– Этот костерок нас не согреет, когда сядет солнце, – пояснил Зак.

– Хорошо. Давай я поставлю вино в холодильник. – Ханна улыбнулась, взяла бутылку, а затем отнесла ее к линии прибоя и там зарыла в мелкую гальку по самое горлышко. Потом она стала бродить по пляжу, собирая плавник для костра. Вечер выдался тихий, ветра больше не было, и маленькие волны лениво набегали на гальку со звуком, похожим на тихие голоса. Небо было бледно-лимонного цвета, и льющийся ласковый свет делал нежнее все, чего касался. Зак подождал, пока дрова превратятся в угли, и стал жарить креветок и куриные окорочка, которые принес. Зак и Ханна ели их горячими, обжигая пальцы и губы. Они пили вино из бумажных стаканчиков, лимонный сок и куриный жир блестели на их подбородках. Пока солнце не село, плавник делал пламя костра бледно-зеленым и почти невидимым, но оно стало неземной красоты, когда небо над ними начало темнеть. Зак смотрел, как искры поднимаются вверх и тают в воздухе. Теперь, когда вино вскружило голову, а желудок был полон, мир вдруг показался безмятежным и время замедлило бег. Отблески костра ложились на волосы Ханны, и от этого она стала еще красивей. Ханна смотрела не отрываясь на огонь, положив подбородок на колени, и Зак подумал, что и она отчасти ощущает ту же безмятежность.

– Я никогда не делал этого прежде, – признался он.

– Не делал чего? – Она повернула к нему лицо, не поднимая головы. Позади нее восходила маленькая луна, яркая и серебристая.

– Никогда не устраивал барбекю на пляже. Романтическое барбекю. Это то, о чем я всегда мечтал, но как-то все не получалось.

– А почему бы тебе не включить в список того, что еще предстоит сделать, что-нибудь более радикальное? Например, заняться скайдайвингом[76] или научиться играть на фаготе?

– Это лучше, чем учиться играть на фаготе.

– Откуда ты знаешь? – улыбнулась она, а затем пододвинулась назад, чтобы сесть рядом с ним, и оперлась на гладкий бок огромного валуна. – Так, значит, твоя жена не из тех, кто любит развлечения на открытом воздухе?

– Бывшая жена. И она определенно не из тех. У нее были резиновые сапоги, но она надевала их, чтобы добраться от одной двери до другой, не поскользнувшись на мокром асфальте. Они никогда не видели грязи.

– А твои резиновые сапоги грязь видели?

– Мои… У меня вообще нет резиновых сапог… Пожалуйста, не бросай меня, – с улыбкой добавил Зак.

Ханна усмехнулась:

– Я, в общем-то, и не собиралась.

– Думаю, я со временем справился бы. Ну, с сельским образом жизни и со всем с ним связанным. Я хочу сказать, что здесь красиво, правда?

– Приезжай сюда январским дождливым днем, и посмотрим, что ты скажешь тогда.

– Может быть, я все еще буду здесь в январе, – сказал Зак.

Долгое время Ханна никак не реагировала на эти слова, но затем сделала глубокий вдох и на выдохе произнесла:

– Может быть.

Она подняла раковину морского блюдечка и повертела в руках:

– Мы всегда приходили сюда и устраивали обед на пляже.

– Кто? Ты и Тоби?

– Вся наша семья. Мама, папа и даже иногда моя бабушка, когда я была еще совсем девочкой.

– Так, значит, она жила с вами?

– Да, жила. Она была вроде тебя, городская. Приехала сюда уже взрослой. Вышла замуж за фермера и влюбилась в сельскую жизнь, в здешнее побережье. Но это была спокойная любовь. Я думаю, она была одной из тех, в ком море пробуждает меланхолию. Бабушка умерла, когда я еще была безобразным подростком, так что мне, увы, не довелось как следует ее расспросить.

– Вот так и я не расспросил о многом моих деда и бабушку. Тоже не побеседовал с ними о важных вещах. Дедушка уже умер, так что про него можно сказать, что он увильнул от разговора.

– Ну конечно, нерадивый дед, ожесточенный слухами о не знающем удержу члене Чарльза Обри, – сказала Ханна.

– Значит, ты совсем на это не купилась, да?

– На то, что ты тайный родственник Чарльза Обри? – Она насмешливо приподняла бровь, и это заставило Зака улыбнуться. – Кто знает?

Ханна отбросила ракушку, откинулась назад и прильнула к Заку, который с готовностью обнял ее одной рукой. Он поцеловал Ханну в макушку, отметив про себя, как его кожи коснулась одна из кудряшек и как ее волосы пахнут морем и овечьей шерстью.

Они сидели на пляже, пока совсем не стемнело, и разговаривали о мелочах, из которых состояла их жизнь, и о важных вещах, которые грозили превратить ее в сплошной хаос. Ханна начала описывать различные проблемы, с которыми столкнулась, ухаживая за своим стадом с тех пор, как купила новых овец, начиная с эпидемии овечьего клеща и заканчивая бараном, который не хотел покрывать овец. Затем она внезапно остановилась.

– Прошу прощения. Наверное, тебе чертовски скучно все это слушать.

– Нет, продолжай. Я хочу знать все, – возразил Зак.

– Что именно?

Она слегка отклонилась в сторону, чтобы видеть его лицо.

– Я хочу знать о тебе все, – улыбнулся он.

– Никто никогда не узнает всего о другом человеке, Зак, – сказала она торжественно.

– Конечно. Жизнь стала бы ужасно скучной, если бы можно было знать все. Помимо всего прочего, исчезла бы такая вещь, как тайна.

– Ты ведь очень любишь тайны, да?

– А разве не все их любят?

– Но ты же твердо решил раскрыть правду, как ты сам выразился, о том времени, которое здесь провел Обри. О том времени, которое с ним провела Димити. Разве это не убьет тайну?

– Возможно, – проговорил он, смущенный тем, что она завела об этом разговор. – Но тут совсем другое дело. И я говорил не о Чарльзе Обри. Я говорил о тебе, Ханна, и… – Он замолчал и вдруг посмотрел на часы. – Ох, черт возьми!

Он неуклюже поднялся на ноги.

– В чем дело?

– Сегодня же суббота. Я должен в одиннадцать связаться по «Скайпу» с Элис!

– Сейчас уже четверть одиннадцатого. Тебе ни за что не добраться до паба вовремя. Ханна встала и вытерла руки о джинсы.

– Я должен попытаться. Придется бежать. Очень извиняюсь, Ханна…

– Не извиняйся. Я пойду с тобой, – проговорила она, поворачиваясь к костру, чтобы ударами ноги разбросать непогасшие угли.

– Правда пойдешь?

– Если ты этого хочешь.

– Конечно хочу. Спасибо.

Паб был почти пуст, и, пока Зак включал свой ноутбук, Ханна лениво направилась к стойке, чтобы поприветствовать Пита Мюррея, болтавшего с одиноким клиентом, сидящим на барном стуле. Они пришли позже времени, когда можно было сделать последний заказ[77], но Пит все равно налил Ханне на два пальца водки и поставил бокал перед ней.

– Послушай, Ханна, – услышал Зак голос хозяина паба. – Я насчет твоего кредита… Вынужден просить его погасить.

Ханна глотнула водки.

– Скоро погашу. Обещаю, – сказала она.

– Ты говорила это две недели назад. Хочу отметить, что я был терпелив, но теперь счет перевалил за три сотни фунтов…

– Мне просто нужно еще несколько дней. Клянусь, мне должны прийти деньги. Как только это произойдет, я немедленно явлюсь к тебе и рассчитаюсь. Даю слово. Всего несколько дней.

– Ну ладно, если только не больше. Знаешь, ты здесь не единственная, кому надо вести свой бизнес.

– Спасибо, Пит. Ты сокровище, – улыбнулась она и приподняла свой бокал в знак приветствия, прежде чем его осушить.

Ханна тактично ждала Зака на расстоянии, пока тот, сперва чуть застенчиво, рассказывал Элис обо всем, что делал в последнее время, и узнавал все, что делала она, а затем внимательно выслушал, как ей понравился вкус тыквенного пирога, который она попробовала в первый раз. Потом он принялся рассказывать дочери сказку на ночь, хотя время идти спать в Америке еще не наступило, и устроил целое представление с несколькими глупыми голосами и звуковыми эффектами. Он знал, что привлекает внимание поздних посетителей паба, но Элис безудержно хохотала, и он решил, что ему абсолютно все равно, что о нем думают. Когда сеанс связи с Америкой закончился, он смущенно улыбнулся, а Ханна подошла и села рядом с ним.