Неподдается до сих пор пониманию бездействие порт-артурских начальников: царского наместника Е.И. Алексеева и напрочь лишенных даже искры гражданского мужества О.В. Старка, начальника его штаба А.А. Эбергарда и младшего флагмана князя П.П. Ухтомского (“абсолютный ноль”, по отзыву СВ. Шереметева).

Эти три начальника, словно по сговору с адмиралом Того, сделали все что можно, для успехов его не очень талантливо подготовленной вероломной атаки. Не были посланы в разведку предполагавшиеся начальником эскадры два крейсера, не были привязаны противоторпедные сети, не были скрыты ни якорные огни, ни огни, освещавшие погрузку некоторыми кораблями запасов угля, не была послана в море обычно ходившая на ночь канонерская лодка.

“Баян” в паре с “Боярином” свою очередь дежурства отбыл 25 января 1904 г. Отличиться погоней за миноносцами им было не суждено. К чести “Баяна”, его командир, обеспокоенный, как и все офицеры, тревожной обстановкой, созданной разрывом отношений Японии с Россией, массовым выездом из Порт-Артура японского населения, не мог удовлетвориться уверениями начальства об отсутствии какой-либо грозившей эскадре опасности. Рапортом на имя начальника эскадры он просил разрешения установить имевшиеся на корабле сети противоторпедного заграждения. Ответа на рапорт, как он об этом показывал после войны в следственной комиссии, получено не было. Известно, что по крайней мере на двух других кораблях командиры проявили более высокое понимание своего долга службы и обязанностей, намечаемых морским уставом. По собственной инициативе командир “Полтавы” приказал поставить бортовые шесты и привязать к ним сети. То же самое было сделано и на “Севастополе”. Но начальник эскадры, явившись на корабль, приказал и сети, и шесты убрать.

Добиваться исполнения своего долга через фактически начальствовавшего в эскадре А.А. Эбергарда или непосредственным обращением к наместнику командиры не пытались. В своей статье ”Истина о русско-японской войне” Р.Н. Вирен даже утверждал, что будто бы еще 25 января было получено “общее приказание по эскадре” привязать сети. В книге же М.В. Бубнова ”Порт-Артур” (С-Пб, 1907, с. 19) говорилось иное: ”Две или три последние ночи перед атакой японцев суда наши по сигналу адмирала готовились по вечерам к отражению минной атаки, но с е т и все — т а к и не привязывали (разрядка автора).

Действительно, в записях флагманских журналов эскадры за 26 и 27 января повторялся один и тот же сигнал, отдававшийся 25 января в 8 ч 30 мин вечера световой сигнализацией и 26 января в 5 ч 40 мин флагами: "Суда, стоящие на внешнем рейде. Приготовиться отразить минную атаку. 6-дм и башенные орудия не заряжать”. О сетях в журнале за эти предвоенные дни упоминаний нет. Очевидно, Р.Н. Вирен поисками правды в своей “Истине” себя не утруждал.

Трогательны, будто бы согласованные с замыслами адмирала Того, были состоявшиеся в тот день распоряжения в Порт-Артуре. На сутки отложили высылку дозорных крейсеров на линию Шантуг-Чемульпо, на 27 января назначили отправку в Чемульпо крейсер “Забияка”. Ои должен был доставить туда военного агента, а “Корейцу” — передать состоявшийся 26 января по отряду лодок приказ об окраске в боевой цвет. На утро этого же дня назначен был трехдневный выход эскадры в практическое плавание.

На рейде Порт-Артура (С рисунка того времени)

Не считаясь с напряженностью обстановки, вовсе не озабочиваясь разведкой и словно провоцируя японцев к нападению, адмирал собирался повторить практическое плавание, состоявшееся (также с участием “Баяна”) 21–22 января 1904 г. Грех было японцам не воспользоваться этой игрой в поддавки. И адмирал Того своевременно реализовал возможности, представленные ему порт-артурскими “стратегами”. Без хлопот был заблокирован в Чемульпо “Варяг”, без помех подтянуты под Порт-Артур главные силы флота и в назначенный час, также беспрепятственно подкрались ночью к стоянке русской эскадры японские миноносцы.

В 10 ч 35 мин вечера световой сигнализацией передали распоряжение: Эскадренные броненосцы и “Палладу” прислать за нижними чинами-специалистами на “Петропавловск”. Вспышки этого стали отличным ориентиром для подкрадывавшихся к рейду японских миноносцев. Следующие записи гласили: в 11 ч 40 мин показались в море два контрминоносца без огней, “Ретвизан” и “Паллада” открыли огонь.

С “Ретвизана подали сигнал “терплю бедствие, имею пробоину”. М.В. Бубнов (с. 20) писал, что японские миноносцы благоразумно обошли встретившихся им два русских дозорных миноносца, а те, не смея открыть огонь, отправились к флагманскому броненосцу докладывать об обнаруженном неприятеле. Японские же миноносцы тем временем “свободно шныряли между судами, и по ним не стреляли”. Порядок был превыше всего. И даже подорванный “Ретвизан” около 22 ч 30 мин двинулся в гавань не ранее, чем получил с “Петропавловска” “добро” на свою об этом просьбу.

В 12 ч 35 мин получили сигнал “Цесаревича”: “взорван, имею сильную течь, нуждаюсь в немедленной помощи, прошу прислать буксирный пароход”.

В 12 ч 40 мин “Паллада” сообщала: “пробоина, развожу пары”. И только тогда в 12 ч 45 мин последовал запоздалый сигнал с “Петропавловска”: “открыть огонь с судов эскадры“, “Диане” подойти к “Цесаревичу” немедленно, подать помощь.

На Баяне”, стоявшем в дальнем юго-западном ряду диспозиции (правее линии входного фарватера) и не затронутом атакой, терялись в догадках о причинах стрельбы. Многим казалось, что корабли имитируют отражение атаки по секретному приказанию начальника эскадры.

В 1 ч 05 мин мимо прошел “Новик”, посланный преследовать японские миноносцы, но на “Баяне” все еще не могли понять, что происходит на рейде. Ведь с вернувшегося из разведки “Расторопного”, вставшего на якорь вблизи “Баяна” у берега, повторили: противника в море не видели. Не видели их при атаке и с “Баяна”, а потому огня ночью не открывали. Заслоненный крейсером “Ангара” (бывший пароход Добровольного флота “Москва”), корабль остался незамеченным японскими миноносцами (как и стоявшая вблизи “Диана”).

Гулко били по корпусам кораблей звуки подводных взрывов, звонко раздавались в тиши рейда гонги водяной тревоги на подорванных кораблях, резко рвали воздух выстрелы отражения японской атаки, беспорядочно метались, захватывая свои корабли, лучи прожекторов. Но люди, не смея поверить в свершившееся, боясь взглянуть в глаза действительности, упорно пытались обмануть себя предположениями о том, что все это лишь безобидная учебная тревога, устроенная предусмотрительным и мудрым начальством.

На “Пересвете” младший флагман эскадры князь Ухтомский особенно напирал на поднятый по обычаям мирного времени вертикальный луч прожектора на “Петропавловске”. Лейтенанту М.М. Римскому-Корсакову также казалось, что на стоявшем поодаль “Ретвизане” отрабатывают учебное отражение атаки по секретному приказанию начальника эскадры. Несмотря на луч адмиральского прожектора, “Цесаревич” и еще кто-то упорно продолжали светить, а “Цесаревич”, кроме того, и стрелял.

Так же, похоже, думали и на “Баяне” (Р.Н. Вирен, ”Истина о русско-японской войне”, С-Пб, 1906). Лишь с подходом паровых катеров с подорванных кораблей отпали все домыслы и сомнения, и на Баяне”, как на других кораблях, поспешили послать шлюпки для оказания посильной помощи. В 1 ч 35 мин “Баян” поднял пары (на 15 минут раньше “Боярина” и в одно время с “Полтавой”), но приказа о выходе в море не поступало.

Разрозненно высылавшиеся в море “Новик”, “Аскольд”, “Боярин” по радио сообщали: неприятель не обнаружен. “Баян”, обладая 8-дм артиллерией, мог бы осуществить более дальнюю разведку и предотвратить появление неприятельских разведчиков. В 4 ч 55 мин он напоминал о себе, повторил сигнал о готовности паров, но его в море не посылали. В результате разведчики явились сами. Это были два крейсера типа “Кассаги”, с которыми “Баяну” не составляло труда справиться. Обоих обнаружил “Баян” в числе первых в 8 ч 05 мин, сигналом сообщил на “Петропавловск” и вместе с “Новиком” (он в 8 ч 15 мин даже поднял сигнал с просьбой разрешить атаковать неприятеля) ожидал приказа броситься в бой. Но вместо того, чтобы отогнать или уничтожить разведчиков, адмирал предпочел помочь им в решении их задачи и со всей эскадрой двинулся в море под северным берегом.