По жизни я всегда был оптимист и в некотором роде даже фаталист. «Все, что ни делается, – все к лучшему» – было одним моим девизом. А вторым, и основным, пронесенным через всю жизнь, был девиз: «Если не знаешь что делать, делай шаг вперед». И я решил уйти от любовных переживаний и душевных страданий на службу в армию.

По закону в армию призывали с 18 лет, но я, насмотревшись еженедельной телевизионной воскресной программы «Служу Советскому Союзу», в которой с пиаровским высококлассным мастерством рассказывалось о том, как парней обучают стрелять из автоматов, гранатометов и минометов, ездить на танках и накачивать мускулатуру в ежедневных физических многочасовых занятиях, решил попроситься в армию в 17 лет. У каждого военкомата существовал план по количеству призывников, а план в Советском Союзе был основной движущей силой прогресса. В связи с этим мне с радостью пошли на уступки в военкомате и призвали в семнадцатилетнем возрасте в непобедимую и легендарную Советскую армию.

На проводы в армию собрали гостей, родственников и друзей. Пришел и мой тренер по легкой атлетике Виктор Иванович, который после того, как изрядно выпил, начал меня наставлять, чтобы я в армии не выделялся ничем от солдат своего призыва.

– Идут все драить полы – и ты иди, – учил меня Виктор Иванович. – Иначе попадешь, Славдон, позже в такую ситуацию, когда будешь на побегушках у своего же призыва. Вот, к примеру, когда я служил, то один парень сошелся через земляков с «дедами» и отдыхал в их компании, когда наших пацанов заставляли работать. Ну, ничего, через полгода его земляки стали дембелями и ушли, а мы стали «дедушками». Тогда мы этому сослуживцу все припомнили и обратно в свою компанию «дедов» уже не приняли. Отфигачили как-то вечером его втемную сапогами и заставили пахать вместе с молодняком. Так он и работал до самого своего дембеля наравне с «духами». А на дембель ушел, как чмо, грязный и зашуганный.

То, что рассказывал мне выпивший тренер о дедовщине, о каких-то жестоких порядках, о воровстве и подлости, никак не сочеталось с тем, что я видел по телевизору в программе «Служу Советскому Союзу» и в патриотических фильмах типа: «В зоне особого внимания», «Ответный ход» или «Одиночное плавание», поэтому я одновременно и хотел идти в армию, и побаивался ее из-за неизвестности. Причем боялся не физических нагрузок и не драк с дедами, потому что был уверен в своих силах, как каждый здоровый парень, а опасался того, что не знал, как правильно себя вести, какие там законы, чтобы с самого начала не опозориться, не унижаться и не уронить свою честь.

В алма-атинском военкомате я провел четыре дня в душном большом зале, где пришлось спать на деревянных нарах без матраса и подушек, ожидая офицера, который нашу группу должен был повезти в воинскую часть. За это время была возможность сбежать ночью домой, чтобы еще раз увидеть родных, вкусно поесть и выспаться на мягкой кровати, но я решил – ушел так ушел. Вернусь только через два года или раньше, если заслужу отпуск.

Наконец настал день, когда нас, человек 10–12 призывников, забрал лейтенант с черными погонами, с нашивкой танковых войск и повез в аэропорт.

Самолет Ил-76 был полностью забит призывниками, и вскоре среди них прошел слух, что мы летим в Хабаровск. Стало веселее, ведь по дурости хотелось улететь подальше от дома, чтобы посмотреть другие места, иную природу. Все-таки в России ни разу не был, да и на самом ее краю, на камчатке, побывать, может быть, в жизни никогда больше не придется.

Когда приземлились в аэропорту назначения, то очень хотелось спать, так как в Алма-Ате было только четыре часа ночи, а в Хабаровске уже во всю силу светило солнце. Трех человек из всего самолета призывников, включая меня, направили в хабаровскую учебную часть – учебку, как ее все называли. Оказалось, что я попал по разнарядке в учебку, которая готовила военных медицинских работников – медбратьев. Сначала я расстроился, что попал не в танковые войска, но потом успокоился, так как после полугодовой подготовки и обучения в этой части меня могли затем направить в любые войска. В том числе и в танковые, и даже в мечту всех мальчишек – воздушно-десантные войска, а значит, домой я после армии приду в красивой военной форме, а не с белым колпаком медбрата на голове.

Когда меня привели в казарму, то я сначала опешил – все рядовые солдаты бегали с широко открытыми испуганными глазами, почти никто шагом не ходил. Кругом в помещении была идеальная чистота, полы надраены, все кровати заправлены одинаково – подушки на всех постелях, казалось, были выровнены по ниточке, а белые полосы на синих шерстяных одеялах строго переходили, не искажаясь, от кровати к кровати по четкой прямой линии.

Дежурный сержант в роте определил меня во взвод, молодые солдаты которого уже 20 дней были в этой учебке. В нашем здании было пять этажей, и на каждом из них находилась одна рота, в которой было четыре взвода. Взвод, в свою очередь, делился на три отделения, в которых числилось по 10 парней. Всеми рядовыми в нашей роте командовали шесть сержантов, ранее отслуживших рядовыми в этой учебной части. Сержанты учили нас тому, через что сами год-полтора назад прошли. Среди них была своя иерархия, в зависимости от срока службы. Вверху иерархической лестницы стояли дембеля, которым оставалось служить два-три месяца. Приказ об увольнении в запас уже вышел, и они просто ожидали молодую смену из призывников. После дембелей по армейской неписаной иерархии шли «деды», которым оставалось до приказа об увольнении в запас еще полгода. Затем шли «черпаки», прослужившие год, и соответственно столько же им еще оставалось. За «черпаками» по иерархии находились «молодые» – это те, кто прослужил от полугода до года. И, наконец, совсем бесправными по армейским понятиям были «духи», которые не проходили в сапогах даже полгода. Согласно армейским законам, дембеля вообще ничего не должны были делать. Это касалось не только общих заданий и выполнения приказов офицеров, но даже личных дел. К примеру, для дембеля было западло, не по армейским понятиям помыть свою посуду после того, как вечером в кладовке он поел жареную картошку, или постирать свою одежду да почистить свои сапоги. «Деды», как и дембеля, тоже старались ничего не делать, но должны были руководить процессом, командовать «черпаками» и «духами», добиваться выполнения приказов, поставленных офицерами и дембелями. Причем организовывали за «дедов» в основном всю работу «черпаки», которые тоже старались, чтобы получить авторитет, ничего не делать. Таким образом, на каждой ступени иерархии шла борьба за власть, за то, чтобы ничего не делать и тем самым обладать большим уважением. На мой взгляд, это полностью прогнившая система армейских взаимоотношений.

Однако эта иерархия касалась только тех старослужащих, которые не превратились в животных, не унизились до того, чтобы от голода вытаскивать остатки еды из помойных ящиков. А ведь были и такие даже среди дембелей и «дедов». Они опустились на самое дно бесчестья с первых дней своей службы, и их все сторонились. Представьте себе бомжей, которых мы видим иногда на городских улицах, но только представьте, что они находятся в армии и одеты в военную форму. Слабые духом парни, потерявшие после первых армейских трудностей собственное достоинство, начинали с голодухи есть на помойках. Таких людей презирали все солдаты и офицеры на протяжении всей службы. Их заставляли делать самую тяжелую работу, и они никогда днем, а часто и ночью не отдыхали, потому что всегда кто-нибудь давал им поручение. Эти солдаты всегда были нечистоплотны, ходили грязные и вонючие. Бывало, что все бойцы отделения были в запачканной форме, к примеру, после десятичасовой разгрузки вагонов угля или цемента, но как-то за день-два солдаты успевали постираться в холодной воде или в бензине и опять ходили в чистой одежде. Кстати, бензин, как я узнал в армии, моментально отстирывает жирные пятна лучше любой химчистки. Засунешь грязную форму в ведро с бензином и можешь через пять минут вытаскивать ее абсолютно чистой. Правда, ходить в постиранной в бензине гимнастерке не очень приятно, а запасной у солдата нет. Мокрая ли форма после осеннего холодного дождя, вонючая ли от бензина или грязная от угля – все равно, солдат только в ней и ходит, другой ему страна не дает. И никто солдату не даст днем времени на то, чтобы высушить мокрую одежду или постирать грязную. Придет ночь – вот тогда и стирай после отбоя, а утром одевай не успевшую просохнуть и бегом на холодный ветерок для физической зарядки.