– Да где же этот чертов Шлакат? – пристроившись у края стола в дальнем углу рынка, нетерпеливо осведомился молодой краснощекий парень – белый, вернее, уже успевший загореть – одетый в подкатанные порты и дешевый плащ из агавы. На грязной шее у него тем не менее сияло золотое ожерелье, у пояса покачивалась палица.

– Не шуми, Олелька! Придет твой Шлакат, никуда не денется, – усмехнулся заросший косматой бородою Матоня, косясь на продавщицу тамалли маленькими звероватыми глазками:

– Ничего девка. – Ухмыльнулся. – А титьки-то! Аж до земли свисают, как наклонится! А во-он, гляди-ко, и Шлакат. Думаешь, сыграет сегодня?

– Сыграет. – Ловко крутя между пальцами фальшивые игральные кости, уверенно кивнул Олелька Гнус. – Раз запал на костяшки – все, хана парню. Вот только есть ли у него на что играть? Как бы опять эти чертовы зерна не подсунул, как их, забыл… чоколатль, кажется. Уж на них мы играть не будем, пусть даже и не надеется.

– Не должен бы сегодня. С утра его во дворцовом саду видал – шушукался о чем-то в беседке. И знаешь, с кем?

– С кем?

– С толстым купчиной, что как-то к Кривдяю в корчму приезжал, помнишь?

– А! – вспомнил Олелька. – Так, думаешь, купчишка дал ему что?

– А ты как мыслишь? Зря, что ль, шептались? Эй, Шлакат! Что по сторонам смотришь? Мы здесь, здесь.

Матоня с Олелькой говорили на смеси русского и науйа, и, как ни странно, их понимали, правда, только кто сильно хотел понять.

– Да пребудет с вами милость богов, – подойдя ближе, приветствовал прохиндеев Шлакат.

– Привет и тебе. Сыграем?

– А как же!

– Ну, пошли в кусточки, там у нас уж и столик имеется…

К вечеру Шлакат проиграл все: несколько блестящих перьев, серебряную пектораль, палицу, цветастый плащ из хлопка, ну и, конечно, браслет с тремя изумрудами. Играл бы и дальше – на зерна какао, да их в качестве ставки почему-то не принимали.

Впрочем, потом смилостивились: Матоня мигнул напарнику – пошли в ход и зерна. Их Олелька сначала выиграл, а затем специально проиграл назад. Стратегия! Зачем терять клиента? После выигрыша Шлакат повеселел, а когда отыграл и палицу – совсем воспрянул духом.

– Ну, все, – прикрыл лавочку Матоня. – Везучий ты, Шлакат. Видно, благоволят тебе боги.

– Может, угостишь с выигрыша-то, а? – разулыбался Олелька.

– Не, ребята, – стражник покачал головой. – Я бы и рад, да с утра надо в Акачинанко. Понимаете – в Акачинанко?

– Акачинанко какое-то. – Олелька покачал головой. – Ну, как знаешь.

– Я обещал Аканаку, купцу, там договориться надо. Да не просто так – тайно, тайно – без меня никак Аканаку не обойтись, а я уж умею такие дела делать. Вот, к примеру, в прошлое лето…

Шильники почти ничего не поняли из его речи – слишком быстро говорил. Одно уяснили: Акачинанко, купец, тайна.

– А послушай-ка меня, Олелька, – проводив уходящего стражника взглядом, задумчиво произнес Матоня. – Шлакат-то этот про каких-то купцов талдычил. В Акачи… Амачи… В общем, куда-то с утра попрется договариваться насчет купца.

– И черт с ним, пусть договаривается, – пожал плечами Олелька. – Нам-то какое дело?

– Не скажи, парень, ой, не скажи. Есть у хозяина нашего надежные люди, да ты их знаешь. Вот бы на завтрашнюю ноченьку сговориться. Потрясли бы купчишек, а?

– Здорово б было! – одобрительно кивнул Олелька. – Давненько, дядько Матоня, мы за зипунами не хаживали! – Он с хрустом потянулся.

– Вот и я говорю. Ну, ежели с воинами сговоримся… Запомнил, как место-то называлось? Ачака… Акама… Тьфу!

– Акачинанко, дядька Матоня. – Олелька Гнус широко улыбнулся, показав крепкие белые зубы. – Крепостица такая, как раз на южной дамбе.

– Ну, все! Вот канал, вот лодки. И больше я вам ничего не должен. – Закутанный в плащ Койот насмешливо поклонился и исчез в предрассветной мгле, как исчезают призрачные ночные тени.

– Не предаст, – кратко ответил Аканак на немой вопрос Олега Иваныча. – Он нуждается во мне. А я – в нем.

Адмирал-воевода понял, хотя Аканак, естественно, говорил на языке науйа. Осторожно спускаясь к лодке, кивнул остальным: Гришане, Ване, Тламаку. Люди Аканака – человек сорок – уже размещали в лодках товары. Был тот ранний час, когда солнце еще не показалось, но вот-вот обещало взойти, взорвав светло-голубое небо желтой ослепительной вспышкой. Ветер приносил с теокалли хриплые песнопения жрецов – ухайдакались за ночь, бедолаги. Кое-где слышались уже голоса идущих на рынок торговцев, крестьян-масеуалли да сменяющихся с ночи стражников. Теночтитлан просыпался. Город-красавец, город величественных пирамид и великолепных дворцов, город цветов и песен, каналов и водных садов, город ученых и поэтов, город жрецов, город человеческой крови. Он расстилался перед глазами в сияющей утренней дымке, сверкал изумрудами, вмурованными в стены храмов, гудел тысячью – десятками тысяч – глоток тиангиса, рвался ввысь, к солнцу, ступенчатой громадиной теокалли. Огромный, великолепнейший и красивейший город мира. И все это скоро будет безжалостно уничтожено алчными конкистадорами Кортеса! Уничтожено? Олег Иваныч усмехнулся. А вдруг… Он сам испугался своих мыслей, мыслей о православном ацтекском царстве, царстве добра и божественной благодати. И откуда только такие мысли? Пока ведь теночки – самые страшные враги… пока…

– А вот хорошо было бы взять с Новгорода хотя бы храм Параскевы Пятницы… – мечтательно глядя в небо, тихо произнес Ваня. – Да перенести его на самую вершину теокалли, вместо их богомерзких капищ!

– Да, колокола-то далеко б слышны были! – поддержал мальчика Гриша. – А купола б, наверное, до самого Истапалапана сияли.

Олег Иваныч ничего не сказал, только посмеялся. Мечтать не вредно.

– Дядя Олег, а чего нас Аканак через крепость ведет? – обернулся к адмиралу Ваня. – Взяли б сейчас да повернули на север, к Тепейаку. Нам же через него добираться.

– Вот там-то нас и поджидают, – пояснил Гриша. – Не поможет и охра.

Новгородцы, в целях конспирации облачившиеся в длинные индейские одежды, выкрасили лица раствором охры и теперь обличьем совсем походили на местных. Даже Олег Иваныч бороду сбрил… вернее, подстриг да надел на голову султан из вороньих перьев – скрыть светлые волосы. Ване и Грише такого украшения, как и длинных одежд, не полагалось – слишком уж молодо выглядели. Пришлось красить и волосы, да покрыть охрой все тело. Забавно выглядели друзья воеводы, по его мнению – совсем как цыгане.

На озере, по правую руку, показались лодки с воинами. Олег Иваныч встревоженно потянулся к макуавитлю.

– Это обычная стража, – улыбнулся Тламак. – Просто усилена по приказу Тисока, так, на всякий случай. Вас ждут на севере, в Тепейаке. Но все лодки должны плыть только вдоль дамбы, вот как мы сейчас.

Стражники, приблизившись, медленно проплыли мимо. Приподнявшийся во весь рост Аканак вежливо приветствовал их.

– Счастливого пути, купцы! – крикнул на прощанье начальник стражи.

Крепость Акачинанко фактически представляла собой разросшиеся воротные укрепления перед подвесным мостом, разделяющим дамбу. Рядом с мостом был устроен проверочный пост, перед которым уже скопилось с десяток лодок – не один Аканак начинал свой путь в этакую рань. На посту маячило с полтора десятка воинов во главе с толстым имперским чиновником в богатом разноцветном плаще с опушкой из крашеного кролика. Увидев пучеглазого Аканака, толстяк приветливо кивнул и заулыбался. Состроив на лице приветливую мину, Аканак со вздохом полез в мешок за семенами какао.

– Все в порядке, слава Йакатекутли, – вернувшись, доложил он. – Первые три лодки могут плыть дальше.

– Почему только первые три? – выслушав перевод Тламака, поинтересовался Олег Иваныч.

– Не знаю, – пожал плечами купец. – Но всех пропускают только по трое, не больше. Таков приказ тлатоани. Жаль, задержимся.

– Ну, приказ, так приказ. – Адмирал-воевода с хрустом потянулся. – Тламак, давай-ка в нашу лодку, а то просидишь тут до вечера. Спроси у Аканака, он с нами или останется здесь?