Сайлас Мартин не ошибся, Бену нельзя ни на минуту выпускать девочку из-под своего контроля. А где при этом ему придется спать — это уж его дело.

Бен вовсе не хотел утверждать свои права силой. Давление и высокомерие были ему глубоко чужды. Но и плясать под чью-то дудку он не собирался. Он не делал этого раньше, не станет этого делать и впредь.

Сару Энн решили поместить этажом выше его спальни, в детской. Старый дворецкий заявил, что это единственное место в доме, по-настоящему пригодное для ребенка. Господи, каким испуганным и ошеломленным он выглядел, когда Бен сказал ему, что так дело не пойдет. Да и Сара Энн немедленно принялась плакать, когда узнала, что должна будет остаться одна в этой комнате. И никакие игрушки — а ими была заставлена вся детская — не помогли. Даже яркая деревянная лошадка-качалка.

Сара Энн безутешно рыдала, выплакивая в слезах все: и долгую жизнь без матери, и разлуку с миссис Калворти, и трудное путешествие, и нервную усталость от новых лиц и впечатлений, обрушившихся на нее в Калхолме. А может быть, в атмосфере этого дома девочка сумела распознать подстерегающую ее опасность? Кто знает. Может быть. Ведь Сара Энн всегда отличалась способностью видеть и чувствовать то, что укрыто от других.

Так или иначе, но Бен категорически воспротивился тому, чтобы их разлучали.

Вытянувшийся и застывший словно жердь старый дворецкий заявил, что пойдет обо всем доложить леди Элизабет, и удалился, шаркая подошвами и всем своим видом выражая крайнее неодобрение.