Она еще сидела около ящика, в задумчивости созерцая замок, когда услышала голос шотландца:

— Прикидываешь, как освоить ремесло взломщика?

Габриэль резко обернулась. Дрю стоял у фургона и заглядывал внутрь.

— Я искала патоку, — ответила она негодующе.

— И сейчас тоже ищешь? Я, кажется, видел ее снаружи.

— Но нам, наверное, понадобится больше патоки.

Ночь будет длинная.

— Ага, и чертовски трудно будет удержать скот на берегу. Коровы сегодня вне себя — впрочем, как и погонщики.

Благодарная шотландцу за то, что он сам переменил тему разговора, Гэйб отошла от ящика и направилась к небольшому бочонку с патокой, но остановилась, поняв, что ее не во что налить. Она вспыхнула. Надо изворачиваться.

Девушка уселась посреди фургона, окруженная бочонками и ящиками у постели Джеда, которую решила присвоить, и сказала:

— Я, кажется, забыла принести кувшин для патоки.

Габриэль сняла шляпу и посмотрела на Дрю тем особенным взглядом, которым всегда просила об одолжении.

Шотландец, однако, не проглотил наживку. Щека у него опасно дернулась, и взгляд остался холоден.

— Что ты здесь ищешь?

Габриэль решила перейти в наступление.

— А ты что здесь делаешь? Я думала, ты уехал сторожить стадо.

— Это Керби тебе сказал? Потому ты решила, что сможешь без помехи рыться в его вещах? Тебе нужны деньги? Если так — могу подкинуть.

Габриэль испытала неслыханное унижение. Дрю считал ее лгуньей, а теперь еще и воровкой. Она вряд ли могла бы отвергнуть первое обвинение, но второе ударило ее в самое сердце. Ей нестерпимо было видеть, как разочарован Дрю. Разочарован в ней.

И вдруг Габриэль осознала, что важнее Дрю Камерона в ее жизни никого и ничего нет.

— Деньги мне не нужны, — сказала она и встала, наклоняя голову, чтобы не удариться о верх фургона. Шагнув к шотландцу, она протянула руку, словно и впрямь нуждалась в помощи. Дрю подал ей свою и нежно, но крепко сжал пальцы. Габриэль вновь ощутила его силу и тепло. Так легко было бы сейчас скользнуть в его объятия… но его гневный взгляд прервал ее опасные мысли. Габриэль вздохнула и, выдернув из его ладони свою руку, сама выбралась из фургона и встала рядом с ним.

Хотя ноги у нее дрожали, она снова надела шляпу, а затем, из-под полей, внимательно всмотрелась в лицо Дрю.

Она знала, что шотландец вот-вот взорвется от ярости. То, что Габриэль пыталась открыть замок на ящике Кингсли, было последней каплей, переполнившей чашу его терпения. И сейчас она подала ему прямой повод к тому, чтобы он выдал Кингсли ее тайну. Дрю так и поступит, если она не сумеет его переубедить.

Габриэль обернулась и посмотрела на лагерь. Кофе в достатке, бобов тоже, они стоят на тлеющих углях костра и не остынут. Под деревьями растянулось несколько спящих погонщиков. Следующая смена придет с дежурства не раньше чем через час.

Повернувшись к Дрю, она сказала:

— Надо пойти прогуляться с Верным. Не хочешь пойти с нами?

Шотландец подозрительно прищурился.

— Ладно, — сказал он.

Направившись к хозяйственному фургону за Верным, она чувствовала спиной неотрывный взгляд Дрю. Собака вяло ее оглядела и уронила голову на лапы.

— Ах, Верный, — сказала Габриэль, с трудом сдержав слезы. — Как мне тебе помочь?

— Время, — отозвался сзади шотландец, — время и терпение ему помогут.

Габриэль обернулась к Дрю:

— А у тебя есть время и терпение?

— Время бежит, девушка, — ответил он, — и в твоих песочных часах песка уже не осталось.

В голосе Дрю прозвучало явное предостережение. И холодный блеск его глаз тоже не оставлял места для сомнений. В них не было ни искры нежности, которая раньше сияла во взгляде Дрю, и она усомнилась, что чистосердечное признание вернет его. Ну да делать больше нечего.

Молча она отвязала веревку, которой пес был привязан к колесу фургона. Верный с готовностью вскочил, но хвост его все еще был поджат. Она легонько дернула за веревку, и пес пошел за ней, а Сэмми жалобно мычал им вслед: зачем, мол, они оставили его в одиночестве?

Габриэль с собакой шла впереди, Дрю — за ней, и нервы обоих были натянуты до предела, того и гляди лопнут.

Из безопасного убежища, которое представлял хозяйственный фургон, Габриэль без особой охоты направилась к небольшой рощице на берегу. Прошедшие ранее этой дорогой стада почти уничтожили всю зелень и замутили воду.

Они прошли в молчании с четверть мили, подальше от любопытных ушей, оставили позади небольшой пригорок и наконец увидели укромное местечко около огромного тополя. Дерево было слишком массивное, чтобы пустить его на топливо, и лишь поэтому уцелело и стало свидетелем многих перегонов. Верный понюхал землю, задрав хвост от любопытства, которое пересиливало скорбь. Габриэль привязала его к дереву, затем села на мощный корень, выпиравший из земли.

Шотландец прислонился к тополю, очевидно, с нетерпением ожидая, как она объяснит свое поведение, а Габриэль ужасно не хотелось этого делать. При одном взгляде на Дрю у нее гулко забилось сердце. За день у него отросла щетина, делавшая его похожим на разбойника, глаза блестели зловеще, как у горной дикой кошки. Худощавое, стройное тело было налито силой, и она покраснела, вспомнив ощущение его жаркой, жизнелюбивой наготы.

— Габриэль?

Она с трудом сглотнула, все еще колеблясь, стоит ли объясняться начистоту. Она, видимо, в любом случае его потеряет, но все же, может быть, правда — ее последний шанс удержать Дрю.

Она медленно подняла глаза.

— Не знаю, с чего начать.

— Обычно начинают с начала. Габриэль — твое настоящее имя?

— Среднее. Мое полное имя — Мэрис Габриэль Паркер.

И замерла, ожидая, проявит ли Дрю какие-то признаки узнавания, но в глазах шотландца отразился только ленивый интерес и ничего больше.

— И зачем же Мэрис Габриэль Паркер вырядилась мальчиком и устроилась подручным на перегон скота?

— Я не солгала, когда сказала, что за мной охотятся.

— Но ты солгала относительно причины преследования, — закончил Дрю вместо нее.

Девушка поникла.

— Да.

— Так почему же тебя преследуют?

Дрогнув под его взглядом, Габриэль протянула руку. После минутного колебания он взял ее руку и сел рядом.

Воцарилась напряженная тишина.

— Так что же дальше, Габриэль?

— Я не знаю, могу ли довериться тебе во всем, — сказала она с отчаянием.

Опять наступило молчание, а потом шотландец насмешливо переспросил:

— Тебя беспокоит, можно ли доверять мне? Черт побери, что же я такое сделал, почему вызываю такое недоверие?

Габриэль поколебалась и медленно сказала:

— Ты друг… мистера Кингсли.

Дрю напрягся, пальцы его, сжимавшие руку девушки, словно окаменели — однако он промолчал.

— Поклянись, что ты ему ничего не расскажешь, — потребовала Габриэль тем же отчаянным тоном. — Поклянись!

— Не могу, — ответил Дрю, — пока не узнаю, почему должен поклясться.

Габриэль умоляюще поглядела на него, а потом еле слышно сказала:

— Я думаю, что Керби Кингсли — убийца моего отца.

Дрю даже рот разинул от изумления.

— Керби?

— Да, — ответила она, чувствуя себя совсем несчастной.

Дрю некоторое время в недоумении смотрел на нее, а потом резко рассмеялся.

— Ты сумасшедшая, — сказал он и разжал пальцы.

Габриэль обхватила себя руками, словно озябнув, и покачала головой:

— Нет, я не сошла с ума. Мой отец… Джеймс Паркер… был убит три месяца назад в Сан-Антонио. Я была с ним. Убийца стрелял и в меня, но папа прикрыл меня своим телом, и он промахнулся. Я плохо его разглядела, он был далеко от нас, и уже стемнело. Папа умер у меня на руках… но перед смертью сказал: «Кингсли. Это он… Опасность…»

Дрю продолжал неотрывно смотреть на нее так, словно она не в своем уме. Наконец он тряхнул головой:

— Но это же безумие! И, может быть, мы снова вернемся к началу? Что ты делала в Сан-Антонио?

Габриэль закусила губу. Очень многие считают, что актрисы и певицы — и те, что поют в салунах, и те, что выступают в концертных залах, — немногим отличаются от древнейшей в мире профессии.