– Есть ли тут где спрятаться? – как мог, спросил он на науйа, тщательно выговаривая слова. Поймет ли купец?

Купец понял. Закивал головой:

– Тут рядом… остров. Напротив Иста… Истапалапана… Гребцы знают.

– К острову! – взмахнув трофейной палицей, воскликнул Ваня.

Остров оказался гористым, густо поросшим пушистыми длиннохвойными соснами и кустарником. Высокая скала, у которой причалили лодки Аканака, отбрасывала в светлую воду озера густую черную тень. Никаких следов на песчаном берегу не было – видно, преследуемые высадились на другой стороне острова либо вообще обогнули его и плыли теперь к ближайшему берегу.

Послав лодки вдоль береговой линии, Олег Иваныч, прихватив с собой Григория и полдесятка воинов, решил осмотреть остров лично – не так уж он был и велик. Помахав на прощанье оставшимся в лодках, небольшой отряд углубился в лес, вернее, в маленькую рощицу, начинавшуюся почти сразу от берега и состоявшую, в основном, из кустов акации и сосен, лишь иногда, на возвышениях, попадались молодые дубки и липы. Меж деревьями извивалась тропка, весьма заметная, видимо, остров часто посещался рыбаками, о чем свидетельствовали и остатки кострищ на белом песке пляжа. Солнце стояло в зените, но было не так уж и жарко – все-таки осень. Олег Иваныч смахнул с лица комаров и оглянулся: идущие следом за ним гуськом воины и Гриша внимательно осматривали окрестности. Вокруг цвели дивные пурпурно-оранжевые цветы, пели птицы, налетавший иногда легкий ветерок чуть шевелил тяжелые ветви сосен. Судя по всему, в роще никого не было. Тропинка, извиваясь, вела меж горными кряжами, спускаясь в небольшую долину, тянувшуюся до южного края островка. С одной из вершин был хорошо виден противоположный берег, похоже, тоже пустынный. В долине росли те же сосны и кустарник, только дубков было побольше – они столпились на невысоком холме густой маленькой рощицей вокруг старого корявого дуба, словно юные пионеры вокруг вожатого. Меж деревьями и горами ярко зеленела трава, какая-то подозрительно свежая, блестящая, ровная, словно английская лужайка. Кое-где блестели небольшие, густо поросшие камышом лужи.

– Болото, – догадался Олег Иваныч.

Доходя до камышей, тропинка круто сворачивала вправо, проходя вдоль берега, и затем возвращалась к дубу. Вокруг была тишина и спокойствие. Ни криков, ни воплей, ни костерка.

– Станут они тут задерживаться, как же! – недоверчиво покачал головой Гриша. – Наверняка, мимо проплыли, чай, не дураки, тут-то их разыскать – раз плюнуть.

– Не скажи, – задумчиво покусывая сорванную травинку, возразил Олег Иваныч. – Искать их здесь – тоже время нужно, а его у нас мало, и они об этом знают. Высадись они сразу на берег – так им известно, что и нам примерно туда надо. Ну, Аканаку – в Истапалапан, а наши пути дорожки… – Он усмехнулся.

– Думаешь, опознали нас? – вскинул глаза Гриша.

– Почти наверняка, – кивнул адмирал-воевода. – Особенно меня, когда я из воды выбирался. К тому ж я, кажется, знакомого встретил… Кто ж этот там такой был, с бородищей, а?

– Боюсь соврать, Олег Иваныч… Но уж больно на Матоню похож, хотя, конечно, не может того быть, – осторожно предположил Григорий. – Поближе б на него посмотреть – глазки его змеиные я до сих пор помню, еще с той поры, как в Литву ездили. И словечки его любимые: «Глаз, он шипить, когда его вымают». Тьфу-ты, прости, Господи!

– Да и я его не забыл, – почесал бороду Олег Иваныч. – Матоня… Нет, он же Маруф! В Магрибе ислам принял. Маруф абд-Джафар.

– Поганец!

– Ладно, он – не он, гадать не будем. – Воевода поправил висевший у пояса макуавитль. – Нет, Гриша, ни к какому берегу они не поплыли – здесь где-то прячутся. Сам поразмысли: ну будет ли беглый белый касик, как они тут меня величают, тратить время на никому не нужных разбойников, к тому же и неудачливых в своем деле? В то время как вот-вот начнется погоня! Они об этом знают не хуже нас с тобой. В общем-то, правы. Сдались они нам, если б не пропавший Тламак. Все-таки жаль парня. Ты точно видел, что его подняли на их лодки?

– Да, видел. – Григорий вздохнул. – Толстоморденький такой за волосы его вытащил. Хоть и пловец Тламак изрядный, а все ж, видно, палицей по башке попало – если б не вытащили, так утоп бы. И зачем им этот Тламак? Как мыслишь, Олег Иваныч? Про нас через него хотят вызнать?

– Может, и про нас… – задумчиво протянул воевода. – А может, и не про нас. Может, у них тут свой какой интерес есть. Впрочем, чего зря гадать? Поторапливаться надо – во-он до того дуба дойдем, и все. Времени у нас действительно мало.

Приложив ладонь к глазам, Олег Иваныч внимательно осмотрел болото, рощицу и вершину старого дуба. Затем махнул рукой воинам, и маленький отряд направился по тропе к берегу. Обогнув болото, они миновали рощу и, выйдя к небольшой бухте, увидели на песке лодки.

– Вот они! – оглянувшись, возбужденно шепнул Гриша.

– Не спеши радоваться, – охладил его Олег Иваныч. – Это же наши! Вон и Аканак, под сосной, на циновке. Похоже, совсем плох. И с чего бы? Рана-то пустяковая.

Рана торговца и в самом деле была пустяковой, даже кость не задета, крови, правда, вытекло много, но… но выглядел Аканак – краше в гроб кладут! Осунулся, лицо стало серым, страшным, все тело пошло какими-то складками, словно сдувшийся мяч.

– Мне не выжить, – увидев Олега Иваныча и Гришу, тихо прошептал купец. – Найдите Тламака, если сможете… Там, за болотом, у дуба… есть старый жертвенник… бога огородников Шочипилли… там… – Торговец впал в забытье. Находившийся рядом Ваня осторожно поправил циновку в его изголовье.

Услышав про жертвенник, Олег Иваныч и Гриша переглянулись. Подняв с земли тяжелую палицу, белый касик кивнул воинам. Те быстро взяли в руки копья и бесшумно скрылись в кустах следом за ним.

Бронзовое тело Тламака отчетливо выделялось на фоне черного квадратного камня с истершимся от времени барельефом. Руки и ноги юноши были привязана к вбитым в землю кольям, кожа на груди его натянулась так, что, казалось, вот-вот лопнет сама собою и вырвавшееся на волю сердце вознесется прямо в небо.

– Господи, Иисусе Христе… – тихо шептал Тламак слова молитвы. – Я рад умереть за Тебя, я знаю – я помог друзьям, теперь помоги же им Ты.

Странно, но в душе юноши не было страха. Может, он просто уже устал бояться жестоких жрецов, а быть может… быть может, сам Иисус дал ему силы, чтобы спокойно встретить смерть, подобно древним христианам.

– Напрасно мы это затеяли, – по-волчьи оглядываясь вокруг, произнес кругломордый Олелька. – Лучше б с собой его прихватили, может, и пригодился б на что. В крайнем случае – нож под ребро всегда успеем. А так… Только время теряем.

– Помолчи, парень, – недовольно прервал его Матоня, с самым деловым видом проверяя крепость распинавших пленника веревок. – Таштимак знает, что делает.

– Да уж, – усмехнувшись, Олелька недоверчиво покосился на Таштимака – угрюмого тощего воина, одного из трех, что оставались сейчас с ним и Матоней. Говорили, что Таштимака выгнали из клана жрецов Уицилапочтли за чрезмерное пьянство. Хорошо зная жестокость жрецов, Олелька этому не верил – станут они выгонять кого-то, как же! Скорей, распнут на жертвеннике, как вон этого Тламака, да вырвут сердечко. Умело это у них получалось, по праздникам словно соревновались они друг с другом – у кого ловчее сердце достать получится. Так что врал, наверное, Таштимак, про свое жречество, да не просто так врал, с прицелом – чтоб боялись да уважали. Правду сказать, воин-то из него никакой. А дядька Матоня что-то явно не то сейчас делал. По мнению Олельки, чем возиться с жертвенником, лучше б было давно уже треснуть Таштимака по кумполу камнем, так же как и его соратников, что конопатили сейчас лодку на берегу – ну, от тех хоть польза – пленника утопить да свалить налегке обратно в Мехико, а там видно будет.