— Дрю, — выдохнула она. — Эндрю Камерон…

И больше ничего не смогла сказать.

— Ты уверена, что хочешь этого, милая?

— Да, — Габриэль кивнула, — очень.

Но он, все еще колеблясь, сказал:

— Я постараюсь не наградить тебя ребенком. — И вдруг увидел боль в ее взгляде и почувствовал, как она сжалась, оцепенела.

— Я же не пытаюсь тебя поймать, правда… — дрогнувшим голосом прошептала Габриэль.

— Да я же о тебе забочусь, милая.

Габриэль ничего не ответила, только ласково погладила его по щеке. Всей кожей Дрю ощутил, как под его тяжестью снова затрепетало восхитительное женское тело.

И он отдался своему нестерпимому, неудержимому желанию. Тела их сплелись в упоительном танце, с каждым движением убыстряя его ритм. Затем Дрю услышал ее краткий сладостный стон и едва успел отпрянуть — всего за миг до того, как излить в нее свое семя.

Он перекатился на спину, тяжело дыша и сжимая руку Габриэль.

Боже, как мучительно было сдерживаться! Дрю ощущал свое отступление почти как предательство. Он предал их обоих, но он не хотел, чтобы Габриэль зачала. Не хотел, чтобы в мире появился еще один бастард — на сей раз его собственный.

Габриэль лежала очень тихо. Даже слишком. Она ждала. И все же Дрю проглотил слова, которые хотел сказать. Клятвы, которые так и рвались с его языка. Потому что он ненавидел клятвы и обещания почти так же сильно, как ложь.* * * Габриэль уютно устроилась в его объятиях, отчаянно желая преодолеть пропасть, которая так внезапно развернулась между ними. Она видела отчаяние, вспыхнувшее в последний момент в глазах Дрю, и ее сердце болезненно сжалось. Несмотря на недавнюю упоительную близость, он опять замкнулся в себе — словно наглухо захлопнулись ставни в опустевшем доме.

Поздно, с горечью подумала Габриель. Поздно каяться, остерегаться — ее сердце бесповоротно отдано этому человеку. И хотя Дрю обнимал ее, эти объятия были слабым утешением: Габриэль чувствовала, что он весь внутренне напряжен, словно изготовился к прыжку. К бегству.

Да простил ли он ее вообще? Или же действительно боится, что она хочет поймать его и заставить на ней жениться?

Может быть, какая-нибудь женщина уже пыталась так сделать? Была ли в прошлом. Дрю женщина — или женщины, — которые глубоко ранили его сердце? Может быть, эта рана не зажила и сейчас?

Наверное, много женщин уже побывало в постели Дрю. Несмотря на свою неискушенность в любовных делах, Габриэль сознавала, что Дрю весьма опытный любовник. Думать об этом было неприятно, но куда хуже думать, что есть в его жизни какая-то одна, особенная женщина.

И Габриэль вдруг до боли захотелось об этом знать.

— Дрю…

— Гм? — пробормотал он.

— У тебя есть еще кто-то? Другая женщина?

Он крепче обнял Габриэль.

— Нет, милая.

— Но ведь была? — едва слышно спросила она.

— Никогда. До тех пор, пока замарашка в ужасной старой шляпе не решила утонуть в реке.

Габриэль едва не задохнулась от радости. Да, это не самый изысканный комплимент, о котором могла бы мечтать девушка, но зато самое ласковое, что мог ей сказать Дрю. И она была рада этой скупой ласке… Она еще уютнее свернулась в его объятиях, ощущая, как мерно вздымается и опадает его грудь.

— Я очень жалею, что врала тебе. И Керби тоже.

— Керби?

— Он просил, чтобы я его называла по имени. Он и мой отец были друзьями. Соседями, — застенчиво прибавила Габриэль.

Она все еще не могла прийти в себя от откровений этого дня, от того, что нашла в Керби друга, и от всего того, что он рассказал ей об отце.

— Они вместе выросли, — доверила она Дрю самую драгоценную новость.

Шотландец не ответил, но Габриэль продолжила рассказ, надеясь таким образом вернуть утраченные доверительные отношения между ними.

— Папа вместе с ним участвовал в ограблении, — печально призналась она. Одно время она очень надеялась, что это окажется не правдой.

Теперь хотя бы благодаря Керби она понимала причины, заставившие отца совершить преступление, — и боль, которую он нес в себе все последующие годы. Эту боль она увидела и в Керби.

— Да, я знаю. Мне Керби об этом рассказывал. Поэтому он и не женился. Он боялся, что прошлое когда-нибудь напомнит о себе и разрушит жизнь близких ему людей.

— И он был прав.

— Да. Он дорого заплатил за глупость и ошибку молодости.

Габриэль хотелось, чтобы Дрю рассказал что-нибудь о себе самом! Для нее это было очень важно.

— А почему ты уехал из Шотландии? — спросила она.

Дрю иронически хмыкнул.

— Да почти половина шотландцев бросилась на американский Запад в поисках золота. Америка — страна богатая. Ну а богатая страна, как известно, рай для картежника.

— Но, я слышала, вы с Керби говорили о том, что ты будто бы хочешь заняться скотоводством.

— Ну да, я подумываю об этом, только нужно чертовски много времени и денег. И на женщин времени уже не хватит… во всяком случае, на что-то серьезное.

Что ж, яснее не скажешь. Радость, восторг, надежды, которые до сих пор жили в душе Габриэль, в один миг обратились в прах. При мысли о том, что она неизбежно потеряет Дрю, у нее едва не разорвалось сердце.

— Ты уже решил, куда подашься после перегона? — спросила она едва слышно.

— Наверное, в Колорадо. Если я решу где-нибудь осесть. Только я не хочу пускать корни. Это мне ни к чему.

Еще одно предупреждение, не менее ясное. Габриэль закусила губу, с трудом проглотила комок в горле и выскользнула из рук Дрю. Потом, запахнув на себе рубашку, села.

Дрю натянул штаны и легко, с прирожденной грацией атлета встал. Протянув руку, он помог Габриэль подняться на ноги.

— Габриэль… — начал Дрю, чувствуя неловкость. Девушка приложила палец к его губам.

— Нет. Ничего не говори. Ты мне ничего не должен. Более того — это я твоя должница. Ты же спас мне жизнь.

Непослушными пальцами она застегивала пуговицы на рубашке, торопливо поправляла волосы… изо всех сил пыталась сдержать навернувшиеся на глаза жгучие слезы. А затем, ничего не видя перед собой, чуть пошатываясь, направилась было в сторону лагеря. И тут шотландец схватил ее за руку:

— К черту все!.. Габриэль!

Она вырвала руку из его горячей ладони. Ей сейчас хотелось только одного: поскорее добраться до фургона и там дать волю слезам, но Дрю властно развернул ее к себе. Габриэль сквозь слезы взглянула на него и увидела, что его лицо искажено от боли и отчаяния.

— Габриэль, — повторил он, — Габриэль…

И впился поцелуем в ее губы.

Дрю знал, что должен отпустить Габриэль, — но не мог дать ей уйти. Во всяком случае, не так, не со слезами, которые она тщетно пытается скрыть, а они все равно блестели в ее прекрасных синих глазах.

«Ты мне ничего не должен», — сказала она, но это была не правда. Благодаря Габриэль в нем снова ожили чувства. Да, он опять ощущает боль одиночества, как во времена детства, но знает теперь и радость, которую прежде никогда не испытывал. И солнце светит ярче, и трава зеленее, и небо голубее, чем прежде. Теперь Дрю по-новому смотрел на окружающий мир… а кроме того, он почувствовал вкус и других, неведомых ему прежде ценностей жизни — преданной дружбы и верности.

И — любви. Теперь он знал, что чувство, которое переполняет его сердце, и есть любовь. Душа его изнывала от боли при виде слез Габриэль, и Дрю готов был разрыдаться вместе с ней — ведь это он так безжалостно ранил ее. Задыхаясь от наплыва чувств, он обнял Габриэль и — впервые в жизни — вложил в поцелуй все свое сердце.

Он любил Габриэль, но не был готов произнести слова любви. Пока, и потому хотел без слов сказать ей об этом — поцелуями, объятиями, ласковыми прикосновениями… Крепко прижимая к себе девушку, он отчаянно, всем существом твердил: «Я люблю тебя, Габриэль, люблю!»

И тут его обожгли ее недавние слова: «Ты спас мне жизнь». Так, значит, Габриэль считает себя в долгу перед ним? Не оттого ли она сейчас с ним? Неужели она ласкала его и отвечала на его страсть только из чувства благодарности?