Незабываемый вечер… Непогода бушевала во дворе. Пламя, лизавшее черную пасть очага, рассыпалось роем золотых звездочек. Гости и хозяева сидели у огня. По стенам скользили их причудливые силуэты. Мельник показывал дочурке Сабины зайчиков, ловко складывая пальцы. Девочке не верилось, и она все смеялась. Сабина, немного нагнувшись, машинально шевелила поленья длинными щипцами; она сильно устала и рассеянно улыбалась своим мыслям; и видно было, что она не слушает золовки, которая что-то с жаром рассказывает гостье о домашних делах, и только для виду утвердительно кивает головой. Кристоф, сидя в темноте рядом с мельником, нежно перебирал волосики девочки и смотрел на улыбающиеся губы Сабины. Она знала, что он на нее смотрит. А он знал, что она улыбается ему. За целый вечер им не удалось обменяться ни словом, не удалось даже поглядеть друг другу в глаза, да они и не стремились к этому.
Спать разошлись рано. Сабину и Кристофа поместили в двух смежных комнатах. Между ними была прорезана дверь. Кристоф машинально взглянул на дверь и заметил, что задвижка находится с той стороны. Он лег и честно старался заснуть. В окна стучал дождь. Ветер сердито завывал в трубе. На верхнем этаже хлопала дверь. Тополь, сгибаясь под порывами бури, надсадно скрипел под окном. Кристоф лежал с открытыми глазами. Он думал, что она рядом, под одною с ним крышей, только стена их разделяет. Из комнаты Сабины не доносилось ни звука. Но ему казалось, что он видит её. Присев на кровати, он звал ее тихим голосом, он говорил ей туда, через стену, нежные и страстные слова. Он даже протягивал к ней руки. И ему чудилось, как отвечает ему милый голос, как повторяет его слова, зовет его шепотом: и он не знал, действительно ли говорит Сабина, или он сам отвечает на свои вопросы. Вдруг призыв стал так слышен, что Кристоф не выдержал… Он соскочил с постели, ощупью добрался до двери — он не хотел ее отпирать: ему было бы спокойнее, если бы она была заперта. Но когда он еще раз коснулся ручки ладонью, он почувствовал, что дверь подалась…
Кристоф оцепенел… Он тихонько прикрыл дверь, снова ее открыл и снова закрыл. Разве Сабина не заперла только что дверь? Заперла, он знал, что заперла. Кто ж тогда ее открыл? Сердце бешено стучало в груди, он задыхался. Он оперся о спинку кровати и присел, стараясь отдышаться. Страсть сразила его, лишила его возможности смотреть, слушать, шевелиться; он дрожал всем телом. Ему внушало страх то самое неизведанное счастье, которое он призывал долгие месяцы и которое теперь было здесь, рядом, от которого его ничто не отделяло. И этот обуянный неистовой страстью подросток вдруг почувствовал лишь ужас и отвращение теперь, когда желания его сбывались. Он стыдился своих желаний, стыдился того, что должно было произойти. Он слишком любил и не смел насладиться своей любовью, он даже пугался этой мысли, он готов был на все, лишь бы избежать счастья. Любить, любить. Неужели любовь — это осквернение того, что любишь?..
Он снова подошел к двери и, дрожа от страсти и ужаса, положил руку на засов.
А по ту сторону двери стояла босыми ногами на каменных плитах дрожащая от холода Сабина.
И так они ждали, они не решались… Сколько прошло времени? Минута? Час? Они не знали, что рядом, за дверью, стоит другой, — и все-таки знали. Они тянулись друг к другу: он — не смел войти, раздавленный бременем любви, а она ждала, звала его и трепетала при мысли, что он войдет. И когда он решился наконец войти, было поздно — она решилась и заперла дверь.
«Сумасшедший!» — шептал он. Он налег на дверь всей тяжестью тела. Прижав губы к замочной скважине, он умолял:
— Откройте!
Он шепотом звал Сабину; до нее долетало его прерывистое дыхание. Она стояла, прижавшись к двери, неподвижная, застывшая, зубы ее громко стучали, она не имела силы ни открыть дверь, ни отойти от двери…
Порывистый ветер стучался в ставни, гнул под окном жалобно скрипевшие деревья. Сабина и Кристоф медленно разошлись по своим постелям, чувствуя усталость во всем теле и тоску в сердце. Хрипло пропел петух, ему ответил другой; забрызганные грязью окна посветлели — начинался рассвет. Безрадостный, белесый рассвет, еле пробивающийся сквозь упрямый дождь…
Кристоф поднялся с постели, спустился на кухню, заговорил с хозяевами. Ему хотелось поскорей уехать. Он боялся остаться наедине с Сабиной. Он почувствовал облегчение, когда мельник сказал, что Сабина прихворнула, — слишком перемерзла вчера на лодке и в город сегодня не поедет.
Как мрачен был обратный путь! Кристоф отказался от тележки и пошел пешком; он брел по мокрым лугам среди тумана, желтым саваном окутывавшего землю, деревья, дома. И вся жизнь казалась тусклой, как этот свет. Все казалось призрачным. И сам он был словно призрак.
Дома его встретили сердитые лица. Все были возмущены — провести неизвестно где ночь, да еще с Сабиной. Кристоф заперся в своей комнате и сел за работу. Сабина вернулась на другой день и тоже не выходила. Они избегали встреч. Погода стояла дождливая, оба не покидали дома. Но они видели друг друга сквозь стекла плотно закрытых окон. Сабина, укутавшись в шаль, сидела у очага и о чем-то думала. Кристоф не подымал головы от своих бумаг. Они раскланивались через окошко, сдержанно, даже холодно, и тут же с нарочитой поспешностью брались за прерванное занятие. Они не отдавали себе ясного отчета в своих чувствах: просто сердились друг на друга, на самих себя, на все и на вся. Они изгнали из памяти ночь, проведенную у мельника; они краснели, вспоминая о ней, и не знали, краснеют ли, стыдясь охватившего их тогда безумия, или, наоборот, стыдятся, что не уступили ему. Видеться для них стало мукой, так как при встречах они вспоминали то, что хотелось забыть, и словно по уговору избегали встреч и сидели безвыходно дома, надеясь, что все забудется. Но это оказалось не так-то легко, и оба страдали, чувствуя втайне взаимную неприязнь. Кристофу всюду чудилось выражение холодной неприязни, подмеченное как-то на личике Сабины. А сама Сабина тоже страдала от таких же мыслей. Напрасно она боролась, напрасно пыталась их подавить: они были с ней всегда. Да еще стыд от сознания, что Кристоф догадывается об ее переживаниях, жгучий стыд оттого, что сама предложила себя… предложила себя и не посмела отдаться.
Поэтому Кристоф с жаром ухватился за предложение уехать с концертами в Кельн и Дюссельдорф. Ему улыбалась перспектива провести две-три недели подальше от дома. Приготовления к отъезду и новая соната, которую он торопился закончить, чтобы исполнить в концертах, поглотили его, и в конце концов назойливые воспоминания отошли куда-то. Отошли они и от Сабины, которую снова засосала цепенящая скука будней. Они уже думали друг о друге с полным безразличием. Любили ли они друг друга? Теперь они сомневались в этом. Кристоф готов был уехать в Кельн, даже не попрощавшись с Сабиной.
Накануне отъезда их свел случай. Было это в воскресенье к вечеру. Фогели и Эйлер отправились, по обыкновению, в церковь. Кристоф тоже ушел в город, решив сделать покупки к отъезду. Сабина сидела в своем крошечном садике, греясь в лучах заходящего солнца. Кристоф как раз возвратился; он спешил, и первым его побуждением было поздороваться с Сабиной и молча пройти мимо. Но когда он поравнялся с нею, какое-то смутное чувство удержало его. Было ли тому причиной бледное лицо Сабины или неясный страх, угрызения совести, нежность?.. Он остановился, подошел и, опершись о проволочную изгородь, поздоровался с Сабиной. Она молча протянула ему руку. На губах ее играла добрая улыбка, такой доброй улыбки он еще ни разу у нее не видел. Доверчиво протягивая Кристофу руку, она, казалось, говорила: «Мир, мир! Забудем все». Он схватил протянутую сквозь проволочную изгородь руку, нагнулся и поцеловал ее. Сабина не отняла руки. Ему хотелось броситься перед нею на колени, закричать: «Я люблю вас…» Они молча глядели друг на друга. Но объяснение не состоялось. Подождав с минуту, Сабина отняла руку и отвернулась. Кристоф отвернулся тоже, желая скрыть охватившее его волнение. Потом они снова поглядели друг на друга просветленным взглядом. Солнце садилось. По холодному и чистому небу легко пробегали лиловые, оранжевые и розовые отблески. Таким знакомым и милым жестом Сабина плотнее закуталась в шаль.
