Лизетта со времени поездки на реку как-то притихла и больше не оживляла застольную беседу ни двусмысленностями, ни приступами хандры. Со Стивеном она глазами не встречалась, теперь уже он сам предпринимал такие попытки, надеясь ободрить ее. Но Лизетта молча сидела над своей тарелкой, и тиканье часов на мраморной столешнице вышивального столика казалось от этого более громким.

– Я услышал престранную историю, – вдруг отрывисто произнес Азер.

– Какую же? – спросила Изабель.

– Мне рассказали, что в разгар забастовки кое-кто навещал малыша Люсьена и приносил ему пакеты с продуктами для семей красильщиков.

– Да, я тоже слышал об этом, – сказал Стивен. – Забастовщикам помогало немалое число горожан. И был среди них мужчина, пожелавший остаться неизвестным. Так мне рассказывали на фабрике.

– О нет, – сказал Азер. – Речь идет не о мужчине, а о женщине, часто приходившей, изменяя свою внешность, к Лебрену домой.

– Ну, полагаю, помощь забастовщикам оказывали довольно многие.

– Да, но самое поразительное в этой женщине было то, что она приходилась женой владельцу одной из фабрик.

Азер замолчал, обвел взглядом стол. Дети его не слушали, Изабель сидела неподвижно.

– Разве не странно? – сказал, поднимая бокал к губам, Азер. – Я ушам своим не поверил, когда услышал этот рассказ.

– Я не вижу в нем ничего странного, – произнесла Изабель. – Это была я.

– Но, дорогая моя…

– Я носила им еду, потому что они голодали. Бастуют они или нет, мне было все равно, но я видела, как их дети просят на улице хлеба, как бегут за тележками, которые везут на рынок овощи. Видела, как они роются в помойках Сен-Лё, и мне было их жалко.

Говорила Изабель на удивление спокойно.

– Я сделала бы то же самое снова, – продолжала она, – независимо от того, ткут ли эти люди ткань, шьют обувь или производят что-то еще.

Азер побелел, губы его стали бледно-лиловыми, как если бы вся кровь внезапно отхлынула от мягкой кожи.

– Покинь столовую, – велел он Лизетте. – И ты тоже.

Грегуар шумно отъехал в кресле по деревянному полу, успев схватить с тарелки кусок куриного мяса.

Азер встал:

– Я игнорировал эти слухи, не принимал их на веру, несмотря даже на то, что в них упоминалось твое имя. Я полагал, что знаю тебя достаточно хорошо. Я не верил, что при всем твоем своеволии и себялюбии ты способна вот так – вот так поступить со мной. И вам, месье, тоже лучше покинуть столовую.

– Нет. Пусть он останется.

– Почему? Он…

– Пусть останется.

На лице Азера мелькнуло паническое выражение. Он попытался сказать что-то, но не смог. И снова отпил из своего бокала. По-видимому, воображение открыло перед ним возможности более пугающие, нежели те, какие допускал до сей минуты его хорошо управляемый, полупритворный гнев.

Он с трудом подбирался к худшему из вопросов. И все же начал произносить его:

– Ты?…

Тут Азер взглянул на Стивена и сразу опустил взгляд к столу. Храбрость явно покинула его. Тем не менее он после внутренней борьбы сумел взять себя в руки и вернулся к прежнему тону.

– Я не верил, что моя жена может так обойтись со мной. Вторая причина, по которой я не верил этим слухам, состояла в том, что они содержали еще одну сплетню – уверения, будто эта дама была также… – Азер взмахнул рукой, словно желая прихлопнуть эту мысль. – Что эта дама… состояла с Лебреном в определенной связи.

– Не с Люсьеном, – выговорила Изабель.

Стивену стало казаться, что лицо Азера вот-вот развалится на части. В голосе его только что прозвучала откровенно униженная просьба полностью опровергнуть эту сплетню, и частичное отрицание ее воспринималось им даже болезненнее, чем открытое подтверждение его страхов.

Изабель поняла это и решила положить конец неопределенности, даже ценой причинения мужу боли.

– Не с Люсьеном. Со Стивеном.

Азер оторвал взгляд от стола:

– Со… С ним?

– Да, – Стивен устремил на него спокойный взгляд. – Со мной. Я не давал вашей жене прохода. И соблазнил ее. Ненавидеть вам следует меня, а не ее.

Он стремился защитить Изабель, как бы далеко ни пришлось ему зайти ради этого. Впрочем, положение, в которое он попал, изумляло его: Изабель ничего не стоило солгать мужу. Сердце Стивена, всегда бившееся размеренно, заколотилось. Он смотрел на Азера, – у того отвисла челюсть, и он сидел с приоткрытым ртом. Капля вина висела на подбородке. Стивен понял, как он страдает, по тому, как обвисли мышцы его лица. И почувствовал жалость к Азеру. Однако постарался ожесточиться – ради того, чтобы сохранить хоть что-то для Изабель и для себя. Почти физическим усилием воли он изгнал из своего сердца сострадание.

Но Изабель уже поняла, что не способна и дальше быть столь безжалостной. Короткие фразы, которыми она уведомила мужа о своей неверности, казалось, истощили ее решимость, она заплакала и начала просить у него прощения за содеянное. Стивен внимательно слушал каждое ее слово. Просьбы супруги Азера о прощении не вызывали у него недовольства, но он не хотел, чтобы Изабель отступила слишком далеко.

Азеру удалось выдавить только:

– С ним? Здесь?

– Мне жаль… Мне так жаль, Рене, – пролепетала Изабель. – Я не желала тебе зла. Мною овладела страсть к Стивену. Я не хотела причинить тебе боль.

– С этим мальчишкой… с мальчишкой-англичанином? В моем доме? Где? В твоей постели?

– Это не важно, Рене. Совсем не важно где.

– Для меня важно. Я хочу знать. Ты с ним… в какой комнате?

– Ради всего святого, – произнес Стивен.

Азер молча посидел за столом, еще сжимая пальцами ножку бокала. Рот его опять приоткрылся, он недоуменно щурился, словно смотрел на яркое солнце.

– А твой отец, месье Фурмантье, что он сделает, если… Что они скажут? Мой бог, мой бог…

Изабель посмотрела на Стивена – глаза ее были полны страха. Стивен понял: она не рассчитывала, что ее внезапная искренность так подействует на мужа. И испугалась – наполовину за здравый рассудок Азера, наполовину, судя по всему, за себя: она не исключала, что разразившийся кризис может лишить ее смелости и заставить вернуться к прежнему укладу жизни, а именно – снова отдаться на милость мужа. Стивену же разрушения, которые уже учинила внезапно грянувшая буря, внушали тревогу. Он понимал, что должен как-то укрепить решимость Изабель, но сделать это, если Азер будет сломлен окончательно, станет невозможно.

Азер бормотал себе под нос:

– Сука… Твой отец предупреждал меня, да я его не слушал. В моем доме. А дети? Что будет с детьми? Сука.

– Послушайте, – Стивен быстро обогнул стол и схватил Азера за плечи. – Чего можно ждать от женщины, с которой обходятся так, как вы обходились с Изабель? Вы полагали, что она будет унижаться ради вашего удовольствия, смиренно сидеть за обеденным столом, зная, что немного погодя ее ждут ваши побои?

Азер воспрянул, привстал:

– Что ты ему наговорила?

– Что она говорила мне, значения не имеет. В вашем доме нельзя не услышать все. Как можете вы сидеть здесь и поносить ее после того, что делали с ней? Это женщина, полная жизни и чувств, – и посмотрите, что вы с ней сотворили. Что вы наделали?

И Стивен толкнул Азера обратно в кресло.

Гнев Стивена, казалось, вдохнул в Азера новые силы. Он встал и объявил:

– Даю вам час, чтобы покинуть мой дом. И если у вас есть хоть немного здравого смысла, вы никогда больше не попадетесь мне на глаза.

– Разумеется, я покину ваш дом, – сказал Стивен. – И заберу с собой вашу жену. Изабель?

– Я не хочу этого, – покачала головой Изабель. Эти слова шли из самого сердца, в них не было расчета, она не обдумывала их. – Не знаю, что мне делать, как вести себя теперь. Я могла быть счастливой, это так просто, счастливой, как любая другая женщина, у которой есть семья, – без той ужасной боли, которую я причинила другим. Я не хочу вас слушать, ни одного, ни другого. Зачем мне? Откуда мне знать, что ты любишь меня, Стивен? Как я могу утверждать это?