Представьте общую картину: дремучий лес вокруг, толстая подушка осыпавшейся хвои покрывает землю под ёлочкой. Если бы человеку пришлось жить в окружении своих осыпавшихся волос, я не уверен, что он смог бы прожить столько, сколько прожила ёлочка. Но вернёмся именно к ней.

Так и видишь эту елочку, которая всю свою горькую жизнь (а еловая хвоя очень горькая!) ждала-ждала кого-нибудь вроде прекрасного принца, да так и не дождалась. Под конец своей горькой жизни она была согласна на любого принца, пусть и не прекрасного, пусть даже в виде пьяного мужика, который, томимый отнюдь не духовной жаждою (хотя спиритус вини очень можно представить в виде духа. Недаром вольный перевод библейского выражения «дух крепок, а плоть слаба» звучит как «водка ещё хорошая, а мясо протухло»), в предвкушении близлежащей выпивки представляет, как зелёные ветви елочки превращаются в зелёного змия, и как этот змий с вожделением высасывает его печень… Что поделаешь, диалектика природы: ядущие да будут ядомы!

А может, всё было наоборот, и ёлочка пряталась от гикающих и свищущих возчиков, стремящихся как можно скорее набить розвальни зелёными красавицами (позеленевшими от морской болезни, проистекающей от качки на высоких сугробах в расшатанных розвальнях), а потом, потом… Ну, дальше ближайшего трактира фантазия у возчиков не простиралась, не будем и мы особенно углубляться в данную тему.

А как она умирала? К сожалению, никаких сведений о том не имеется. Возможно, она пала, испепеленная вспышкой Тунгусского метеорита, а может быть, вспышкой испытательного ядерного взрыва. Может быть, её заживо сгрызли жуки-древоточцы, а может, она всю жизнь чахла, медленно удушаемая выбросами соседнего химического комбината.

Ничего не осталось от её жизнеописания, лишь две строчки – о рождении и о смерти, которые каждый может заполнить так, как ему хочется.

То есть, финальная фраза данного двустишия может заключать в себе как великое разочарование, так и великую надежду, так и полное удовлетворение всех желаний, особо радостное тем, что жизнь сложилась именно так, как должна была сложиться.

Так не будем же горевать по поводу и без повода! А поднимем свои бокалы и сдвинем их разом во здравие всех ёлочек, растущих ныне и будущих расти присно и во веки веков!

Каменная глыба, сорвавшись со скалы, ударилась о его плечо и разлетелась мелкими осколками. А он ничего не заметил, продолжая идти, неподвижно глядя перед собой.

Когда он проходил у реки, из воды высунулся крокодил, щёлкнул челюстями, схватил его за ногу, тут же выпустил и, подвывая от боли в сломанных зубах, нырнул в реку. Обычно крокодилы молчаливы, у них нет голосовых связок, но случай был уж больно неординарный.

Два вооружённых туземца выскочили из кустов и закричали человеку, чтобы он не пересекал границу их племени. Но человек не услышал, и тогда вооружённые принялись стрелять. Пули веером рикошетировали от груди, а он не замечал их. Да и кто может заметить пулю – хоть обычную, хоть рикошетирующую?

Извергающийся вулкан, по склону которого человек начал подниматься, плевался лавой и швырялся камнями. Тут человек на мгновение остановился, вспомнив, «Маленького принца» Сент-Экзюпери, но сразу двинулся дальше, по колено в раскалённой лаве, подумав, что вулкан чем-то схож с ним самим. Вот только ни рычать, ни плеваться ему нельзя, пусть даже не лавой и не камнями – потому что он человек.

Из собравшихся вокруг жерла вулкана туч, решивших поглазеть на невиданное зрелище, срывались молнии. Они ударяли в жерло, намереваясь укротить его или раззадорить ещё больше, другие били в человека… но ни тот, ни другой не обращали на них ни малейшего внимания.

На вершине вулкана человек остановился и огляделся по сторонам. На Земле больше делать нечего.

Он легко оттолкнулся ногами и понёсся, пронзая собой пространство.

На пути попалось Солнце – он проскочил его насквозь, даже заметив, что же мелькнуло там, за плотно сжатыми веками?

Через некоторое время ему надоело огненное мельтешение пронзаемых звёзд, и он пошёл пешком – над тёмными глубинами космоса, где далеко-далеко внизу светились лёгкие точки звёзд и огоньки галактик. Под ногами едва проминалась тонкая пространственная плёнка, чуть пульсируя в такт его шагов.

Он шёл, а вокруг него взрывались звёзды и разрушались галактики. Но он ничего не видел и не слышал вокруг, потому что в его сознании стучали слова: «Она не любит меня! Она не любит меня! Она не любит меня!»

Она несла в руках отвратительную, тревожно жёлтую сумку. Меня привлёк не фасон её, не качество изготовления или отделки – меня привлёк цвет.

Повинуясь этому жёлтому знаку, я пошёл по её следам.

Внезапно она заговорила:

– Нравятся ли вам цвет моей сумочки?

Я ответил:

– Нет.

Она поглядела на меня удивлённо, а затем спросила:

– Вы случайно не дальтоник?

В голосе её была, как мне показалось, враждебность.

– Нет, я люблю не такие цвета, – сказал я.

– А какие?

– Красный и оранжевый.

Она щёлкнула застежкой сумочки, размахнулась и бросила под остановившийся на перекрёстке «Мерседес».

Раздался взрыв, и на месте машины расцвёл Красный Цветок.

– Так лучше? – спросила она.

– Гораздо, – отозвался я.

Она продела свою руку в чёрной перчатке с раструбом в мою, и мы спокойно пошли рядом. Бегущий человек привлекает внимание.

Робот блистал хромом и пластиком. Многочисленные ножки и метелочки, высовывающиеся в самых неожиданных местах, а также присоски на длинных щупальцах красноречиво говорили о том, что для него нет и не может быть недоступных мест: он довсюду доберётся и произведёт уборку надлежащим образом. Что он, собственно, только что и продемонстрировал: улица блистала чистотой.

Собравшиеся с восхищением смотрели на робота, а он скромно сиял в отсветах многочисленных вспышек и ничего не отвечал на задаваемые вопросы. Но не от скромности, а по причине отсутствия звукового тракта.

За него отдувался генеральный конструктор:

– Создав данного робота, мы осуществили вековечную мечту человечества: навсегда избавились от тяжёлого малоквалифицированного труда! Теперь человеку не придётся ходить с метлой и тряпкой, подметая и вытирая пыль! И он сможет все силы направить на духовное развитие! – закончил генеральный конструктор.

Ситив молча стоял в сторонке. Его, как любого малыша, привлекали блестящие вещи, и он не торопился расставаться с ними и после того, как вырос. Впрочем, не то ли самое делает каждый мужчина, любуясь новеньким сверкающим автомобилем?

Но не об этом думал Ситив, глядя на блистающего металлом и глянцем робота. Ему было очень жаль свою детскую мечту: он хотел стать дворником. Он понимал, что теперь осуществить её не удастся: на пути встанут машины. И что останется на его долю? Космическим перелетам требовалось не так много людей, забираться под землю страшно, воды он боялся с детства…

Что оставалось ему? Бесцельное слоняние по улицам да просиживание штанов в пабах и компьютерных салонах?

Ситив посмотрел на прислонённую к стене метлу и висящие на ней дворницкие рукавицы и фартук – кто-то из журналистов, желая ярче оттенить контрасты, принёс и поставил старинные атрибуты рядом с роботом, как символ смены эпох.

А что, если? Быстро оглянувшись – никто не обращал на него внимания – Ситив подошёл к метле, надел фартук и рукавицы и стал мести.

Шоркающий звук прутьев прервал клацанье фотоаппаратных затворов. А затем объективы уставились на Ситива.

– Мальчик, что ты делаешь? – первый подскочивший к нему репортер задал первый вопрос.