Королева. Что вы хотите этим сказать?
Ранцау. Сюда идут.
Явление VII
Ранцау, королева, Эрик (он появляется из двери в глубине сцены и разговаривает с придворным).
Королева. Что такое? Да это сын моего торговца шелком, господин Эрик Буркенстафф… Подойдите, подойдите! Что вам угодно? Говорите, не бойтесь. (Тихо, к Ранцау.) Нужно добиться популярности в народе.
Эрик. Я проводил во дворец моего отца, который принес ткани королеве Матильде и вам, ваше величество. Пока он ждет в приемной, я… конечно, это очень дерзко с моей стороны… Я решил попросить милости у вашего величества.
Королева. Какой?
Эрик. Нет, я не смею… Так тяжело просить… особенно мне, который не имеет на это никакого права…
Ранцау. Впервые вижу такого просителя. И чем больше я на вас смотрю, тем больше мне кажется, что мы с вами уже встречались…
Королева. В лавке его отца… в «Золотом солнце»… У Ратона Буркенстаффа… самого богатого купца в Копенгагене.
Ранцау. Нет… не там… а в гостиной моего сурового коллеги, господина Фалькенскильда, военного министра.
Эрик. Совершенно справедливо, ваше сиятельство. Два года я был его личным секретарем. Так хотел мой отец: из честолюбия он добился этого места, предоставив кредит дочери господина Фалькенскильда, которая часто приходила к нам в магазин. Вместо того чтобы оставить меня при магазине, что больше подходило бы мне…
Ранцау (прерывая). Нет. Я несколько раз слышал, как сам господин Фалькенскильд, который, как известно, отличается тяжелым и строгим характером, расхваливал своего молодого секретаря.
Эрик (кланяясь). Он очень добр. (Холодно.) Две недели тому назад он меня уволил и отказал мне от дома.
Королева. За что?
Эрик (тем же тоном). Не знаю. Это его право, и он им воспользовался. Я не жалуюсь. Сын торговца так мало значит, что ему даже не объясняют, за что его оскорбили. Но я хотел бы…
Королева. Получить другое место?.. Он обязан помочь вам.
Ранцау (улыбаясь). Конечно. Так как граф необдуманно лишил себя ваших услуг, а мы, дипломаты, охотно пользуемся ошибками своих коллег, я предлагаю вам перейти ко мне на такое же место, какое вы занимали у него.
Эрик (живо). О, ваше сиятельство! Это значит найти во сто раз больше, чем я потерял. Но я недостоин принять столь почетное предложение.
Ранцау. Почему?
Эрик. Извините меня, но дело в том, что… Я хочу стать офицером… Однако обратиться с этой просьбой к господину Фалькенскильду я, естественно, не могу. (Королеве.) Я пришел умолять ваше величество помочь мне получить звание лейтенанта, не важно какого рода оружия и какого полка. Клянусь, что человеку, которому я буду обязан этой милостью, никогда не придется раскаиваться в ней. Вся моя жизнь будет посвящена ему.
Королева. Вы говорите правду? О, если бы это зависело только от меня, вы еще сегодня получили бы назначение. Но, увы, я не у власти, я в опале.
Эрик. О боже! Возможно ли?.. Мне остается только умереть.
Ранцау (подходит к нему). Это было бы большим горем для ваших друзей. А так как я с сегодняшнего дня тоже нахожусь в их числе…
Эрик. Что я слышу?
Ранцау. То в качестве вашего друга я постараюсь добиться этого от моего сурового коллеги…
Эрик (восторженно). О, ваша светлость, я буду обязан вам больше чем жизнью! (Радостно.) Я смогу пользоваться своей шпагой, как дворянин. Я не буду больше купеческим сынком, и, если меня оскорбят, я смогу рассчитаться своей кровью.
Ранцау (с упреком). Молодой человек!
Эрик (живо). Впрочем, моя кровь принадлежит вам, располагайте ею, и, если в моих жилах останется хотя бы одна капля, вы можете ее потребовать. Поверьте, я сумею быть благодарным.
Ранцау. Я вам верю, мой молодой друг, верю! (Указывает на столик с правой стороны сцены.) Пишите прошение; я сейчас же передам его Фалькенскильду, которого застану в Совете. (Пока Эрик пишет за столом, обращается к королеве.) Вот благородное, горячее сердце и голова, способная на все!
Королева (вполголоса). Значит, вы верите ему?
Ранцау. Я верю всем, кому еще нет двадцати лет. После этого возраста – другое дело.
Королева. А почему?
Ранцау. Потому что тогда они люди.
Королева. Вы считаете, на него можно положиться и он вполне подходит для того, чтобы поднять народ?
Ранцау. Нет… в этой голове не честолюбие, а нечто другое, и на вашем месте… Но нет, пускай ваше величество поступит так, как ему будет угодно. Запомните хорошенько – я советов не даю!
Эрик заканчивает прошение, передает его Ранцау. В эту минуту слышится голос Ратона.
Ратон (за сценой). Это непостижимо!.. Это неслыханно!..
Эрик. Боже! Голос моего отца.
Ранцау. Какое замечательное совпадение.
Эрик. Ваша светлость, молю вас – отец ничего не должен знать.
В это время королева перешла налево, и Ранцау придвинул к ней кресло.
Явление VIII
Ранцау, королева, Ратон, Эрик.
Ратон (входит разгневанный). Значит, не будь я во дворце короля и не уважай монарха и его придворных…
Эрик (преграждает ему дорогу). Отец!..
Ратон. Боже! Королева!
Королева. Что с вами, господин Буркенстафф?
Ратон. Простите меня, государыня. Я смущен, я в отчаянии. Как я осмелился нарушить этикет в покоях государя и особенно в присутствии вашего величества! Но после оскорбления, которое в моем лице нанесено всему торговому Копенгагену!..
Королева. В чем дело? Я вас не понимаю.
Ратон. Заставить меня ждать с моими материями два с четвертью часа в передней! Меня, Ратона Буркенстаффа, старейшину купеческой гильдии[15]! И услышать от привратника: «Убирайтесь, любезный! Королева не может смотреть ваши шелка: ей нездоровится!»
Ранцау. Возможно ли?
Ратон. Поймите, что, если она действительно больна, я бы кричал: «Да здравствует королева!» (Вполголоса.) Но… дозволено ли будет мне без страха все объяснить вашему величеству?
Королева. Конечно.
Ратон. Так вот… когда я дожидался в передней королеву, я увидел ее из окна, выходящего во внутренний парк. Она весело гуляла, опершись на руку графа Струэнсе.
Ранцау. В самом деле?
Ратон. Она громко смеялась, и, несомненно, надо мной.
Ранцау (очень серьезно). О нет, нет, этому я не могу поверить.
Ратон. И все же, господин граф, я уверен, что это так. Но, вместо того чтобы насмехаться над старейшиной гильдии, над уважаемым гражданином, который аккуратно оплачивает государству свой патент и налоги, министру было бы куда полезнее заняться государственными, а королеве – семейными делами. И те и другие далеко не в порядке.
Эрик. Отец, ради бога!..
Ратон. Конечно, я только купец. Но все, что у меня производится, принадлежит мне. Прежде всего мой сын, так как моя жена Ульрика-Марта, дочь бывшего бургомистра Геластерна, честная женщина. Она всегда ходила с высоко поднятой головой, и благодаря ей я тоже ни перед кем не сгибаю шеи. Мало кто из придворной знати может этим похвастаться.
Ранцау (с достоинством). Господин Буркенстафф!..
Ратон. Я никого не называю. Да хранит господь короля, но что касается королевы и ее фаворита…
Эрик. Ну о чем вы думаете? А если вас услышат, отец?
Ратон. Я никого не боюсь. У меня восемьсот работников! Да, черт возьми, я не такой, как мои собратья; они получают материи из Парижа и Лиона, а я вырабатываю их сам в Копенгагене. Мои мастерские занимают целое предместье!.. Пускай попробуют со мной расправиться! Если с моей головы упадет хоть один волос, в городе начнется восстание.
