В бою под Гумбинненом среди прочих был убит и офицер запаса 33-го эрзац-батальона лейтенант Симон. «Очень печально, – записал в дневник после сражения фон Бессер, – так как он лишь два дня тому назад женился»[263]. Другой знакомец фон Бессера лейтенант Фишер остался жив и после сражения даже заказал ужин из Гумбиннена[264]. Война, как неотвратимый механизм смерти, на этот раз пощадила Фишера, как и много сотен и тысяч других солдат и офицеров, русских и немцев, оставшихся в живых после битвы, но никто из них не знал и не мог знать, сколько ещё времени, тревожных дней и ночей отпустила им война, будет ли он убит или выживет в этой набиравшей свою мощь страшной бойне, жерновами перемалывавшей судьбы миллионов людей, в том числе и их, которые 7/20 августа 1914 года в Гумбинненском сражении противостояли друг другу.
Одними из тех многих солдат, судьбы которых пересеклись на поле битвы под Гумбинненом и, навеки сплетённые, оказались навсегда связаны с этим местом, были павшие в битве русский капитан Д. Т. Трипецкий и немецкий лейтенант Симон, вместе с которыми погибли их чаяния и мечты, их чувства и мысли, жёны остались вдовами, а дети капитана Д. Т. Трипецкого сиротами.
Август 1914 года. Вильно.
После Гумбинненского сражения много раненых было отправлено из прифронтовых лазаретов вглубь страны. «В Вильно уже увидели кровь, – сообщал в своём письме неизвестный Владимир из Варшавы в Петроград некто В. В. Дороговой, – целый поезд раненых в стычке с немцами 7-го августа»[265].
Ковно. Лазарет Николаевской общины.
Лазарет в Ковно принимал раненых с линии фронта 1-й армии, в том числе и тех, кого видел неизвестный Владимир на станции в Вильно. Многие из них были тяжелораненые и лежали в лазарете по несколько месяцев, одни шли на поправку, другие были безнадёжны. Н. В. Плевицкая, часто разговаривала с ранеными стараясь утешить их, помочь своим участием. Впечатлительная от природы, она глубоко переживала человеческие трагедии, разворачивающиеся на её глазах.
«– Сестрица, у меня завтра Престольный праздник… – шептал тяжелораненый. – На будущий год, Бог даст, отпраздную…
А я знала, что дни его сочтены и никогда он не увидит родного угла.
Чтобы порадовать его, я приносила ему из церкви просфору, убирала кровать …ветвями, покупала вина, фрукты и устраивала для всей палаты Престольный праздник.
Я им пела для праздника.
– И откуда, ты, сестрица, наши песни знаешь? – Удивлялись они. – Неужто сама деревенская? На мой положительный ответ я получала предложения: один говорил, что у него богатый дом, двенадцать десятин земли, сад …и если бы Бог ему послал такую «жану», то была бы не жизнь, а рай.
Другой объявился ещё богаче: у него пасека. И, в конце концов, я всей палате по жребию обещала выйти замуж, а до того, все они мои женихи, только бы выздоравливали скорее»[266].
Значение Гумбинненского сражения для всего хода Первой мировой войны трудно переоценить. Победа на полях под Гумбинненом русского оружия сорвала план молниеносной войны германского Генштаба, что явилось важнейшим военно-стратегическим итогом битвы. Поражение немецких войск у Гумбиннена так напугало германское командование угрозой потери Восточной Пруссии и даже больше, возможностью развала всего Восточного фронта[267], что оно было вынуждено в самый разгар битвы на Марне, в которой, по сути, решалась судьба Франции, перебросить на российско-германский фронт два армейских корпуса и одну кавалерийскую дивизию, которых и не хватило немцам для победы на Марне. Франция была спасена. «Всем нам отлично известно, – подчеркнул важность этих событий участник Первой мировой войны французский генерал А. Ниссель, – насколько критическим было тогда (во время битвы на Марне) наше положение. Несомненно, что уменьшение германской армии на 2 корпуса и 2 дивизии[268], к чему немцы были принуждены, явилось той тяжестью, которая по воле судьбы склонила чашу весов на нашу сторону»[269]. Генерал Ф. Фош, командующий 9-й французской армией в битве на Марне, а с 1918 года верховный главнокомандующий союзными войсками, высказался ещё определённее: «Если Франция не была стёрта с лица Европы, то этим прежде всего мы обязаны России»[270]. Должное исторической победе 1-й армии под Гумбинненом отдал и такой проницательный политик, как У. Черчилль. Много лет спустя, в мае 1930 года, вспоминая о тех уже далёких военных годах, он написал на страницах английской газеты «The Daily Telegraph» («Дейли телеграф»): «Очень немногие слышали о Гумбиннене, и почти никто не оценил ту замечательную роль, которую сыграла эта победа. Русская контратака III корпуса, тяжёлые потери Макензена вызвали в 8-й немецкой армии панику, она покинула поле сражения, оставив на нём своих убитых и раненых, она признала факт, что была подавлена мощью России»[271].
В своей книге «Гумбиннен – забытый день русской славы», вышедшей в Париже в 1937 году, русский генерал А. П. Будберг, как и У. Черчилль, отметил роль III армейского корпуса в Гумбинненском сражении: «Чудо на Марне было предрешено 20 августа на поле встречи XVII немецкого и III русского корпусов»[272].
И даже генерал А. Макензен в своём ответе на письмо бывшего командира III армейского корпуса генерала Н. А. Епанчина от 8 февраля 1938 года признал: «Ваше превосходительство, я особенно подтверждаю, что III корпус русской армии, коего вы были командиром, доблестно сражался против моего XVII корпуса в бою у Гумбиннена 20 августа 1914 года. С высоким и исключительным уважением к вашему патриотическому поведению в этом бою остаюсь, глубокочтимый господин генерал, Вашему Превосходительству преданный солдат фон Макензен, генерал-фельдмаршал Королевско-Прусской армии»[273]. Передавая этот ответ-письмо в руки внука генерала Н. А. Епанчина Э. А. Фальц-Фейна, А. Макензен признал поражение 8-й армии под Гумбинненом. По словам Э. А. Фальц-Фейна, старый фельдмаршал сказал: «Войны проходят, и старые противники не должны оставаться врагами. Мои войска в 1914 г. были разбиты наголову русскими под командованием вашего деда. Он был достойным противником, и я с удовольствием сейчас пожал бы его руку»[274].
Если же говорить о командовании 1-й русской армии, то следует с сожалением признать, что Гумбинненское сражение показало отсутствие полководческого таланта у П. К. фон Ренненкампфа. Он не сумел оценить обстановку перед битвой и решить её в свою пользу. Не смог тщательно спланировать ход сражения, отмобилизовав все имеющиеся в его распоряжении силы, задействовать в битве конницу Хана Г. Нахичеванского (114 эскадронов, 48 пулемётов, и 54 орудия) и 5-ю стрелковую бригаду (8 батальонов с 32 пулемётов, 24 орудия)[275]. Отдал инициативу немецкому командованию. Не почувствовал внутреннего напряжения боя, а значит не смог отыскать слабые места у противника и ударить по ним. По словам участника событий начальника штаба 27-й пехотной дивизии полковника Л. А. Радус-Зенковича, «командующему армией не пришлось проявить никакого влияния на ход его (Гумбинненского сражения. – Н. П.). Поэтому в действиях русских 7/20 августа нельзя заметить общего плана»[276]. Более того, П. К. Ренненкампф проявил слабость и безволие в самые решительные, критические минуты сражения, он даже потерял на какое-то время контроль над ходом боя, что не соотносится с должностью командующего армией[277].
