– Это… это было чем-то вроде догадки.
– Или, возможно, попытки выдать желаемое за действительное?
– Вероятно, так, – проговорил Зак, сдаваясь.
– Хотите знать, что я обо всем этом думаю? – спросила Ханна.
– Что?
– Я думаю, что сейчас нужно перестать все это обсасывать, потому что настала пора выпить еще по одной кружке самого лучшего пива, которое только водится в «Фонаре контрабандиста». – Она подняла кружку в приветственном жесте, а потом выпила остатки ее содержимого. Зак смущенно улыбнулся.
– Между прочим, что изображено на вывеске этого паба? – спросил он.
Ханна повернулась в своем кресле и указала на ржавый металлический предмет на высокой полке, среди зеленых стеклянных поплавков и старых рыболовных сетей. Зак узнал в нем ту нелепую лейку, которая была нарисована на вывеске паба.
– А это такой фонарь в металлическом корпусе с отходящим в сторону носиком, объяснила она. – Внутри, в основном корпусе, находится небольшая масляная лампа, и ее свет виден только тому, на кого направлен носик. Через него идет луч, достаточно сильный, чтобы подать нужный сигнал и указать судну, где находится берег…
– Понятно. Нечто напоминающее лазер, только в стиле восемнадцатого века.
– Именно. А теперь расскажите мне, что творится за пределами Блэкноула. Я нечасто покидаю здешние места, – сказала Ханна с улыбкой.
Какое-то время они разговаривали о галерее и об Элис, а потом слегка коснулись темы об их супругах, хотя Ханна не слишком была расположена говорить о муже, и вся информация о нем ограничилась тем, что она назвала имя – Тоби. Произнеся его, Ханна замолчала, будто одно это слово способно было лишить ее дара речи. Зак хотел поинтересоваться, нашли тело мужа или он так и пропал в море, как многие до него. Но тут ему пришла в голову неожиданная мысль, заставившая его похолодеть. Зак подумал, что когда Ханна плавала, то искала Тоби. Ведь она постоянно ныряла, снова и снова, проводя под водой не меньше времени, чем на поверхности. Он чувствовал, что у нее достаточно решительности и силы, чтобы спустя годы не прекращать поисков утонувшего.
– Вы купаетесь зимой? Я имею в виду в море? – спросил Зак.
– Вопрос, логически не связанный с темой разговора. Но отвечаю: да, купаюсь в море круглый год. Это полезно, вычищает из организма весь мусор, – проговорила Ханна, посмотрев на него с любопытством. – Однако на тот случай, если вы решили вообразить, как я это делаю, примите к сведению, что в зимние месяцы я надеваю гидрокостюм, – добавила она насмешливым тоном.
– Нет-нет, я не воображаю… Хотя гидрокостюм – это хорошая идея. Иначе наверняка можно замерзнуть.
– Холодно бывает так, что ваши яички спрятались бы внутри вас, – посетовала она, а затем усмехнулась: – К счастью, мне об этом тревожиться не надо.
Они сопроводили эти слова пьяным смехом.
– Ханна, вы когда-нибудь видели, чтобы кто-то еще бывал в доме у Димити? Я слышал странные звуки, доносившиеся с верхнего этажа, – сказал Зак.
Его собеседница сразу же прекратила смеяться, словно наткнулась на кирпичную стену. На мгновение она уставилась в свою кружку, а Зак принялся мысленно перебирать недавно сказанные им слова, пытаясь понять, что не так.
– Нет-нет. Насколько мне известно, никто к ней не заглядывает, – проговорила Ханна. Повисла неловкая пауза, после которой она встала, слегка покачнувшись. – Собственно, мне пора идти. Дела на ферме, знаете ли.
– Что вы сможете сделать после того, как выпили столько пива? Оставайтесь… В конце концов, мы не обязаны разговаривать о… – Но Ханна повернулась, чтобы уйти, и ему пришлось замолчать.
Она оглянулась, и он увидел, как ее лицо стало серьезным и непреклонным. Острый взгляд ее глаз был вовсе не пьяным, и Зак почувствовал себя дураком.
– Зайдите на ферму как-нибудь, если хотите. Покажу вам окрестности. Если они вас, конечно, интересуют. – Она пожала плечами и покинула собеседника.
Зак посмотрел на стул, на котором только что сидела Ханна, и, к своему удивлению, внезапно ощутил, что ему не хватает ее. Пришел Пит, чтобы забрать кружки.
– У вас нездоровый вид, – покачал он головой скептически. – Только неразумный человек может попытаться перепить Ханну Брок. Что вы ей такого сказали, что заставило ее вылететь отсюда пулей? Обычно, начав с двух пинт, она остается здесь до закрытия.
– Не знаю. Действительно не знаю, – произнес Зак озадаченно.
Ночью что-то сжало горло Димити мертвой хваткой, и на этот раз виновата была не Валентина. Димити снился отъезд Чарльза Обри и его семьи в конце первого лета, проведенного ими в Блэкноуле. Она знала от Делфины, что им вскоре предстоит уехать, но Димити все равно оказалась к этому не готова. Она пребывала в грезах о том, как после церковной службы пойдет с ними на большое гулянье, устраиваемое на деревенском лугу по случаю праздника урожая[43]. Оркестр, праздничные украшения, песни и игры. Яблочные пироги с божественным ароматом. Уилф Кулсон в прошлом году принес ей такой за шатер – туда, где она пряталась, овеваемая пьянящим, волнующим запахом холста – единственным за весь год запахом чего-то иного, праздничного. Димити всегда мечтала пройтись с кем-нибудь по лугу во время гулянья, как это делали все жители деревни. Купить гирлянду из хмеля[44] и поиграть во все игры – в кегли, в «попади по крысе»[45], в «сбей кокос»[46], – вместо того чтобы смотреть из укромного места, как это делают другие. Валентина никогда не ходила на праздник урожая. Не хотела. Только поджимала губы, презрительно отвергая подобную идею: «Мне вовсе ни к чему смотреть, как эти люди катаются на своих чертовых каруселях, будто все они такие добрые и справедливые». Каждый год она заставляла Димити ходить среди толпы с лотком, висящим на шее, и продавать всякие букетики, амулеты и всевозможные целебные зелья. Например, фирменное средство Валентины: изготовленный по цыганскому рецепту знаменитый «бальзам красоты», гарантирующий защиту от любых признаков старения. Липкая смесь сала и холодных сливок, ароматизированная цветами бузины, в которую была добавлена настойка корней кровавого щавеля, обладающего живительными свойствами. Или ее «цыганский бальзам», чародейское зелье, сваренное из жира, добытого из свиных почек, перемешанного с обрезками конских копыт и корой бузины. Он славился тем, что излечивал кожные раздражения, нарывы и синяки. Все деревенские дети следовали за ней по пятам, обзывали и бросали в нее кусками навоза, прекрасно зная, что она не может погнаться за ними и дать сдачи, во всяком случае, пока у нее на шее висит тяжелый лоток. Но семейство Обри не боялось жителей Блэкноула, которые шепотом передавали друг другу, что Селеста – любовница Чарльза, а вовсе не жена. И несмотря на то что местные немного задирали носы и исподволь пытались показать, что этого не одобряют, люди по-прежнему принимали их и обращались с ними вежливо. А что им еще оставалось? Чарльз был очень обаятелен, а Селеста необычайно красива. Так что их дочери, благополучные и счастливые, даже не замечали, как жена хозяина паба презрительно поджимала губы, когда их встречала.
Димити общипывала двух голубей, когда ей сообщили новость, которую она так страшилась услышать. Она щепоть за щепотью медленно вытаскивала перья, чтобы не закончить работу раньше, чем Чарльз успеет сделать рисунок. Маленькая натурщица сидела лицом к нему на траве, скрестив ноги по-турецки и положив пару мертвых голубей себе в подол. Она подвязала волосы назад, но знала, что в них все равно застряли маленькие перышки. А одно висело над самыми бровями Димити. Малюсенькая серая пушинка, подрагивающая в неподвижном воздухе. Когда Димити поднимала глаза, чтобы посмотреть на нее, то украдкой смотрела и на Чарльза. Его взгляд был такой пристальный, что сперва Димити стало страшно. Обри показался ей настолько суровым, что она уже ждала от него нагоняя. Но постепенно она поняла, что он даже не замечает ее взгляда. И Димити позволила себе изучать его лицо, которое ее завораживало. Вот над переносицей залегла глубокая складка. А когда солнце стало клониться к западу, от носа на щеку легла темная острая тень. Щека под скулой была слегка впалой и круто шла к подбородку, длинному и угловатому. Разглядывая лицо таким образом, она рассмотрела его в мельчайших деталях, изучив даже лучше, чем знала свои собственные черты, и лучше, чем черты Делфины или Валентины. Ей едва ли доводилось рассматривать кого-либо так пристально в течение столь долгого времени.
