Немалое недовольство в самых различных кругах вызвало быстрое возвышение С.П. Трапезникова, который в свое время директорствовал в Молдавской ВПШ, затем работал с Брежневым в аппарате ЦК КПСС, а потом стал заместителем ректора ВПШ. И все это — при феноменальной безграмотности. Во время его выступлений слушатели забавлялись тем, что составляли списки грубых ошибок и оговорок, допущенных докладчиком. И вот теперь Брежнев делает его заведующим Отделом науки и учебных заведений ЦК КПСС.
Став на XXIII съезде членом ЦК КПСС и укрепив, таким образом, свое положение, Трапезников выставил свою кандидатуру в члены-корреспонденты АН СССР. При предварительном голосовании на Секции общественных наук его кандидатура была одобрена, но на общем собрании действительных членов академии он не получил не только необходимых для избрания 2/3, но даже половины голосов. Разразился скандал, и многие консервативные ученые из Секции общественных наук потребовали повторного голосования.
Президент академии М.В. Келдыш доложил обо всем Суслову. Последний сказал, что если академики требуют провести переголосование, то его надо провести, но не следует оказывать давление на участников голосования. Суслов был человеком консервативным, но все же достаточно грамотным, чтобы понимать, что представляет собой его новый подчиненный, однако не хотел из-за него вступать в конфликт с Брежневым. На повторном заседании общего собрания Академии наук в защиту Трапезникова выступили В.М. Хвостов и Б.А. Рыбаков — оба от отделения истории. Но против выступил выдающийся физик И.Е. Тамм, который весьма квалифицированно разобрал три главные книги кандидата и дал им отрицательную оценку. Приведенные им цитаты не нуждались в комментариях, и при повторном голосовании кандидатура Трапезникова была вновь провалена большинством голосов. Вся эта история получила огласку, и некоторые из членов Политбюро предложили освободить Трапезникова от должности заведующего отделом ЦК. Обсуждался даже вопрос о назначении его министром просвещения, но против этого решительно высказался Косыгин. Вопрос был отложен, и в конце концов Брежневу удалось отстоять своего любимца».
Поражает здесь, конечно, туповатая наглость брежневского выдвиженца! Из провинциального ничтожества вмиг вознесся до членства в ЦК и немыслимо высокой должности заведующего отделом, которому подчинялась вся наука страны, нет, ему еще и академические погоны зачем-то потребовались. Брежнев, как видно, и тут проявил свои обычные черты — потакать любезному ему хаму не стал, но и милости не лишил. Его верность старому товариществу была очень заметна, а это всегда привлекает соратников. Значит, их не бросят в трудную минуту (начальников обратного толка не ценят). Так и досидел на своем посту дурковатый Трапезников до 1983 года.
В тех же случаях, когда против Брежнева прямо или косвенно выступали, он оставался непримирим и даже порой злопамятен. Таких примеров у него тоже случилось достаточно, вот один из них.
В июне 1967 года великолепно оснащенная американцами армия Израиля в шесть дней разгромила вооруженные силы Египта, Иордании и Сирии. Вооружены были они нашим оружием, хоть и не самым современным, и готовились нашими же инструкторами. Но бежали позорно, бросая нашу технику. Это вызвало острое народное недовольство: чего это мы поганым черным технику нашу задаром даем?! Одновременно вызвало всплеск просионистских активистов в нашей стране, что также не прошло мимо внимания советских людей. Наконец, по всему западному миру прокатилось злорадное хихиканье: да, хваленая советская военная техника на самом-то деле…
Буквально через несколько дней после злополучной «шестидневной войны» в Москве состоялся Пленум ЦК КПСС. Первым по давнему протоколу выступил столичный первый Н.Г. Егорычев. Уже сразу после газетного сообщения о Пленуме — отлично помню это! — по стране поползли туманные, но настойчивые слухи о каком-то скандале, связанном именно с Егорычевым. Долго-долго не поступало никаких официальных сведений, потом вдруг краткое сообщеньице: тов. Егорычев Н.Г. назначен послом в Королевство Дания… Ну, все стало ясно: сняли бедолагу. Его называли в шутку, пока не забыли напрочь, «принц Датский». Но суть происшествия так и оставалась неизвестной.
Вот как рассказал о тех событиях сам Егорычев двадцать с лишним лет спустя.
«Я, что называется, позиции ПВО Москвы на брюхе прополз, так что знал состояние дел не по докладам подчиненных или заинтересованных лиц, а видел сам. Теперь, двадцать с лишним лет спустя, это уже не тайна. Поэтому можно сказать, что тогда ПВО столицы была ненадежной… Существовавшая система все более морально устаревала.
Модернизация ее должного эффекта не дала. Создание же новой системы ПВО столицы слишком затянулось.
Скорее всего, товарищам из руководства ЦК не очень понравилось и такое мое предложение: «Может быть настало время, продолжая линию октябрьского (1964 г.) Пленума ЦК, на одном из предстоящих пленумов в закрытом порядке заслушать доклад о состоянии обороны страны и о задачах партийных организаций, гражданских и военных». Мое предложение могло быть расценено как попытка принизить роль Политбюро, поставить его деятельность под контроль Центрального Комитета, что в общем-то соответствовало бы Уставу КПСС и не позволяло бы принимать такие опрометчивые решения, как, например, ввод советских войск в Афганистан.
Короче, выступление получилось довольно острое и в этой части. Должен сказать, что Пленум очень внимательно и одобрительно принял мое выступление.
Очень задело Дмитрия Федоровича Устинова. Он был в то время секретарем ЦК, курировал оборонную промышленность. А моя критика как раз и была направлена на перекосы, которые были допущены в оборонной промышленности.
После меня в тот день выступило еще человека три, и никто из них ни словом не обмолвился в критическом плане ни обо мне, ни о моих соображениях. В тот день заседание Пленума было прервано на полчаса раньше намеченного времени. До следующего заседания, как мне известно, была проведена определенная работа с членами ЦК, и когда на следующее утро первым на трибуну поднялся Шараф Рашидов, то он начал примерно так: «Николай Григорьевич, противовоздушная оборона начинается не в Москве, она начинается в Ташкенте». Ну и так далее. Примерно в том же духе выступили Мжаванадзе (Грузия), Катушев (Горький), Ахундов (Азербайджан), хотя они и не знали, в каком состоянии находится ПВО Москвы.
Честно скажу, выслушивать все это было не очень приятно… На другой день после Пленума я пришел к Брежневу и сказал: «Я понимаю, что руководить партийной организацией Москвы можно только тогда, когда ты пользуешься поддержкой Политбюро и руководства партии. Мне в такой поддержке, по-видимому, отказано. Поэтому я прошу дать согласие на уход». Брежнев говорит: «Напрасно ты так драматизируешь. Подумай до завтра». На самом же деле не мне нужны были эти сутки, а Брежневу, так как по его заданию в Москве уже шла работа с партийным активом.
Назавтра я снова прихожу к нему. Он спрашивает: «Ну как? Спал?» — «Спал», — отвечаю. «Ну и как решил?» — «Я еще вчера сказал, как решил». — «Ну ладно. Какие у тебя просьбы?» — «Просьба одна: я должен работать…» — «Не волнуйся, работа у тебя будет…»
Лукавит, конечно, излагая давнюю ту историю, бывший московский градоначальник! Он, мол, всего лишь за ПВО столицы беспокоился… Не его это, кстати говоря, дело — следить за секретнейшими ракетными установками, на то сугубо ответственное военное командование существовало. Но он действительно выступил на Пленуме с этим вопросом. Почему вдруг? Как ни относись к агрессивному государству Израиль, но все же Москве оно тогда не угрожало…
Суть дела была совсем в ином, но Егорычев, пробыв двадцать лет в датской ссылке, как Робинзон на необитаемом острове, о том деле умолчал, а ныне и спросить не у кого: всех участников событий давно уже нет на свете. По сведениям отдаленных свидетелей, шелепинские сторонники решили воспользоваться политическим шоком после позорного поражения снабженных нашим оружием арабов и нанести удар по Брежневу, который отвечал за общее состояние оборонки.
