– Отвяжись от меня!
– Мици? Разве ты не слышала, что я сказал?
– Я не глухая, – сказала она. – Уэльс? Сент-Айвс? Это весь твой мир? И кроме этого, ты ничего не можешь придумать?
Уилф нахмурился:
– Нет. Это все, что я сейчас могу себе позволить. Но я не глуп, Мици. И понимаю, что представляюсь тебе не таким интересным, каким… каким может показаться кто-то другой. Но я предлагаю тебе кое-что земное вместо несбыточной мечты. Предлагаю тебе настоящую жизнь. Мы сможем подкопить денег… Когда их окажется достаточно, я тоже увезу тебя за море. Добраться до Франции стоит не так уж дорого…
– Нет.
– Нет?
– Таково мое последнее слово, Уилф. Я не выйду за тебя. Я тебя не люблю.
Уилф некоторое время молчал, засунув руки в карманы. Казалось, он был готов ждать, словно ожидание могло заставить Димити изменить решение. Наконец он вздохнул, тяжело и не торопясь.
– Он на тебе не женится, Мици. Это я тебе говорю точно.
– Что ты обо всем этом знаешь? Ты такой же, как все здешние! Подсматриваете, сплетничаете и думаете, что понимаете в моих делах и суете в них нос! – воскликнула она, вспыхнув от негодования.
– Мне известно достаточно, и я знаю, что он не возьмет тебя замуж. Он не может. Он…
– Просто заткнись! Ты ничего об этом не знаешь! Ничего!
Слова были резкие, яростные, у Уилфа на глаза навернулись слезы.
– Я кое-что понимаю. И я люблю тебя, Мици. Я мог бы сделать тебя счастливой…
– Нет, не смог бы.
Она отвернулась. Но еще долгое время у нее сохранялось ощущение, что Уилф стоит позади и ждет. Димити слышала, как он немного посопел, высморкался и прочистил горло. А потом она поняла, что его уже нет рядом. Димити оглянулась и не увидела его ни на пляже, ни на тропинке, ведущей наверх, мимо Южной фермы. На секунду девушка почувствовала что-то вроде беспокойства, но проигнорировала это и пошла по тропе от моря к деревне.
Уилф сказал, что видел Чарльза в пабе, поэтому Димити отправилась туда. Когда она подошла к заведению и заглянула в окно, зубы у нее стучали от нервного возбуждения. Она прикусила язык и ощутила вкус крови. Внутри оказалось темно, но Димити видела, что паб почти пустой. Лишь у стойки сидели двое посетителей, но ни один из них не был Чарльзом. Она прогулялась по деревенским магазинам, а затем прошла по каждому из переулков, из которых состоял центр деревни. Димити никак не могла сообразить, где еще продолжить поиски, и не понимала, почему Чарльз до сих пор не удосужился найти ее, чтобы приободрить. Она догадывалась, что у него есть какой-то замысел, какой-то план, с помощью которого они скоро окажутся вместе. Но как сильно ей хотелось, как невероятно желалось поскорей найти его и услышать, что он придумал. От стремления увидеть Чарльза у нее стала болеть голова, все сильней и сильней. Она сдалась, пройдя полпути вверх по крутой дороге, которая вела к Северной ферме. Там Димити развернулась и пошла обратно.
Она вернулась в деревню и оказалась у задней части паба, где на втором этаже находилась комната для постояльцев. И тут она обнаружила его. Он был в номере над залом, и его фигуру с трудом можно было различить в крошечном окошке, едва заметном среди выложенных сланцевой плиткой карнизов. Видно было плохо – она могла разглядеть лишь его руку, плечо и подбородок. «Чарльз!» Димити сама не поняла, выкрикнула она это что есть духу или ее горло сжалось так сильно, что ей не удалось выдавить из него ни звука. Девушка помахала руками над головой, но потом застыла, и руки сами собой опустились. Чарльз был не один. Он с кем-то разговаривал – она видела, как его губы шевелятся. Затем собеседник сделал шаг к окну, и оказалось, что это та самая туристка. Которая, когда видит тебя, может прийти в чувство лишь после того, как себя ущипнет. Голос Селесты послышался так явственно, что Димити в замешательстве закрутила головой, высматривая ее. Бледная моль. Эти слова прозвучали в шепоте ветра. Женщина, похоже, плакала и вытирала глаза манжетой блузки. Димити уставилась на нее, словно пыталась заставить ее исчезнуть. Огромная, бездонная пропасть разверзлась под ногами, и она не видела средств удержаться от падения. Ее ничто не могло спасти. Чарльз взял руку женщины в свою, поднес к губам и запечатлел на ней долгий поцелуй. «Ты их не видела вместе?» – шепнула ей на ухо Селеста, и боль в висках у Димити усилилась. Она обхватила голову руками, мучительно застонала и с криком побежала прочь от «Фонаря контрабандиста».
Димити шла, не разбирая дороги, через поля, пересекая тропинки, через лес на длинном гребне холма, поросшем буком и дубом, а потом вниз по склону на другую его сторону. Она промочила ноги в ручье, заляпала их рыжеватой грязью, в волосах застрял лесной мусор, одежда покрылась репейниками, а кожа комариными укусами. По пути она, почти не задумываясь, собирала знакомые растения, складывая их в свою шаль, из которой сделала что-то наподобие котомки. Щавель для салата. Крапива для улучшения работы почек и восполнения потери крови. Пятнистая расторопша и земляной каштан для похлебки. Папоротник, чтобы выводить ленточных червей. Одуванчик, чтобы лечить ревматизм. Цикорий – от болезней мочевого пузыря. Эта работа была так хорошо знакома, что ее естественный ритм гипнотизировал, умерял сумятицу в голове. Наконец Димити подошла к наполненной водой канаве на окраине леса, где поднимались обширные заросли цикуты. Еще ее называли болиголов, потому что долгое пребывание рядом с ней вызывает головную боль. Она присела на корточки среди высоких смертоносных растений, окруженная их невинными белыми соцветиями в виде широких зонтиков. Их корни ветвились в песчаной почве на дне канавы, длинные резные листья вкусно пахли петрушкой. Водяные блохи прыгали между ногами, а стрекоза описывала широкие круги над головой и с любопытством поглядывала сверху. Димити осторожно обхватила руками одревесневевший стебель и, стараясь его не повредить, стала тянуть на себя. Так продолжалось до тех пор, пока весь мясистый корень не вышел из земли. На вкус он почти сладкий, похожий на пастернак. Она промыла его в канаве и положила в шаль подальше от остальных растений. Его следовало хранить в стороне: доверять ему опасно, слишком дурная у него слава. Положить отдельно от прочих трав. Вот так и она сама: всегда вдали от людей. Димити медленно вздохнула. В голове больше не оставалось ни одной мысли. Она вернулась к канаве и потянула за следующий стебель.
Прошло несколько часов, а Димити все еще продолжала свой путь. Девушка связала потяжелевшую шаль за концы и повестила себе на плечо. Казалось, ноги у нее стали чересчур длинными, и все, что она видит вокруг, хоть и выглядит знакомым, все равно является совершенно чужим, непривычным. Получалось, она больше не принадлежит к окружающему миру, не узнает его. На берегу Димити принялась расхаживать по острым камням, отчего на ступнях и на голенях появились ссадины, и при этом она никак не могла понять, зачем ей это нужно. Пройдя еще какое-то расстояние по пляжу, Димити остановилась и вдруг поняла, что настала ночь. Она ничего не видела перед собой: небо казалось черным, как ее собственные мысли, и на нем не было луны, чтобы осветить дорогу. Девушка не могла решить, была эта темнота обычным природным явлением или происходила оттого, что свет исчез во всем мире. Она села там, где стояла, прямо на холодные колючие влажные камни. И зарыдала. Слезы душили ее, и все тело содрогалось от плача. Димити все время казалось, что она шагнула в бездонную пропасть, из которой ей не суждено выбраться, и без конца падает в нее. Так она и уснула.
В холодном свете утра начался прилив. Он разбудил, когда начал лизать ей ноги ледяной рябью. Димити почесала лицо, зудящее от соли, и встала, покачиваясь. Она снова пошла наобум, как это было накануне, пока ноги сами не привели ее к началу дорожки, ведущей в «Литтлкомб». Там она остановилась, разглядывая приятные глазу очертания этого небольшого коттеджа. Машины рядом с ним не было, в саду Димити тоже не увидела никого. Все окна были закрыты. Дом Чарльза. Именно здесь она увидела его в первый раз, и здесь он ее впервые нарисовал. Здесь он спал, здесь ел. И теперь он наверняка здесь. Димити почувствовала себя бесплотной, нереальной, и ее голову вдруг наполнила радостная легкость. Правда, теперь к ней примешивалось что-то еще. Нечто безымянное, поднявшееся из глубин давешней бездны, чтобы остаться с ней. Едва ковыляя на израненных ногах, она прошла к двери, ведущей на кухню.
