– Да, – выдавила она из себя.

Казалось, это короткое слово нехотя выползло из ее сжатых губ. Зак сделал глубокий вдох.

– Димити, вы… знали об этом?

– Нет! И я уверена, что вы ошибаетесь! Ханна – хорошая девочка. Она никогда не станет делать ничего неправильного… или противозаконного. Не станет. Я знаю ее еще с тех пор, как она была совсем крошкой… и знала ее семью с того времени, когда вы еще не родились!

– Ну, тогда прошу прощения. Но Ханна действительно продала их, и я не могу понять, почему она действовала в такой тайне. Наверное, отдавала себе отчет, что этого делать нельзя! Я всегда чувствовал, что с этими портретами что-то не так. По крайней мере, теперь я знаю, к кому обратиться за разъяснениями. – Он замолчал и посмотрел на Димити снова, но та продолжала сидеть с беспомощным видом, словно ей было больше нечего ему сообщить. – Мне нужно идти, – сказал он, поднимаясь.

Димити тоже встала, и едва она это сделала, над самой ее головой раздался звук, а за ним еще один, чуть слышный, словно на голый пол, зашелестев, упала газета. Димити замерла и опустила глаза, как будто твердо решила никак не реагировать на произошедшее. Зак подождал, не повторится ли шорох, но в доме царила глубокая тишина. Кожа между лопаток зачесалась, словно кто-то стоял прямо позади него, достаточно близко, чтобы чувствовать его дыхание.

– Димити, – проговорил он тихо. – Кто у вас наверху?

– Там никого нет. – Взгляд был твердым, но в нем читалась мольба, которой он не мог понять. – Просто крысы в соломе, – объяснила она.

Зак подождал еще немного, но понял, что больше ничего не добьется.

Димити проводила его до двери и встала на пороге. Снаружи на гвозде висел большой пук сухих водорослей. У них были длинные густые листья, насаженные на центральный стебель, и, когда Димити прикоснулась к ним, проведя сверху вниз пальцами, они зашуршали, как мягкая бумага.

– В конце дня пойдет дождь, – пояснила старушка, увидев в глазах Зака вопросительное выражение, и кивнула в сторону водорослей. – Морская капуста[95]. Когда близится ненастье, она впитывает влагу из воздуха и становится обмякшей, как сейчас. – Ее улыбка погасла. – Приближается гроза. Будьте осторожны, – добавила она. Зак моргнул, не понимая, следует считать это предупреждением или угрозой. – А не дадите ли ту марокканскую картину? Не оставите ли ее мне? – внезапно попросила Димити, хватая его за рукав, когда он уже уходил.

– Конечно, – ответил Зак.

Он вынул распечатку из сумки и вручил ей, она схватила ее жадно, как ребенок. Зак на прощание кратко пожал ей руку.

На полпути к деревне Зак увидел, что впереди по дороге кто-то идет. Это был Уилф Кулсон, согнутый и сухощавый, он повернул назад, желая избежать встречи с ним, и скрылся за поворотом. Зак перешел на бег и вскоре нагнал его.

– Здравствуйте, мистер Кулсон. Вы собирались навестить Димити? – спросил он.

– Это не ваше дело, – заметил Уилф Кулсон.

Под пиджаком, заштопанным на локтях, на старике виднелся твидовый жилет, застегнутый на все пуговицы, волосы были аккуратно зачесаны на сторону. Зак едва не улыбнулся.

– Принарядились для нее немного, как я вижу?

Уилф помолчал, уставившись на собеседника испепеляющим взглядом.

– Как я уже сказал, это не ваше дело, что делаю я, как поступает она или кто-то еще…

– Да, вы правы. Но в этом-то и беда. Мы, люди, терпеть не можем чего-то не знать, правда? Неведение просто невыносимо.

– А для иных оно сущее блаженство, – возразил старик многозначительно. – О чем вы ее расспрашивали?

– Ага, мистер Кулсон! Видите? И у вас появились вопросы.

– Между нами есть разница. Я хочу получить ответы потому, что меня это дело все же немного касается.

Старик, медленно ступая, двинулся дальше, и Зак пошел рядом с ним.

– Я знаю. Мистер Кулсон, вы помните, как умерла Элоди Обри? Младшая дочь художника?

– Они всегда держались особняком. Так что никто их не спрашивал.

– Вот как? Умирает девятилетняя девочка, да еще в такой небольшой деревне, и никто не интересуется?

– Грипп, так сказал доктор. Желудочный грипп или что-то вроде того. Естественная причина, хотя находились и такие, которые утверждали обратное. Но расследование не проводили, никаких вопросов не задавали, сами понимаете. В те дни все сразу поняли, что нужно оставить людей в покое.

– А кто утверждал обратное? И что они говорили? – спросил Зак, но старик ничего не ответил. – И это, наверное, послужило настоящей причиной того, что Селеста уехала, а Чарльз Обри ушел в армию? – продолжил Зак.

– Откуда мне знать? Разве можно заглянуть в сердце человека?

– Нет. Разумеется, нет. Но вы не станете отрицать, что шли к ней, чтобы ее навестить, ведь правда? На прошлой неделе, разговаривая с Димити, я упомянул, что встретил вас… Она сказала, что вы хороший человек.

Старик взглянул на Зака:

– Она сказала это обо мне? – Голос его был тихим и грустным.

– Да. Я думаю… она хотела бы увидеть вас снова, даже если сама не готова это признать. Кажется, в этих краях все течет медленно. Я не ошибся?

– Нет. Думаю, так и есть. – Уилф помолчал и повернулся, чтобы исподлобья взглянуть на «Дозор».

– Когда я разговариваю с Димити, у меня иногда возникает чувство, что… она мне чего-то недоговаривает, – осторожно закинул удочку Зак.

В ответ Уилф посмотрел на него презрительно:

– Я уверен, она вам рассказала много больше того, что вы имеете право знать, молодой человек. Удовлетворитесь этим, вот мой совет.

– А вы очень преданы женщине, которую знаете так давно и с которой не общались вот уже несколько десятилетий.

– Может, и так.

– Скажите, пожалуйста, мистер Кулсон… Просто скажите мне, Димити Хэтчер, она… хороший человек? – спросил Зак.

Они остановились, и Уилф повернулся, чтобы взглянуть на море, над которым виднелась огромная туча.

– Мици, она грешила, но и против нее много грешили, – наконец сказал он. – Как раз этого люди никогда не хотели понять, хоть я и пытался втолковать им это достаточно часто. Не ее вина, что все обернулось таким образом. Но я все равно взял бы ее в жены, несмотря ни на что. Если бы она согласилась за меня выйти. Но она не захотела. У нее в сердце нашлось место лишь для одного мужчины, и им оказался Чарльз Обри, и не важно, был тот достоин этого или нет. Он никогда не любил ее так, как любил я. Откуда ему? Я нутром чувствовал, что она за человек. Я знал, кто такая эта девушка. Но я был ей не нужен. Ничего не поделаешь. Вот и все, что я могу вам сказать. Больше ни о чем меня не спрашивайте.

– Хорошо, – согласился Зак. – Но пусть то, что я вас увидел, не помешает вам ее навестить… Я думаю, она одинока в своем доме. Не годится человеку проводить в уединении так много времени.

– Согласен, но это ее выбор, – грустно проговорил Уилф. – Я пытался с ней общаться. Пытался и получил отказ. Ну, нет так нет. Думаю, впрочем, и сейчас время еще не настало.

Они в молчании прошли до конца дороги, где Уилф повернулся и, едва заметно кивнув головой, зашагал прочь. Зак смотрел ему вслед, пока Уилф не превратился в далекую одинокую фигурку, согнувшуюся под тяжестью воспоминаний, в темный силуэт на фоне узкой дороги. Зак побрел к пабу, ощущая после разговора с Димити беспокойство и неприкаянность. У самого входа в «Фонарь контрабандиста» телефон Зака звякнул, чем немало его удивил. Он вынул мобильник из кармана и увидел на экране одинокий столбик, показывающий силу сигнала. Эсэмэска пришла от Ханны, и это заставило его вздрогнуть. «Окот закончился. Встретимся сегодня в пабе?» Он нажал кнопку ответа, но затем помедлил. Его накрыла лавина противоречивых чувств. Прошло уже три дня с тех пор, как Зак виделся с ней. Он по ней соскучился, но и не мог проигнорировать то, что знал. Он понимал, что Ханна не станет отвечать на его вопросы, а когда он выложит факты, то разозлится окончательно. Заку хотелось ее обнять и покрепче стиснуть, но также и начать трясти – до тех пор, пока из нее не посыплются хоть какие-нибудь ответы. «Годится», – ответил он и решил на время оставить все как есть.