– Месье, – произнесла она тоном формальным, но не холодным.

Стивен, не имевший в запасе никакого плана действий, просто взял у нее из рук садовые ножницы и сказал:

– Позвольте мне.

Она улыбнулась – с удивлением, но словно прощая ему резкость.

Стивен срезал несколько увядших роз, и только тогда до него дошло, что он и сам не понимает, что делает.

– Дайте-ка сюда, – сказала мадам Азер. Ее рука скользнула по груди Стивена, пальцы, забирая маленькие ножницы, коснулись его пальцев. – Вот как нужно. Берете каждый увядший цветок, прикладываете ножницы под небольшим углом к стеблю и обрезаете его. Смотрите.

Бурые лепестки белой некогда розы осыпались на землю. Стивен слегка придвинулся к мадам Азер, чтобы уловить запах ее свежевыстиранной одежды. На ней была юбка цвета сухой земли; зубчатая каемка блузки словно намекала на манерность нарядов века более раннего и затейливого. Короткая жилетка, надетая поверх блузки, была распахнута и позволяла увидеть чуть ниже шеи кожу, порозовевшую от усилий, которых требовала работа в саду. Прихотливый наряд ее населил воображение Стивена картинами самых разных эпох истории и моды: балы в честь побед, одержанных под Ваграмом или при Бородино, ночи Второй империи. В еще не тронутом морщинами лице мадам Азер таился, казалось Стивену, намек на черты характера, не имеющие ничего общего с тем строго заданным миром, в котором она жила.

– Я уже день или два не видел вашей дочери, – сказал он, отогнав от себя пустые мечтания. – Где она?

– Лизетта на несколько дней уехала в Руан, к бабушке.

– Сколько ей сейчас?

– Шестнадцать.

Стивен спросил – отнюдь не из желания сделать мадам Азер комплимент и тем снискать ее расположение:

– Как же это возможно, чтобы у вас была дочь таких лет?

– Она и Грегуар – мои приемные дети, – ответила мадам Азер. – Первая жена мужа умерла восемь лет назад, а мы с ним поженились через два года после того.

– Я знал, – сказал Стивен. – Знал, что вы еще не в том возрасте, чтобы иметь такого взрослого ребенка.

Она улыбнулась снова, с несколько большим смущением.

Стивен смотрел на лицо этой женщины, склоненное над шипами и увядшими розами, и видел в воображении, как ее избивает морщинистый негодяй муж. Не успев ничего подумать, он взял ладонь мадам Азер и сжал ее в своих.

Она стремительно повернулась к нему, кровь ударила ей в лицо, глаза наполнились тревогой.

Стивен прижал ее ладонь к плотной сарже своего пиджака. Поддавшись неожиданному порыву, он испытал такое удовлетворение, что даже успокоился. Он смотрел в глаза мадам Азер, словно призывая ее ответить на его поступок иначе, нежели предписывали принятые в их обществе правила.

– Месье. Прошу вас, отпустите мою руку.

Она попыталась усмехнуться, обратить все в шутку.

Стивен отметил, что слова эти не сопровождались попыткой отнять у него ладонь. Она держала в другой руке садовые ножницы, поэтому ей трудно было высвободиться – можно было, конечно, просто вырвать ладонь, но столь резкий жест грозил ей утратой привычного самообладания.

Стивен сказал:

– Недавно ночью я слышал звуки, доносившиеся из вашей комнаты, Изабель.

– Месье, вы…

– Стивен.

– Прекратите сейчас же. Не унижайте меня.

– У меня нет желания унизить вас. Ни малейшего. Мне просто хотелось утешить вас.

Странноватый выбор слов, и Стивен почувствовал это, еще произнося их, однако руку ее не отпустил.

Она взглянула ему в лицо с большей твердостью, чем за миг до этого, и сказала:

– Вам следует уважать мое положение.

– Хорошо, буду, – согласился Стивен. В словах Изабель ему почудилась двусмысленность, и он решил, что удачно воспользовался ею, прибегнув к будущему времени.

Поняв, что большего сейчас не добьется, Стивен заставил себя уйти.

Некоторое время мадам Азер смотрела вслед высокому молодому мужчине, шагавшему по траве к дому. А затем, покачав головой, словно прогоняя прочь нежелательное чувство, вновь обратилась к розам.

После бегства из фабричной столовой Стивен отыскал за собором кафе и стал в обеденный перерыв ходить туда. Кафе давно облюбовала молодежь – студенты, подмастерья, многие из которых каждый день занимали одни и те же столики. Поваром здесь был дюжий беглец из Парижа, владевший когда-то собственным заведением на площади Одеон. Зная, что такое молодой аппетит, он каждый день готовил только одно блюдо, зато в изрядных количествах, и включал в цену хлеб и вино. Как правило, он подавал посетителям говядину, за которой следовал десерт – фруктовый торт либо заварной крем.

Однажды, сидя у окна и почти покончив с едой, Стивен вдруг увидел знакомую фигуру – женщина шла, опустив голову, и несла на сгибе локтя корзину. Лицо женщины скрывал шарф, но Стивен узнал ее по походке и клетчатому кушаку, которым она была подпоясана.

Он вскочил, бросил на стол несколько монет; они еще кружились на скатерти, а Стивен уже выскочил из кафе. Женщина свернула за угол, на узкую боковую улочку. Он побежал, чтобы нагнать ее. И оказался с ней рядом, как раз когда она потянула ручку звонка на двойной калитке, покрытой облупившейся зеленой краской.

Он поздоровался с ней, и мадам Азер покраснела.

– Месье, я… не ожидала встретить вас. Я принесла кое-что моему другу.

– Я сидел в кафе и увидел, как вы идете мимо. И вот, решил выйти и спросить, не помочь ли вам с ношей.

Она с сомнением посмотрела на корзинку:

– Нет. Нет, спасибо.

Им открыл молодой человек с волнистыми каштановыми волосами и настороженным лицом. Впрочем, едва он узнал гостью, настороженность мгновенно сменилась выражением крайней спешки.

– Входите, – сказал он и положил ладонь на плечо мадам Азер, приглашая войти во двор.

– Это мой друг, – неуверенно сообщила она, указав на замявшегося на пороге Стивена.

– Входите, входите, – повторил молодой человек и закрыл за ними калитку.

Он пересек двор впереди гостей и привел их в маленькую квартирку. Попросил присесть в тесной гостиной с задернутыми шторами, все стулья и столы в которой были завалены кипами бумаг и листовок.

Молодой человек раздвинул шторы, отчего в тесной, убогой комнате стало немного светлее.

Он взмахнул рукой, извинился:

– Сейчас в этой квартирке проживает пять человек. – И протянул руку Стивену: – Я – Люсьен Лебрен.

После обмена рукопожатиями Люсьен повернулся к мадам Азер:

– Слышали новость? Они согласились принять обратно десятерых, уволенных на прошлой неделе. Заплатить им за эту неделю они отказались, и все-таки начало положено.

Почувствовав устремленный на нее вопросительный взгляд Стивена, мадам Азер сказала:

– Вы, должно быть, гадаете, что я здесь делаю, месье. Время от времени я приношу месье Лебрену еду для семей красильщиков. У некоторых из них по пятеро-шестеро детей, – а бывает и больше, – и жизнь их очень трудна.

– Понимаю. И муж ваш ничего об этом не знает.

– Ничего. Вступать в какие-либо отношения с его рабочими я не стала бы, однако красильщики, как вам известно, дело другое.

– Вам не за что извиняться! – сказал Люсьен. – Вы кормите людей, это акт христианского милосердия. Да, что ни говори, над моими собратьями чинится возмутительный произвол. На прошлой неделе было собрание профсоюза…

– Не возвращайтесь к этой теме, – рассмеялась мадам Азер.

Люсьен улыбнулся:

– Вас не переубедишь, мадам.

Фамильярность, сквозившая в обращении Люсьена с мадам Азер, уже начала сильно тревожить Стивена. Политические тонкости забастовки, равно как и этические – поступков мадам Азер – его нисколько не интересовали. Ему хотелось знать лишь одно: каким образом оказалась она на короткой ноге с этим полным сил молодым человеком?

Стивен сказал:

– Пожалуй, мне пора возвращаться на фабрику. Ваш муж собирался показать мне процесс окончательной отделки.

– Вы работаете у Азера? – изумленно спросил Люсьен.