Во второй раз Димити повстречалась с ними через четыре дня. Она разрывалась между желанием вернуться в «Литтлкомб», чтобы снова увидеть Делфину, и чувством неуверенности, граничащим со страхом. Она боялась, что не поймет этих людей, станет вести себя неподобающе, и ее пугало, чту может сказать Валентина, если узнает о рисунке. Тот набросок, казалось, забрал частичку души, навсегда заключив ее в себе. В четырнадцать тело Димити уже становилось девичьим. У нее появились груди, которые еще росли, и они были всегда покрыты синяками. Валентина время от времени щипала дочь за них и при этом усмехалась, радуясь непонятно чему. От этой необычной для нее боли у Димити сосало под ложечкой. Ее бедра стали шире, и это произошло так быстро, что на коже появились розоватые отметины, которые потом побледнели и превратились в едва заметные серебристые полоски. При ходьбе бедра покачивались, что замедляло ее быструю походку, так что некоторые люди, которые прежде отворачивались от нее, когда она входила в деревню, теперь, наоборот, глядели ей вслед. Димити находила, что в каком-то смысле это еще хуже. Она оказалась не готова к тому, чтобы на нее смотрели так, как посетители «Дозора» глазеют на мать, когда приходят туда с зализанными волосами и в торопливо натянутых башмаках, зашнурованных кое-как, с явным намерением поскорее их сбросить.
Димити ходила на широкий пляж, протянувшийся вдоль берега к востоку от Блэкноула, кружным путем, потому что у тропы, идущей вдоль утесов, вечно околачивались мальчишки. Они по-прежнему бросали в нее всем, что попадалось под руку, и обзывали, но теперь еще и делали непристойные предложения. Они хватали ее, пытались задрать юбку или блузку, расстегивали свои брюки и развязно размахивали пенисами, иногда висячими, а иногда торчавшими, напоминавшими наставленный на нее указательный палец. Она все еще была выше большинства из них, могла ударить так же сильно, как они, и бежать так же быстро, но отдавала себе отчет в том, что со временем это изменится, и инстинктивно избегала их еще больше, чем прежде. Уилф Кулсон ходил с ними. Он смотрел на нее с расстояния, не махал пенисом и не обзывался, не подначивал остальных. Уилф по-прежнему был худой, как жердь, все еще мальчик, терзаемый воспалением придаточных пазух. Завидев ее, он засовывал руки в карманы и отворачивался, намеренно не обращая внимания, в то время как Димити быстро отходила подальше и исчезала из виду. Потом она вознаграждала его за подобную верность. Приготовляла лекарства для носа или давала средства, которые помогали ему расти. Но больше всего Уилфу хотелось получить от нее поцелуй.
Стоял низкий отлив. Полнолуние только что закончилось, и луна отогнала воду далеко от берега, так что близ него обнажилась узкая полоса коричневатого песка. С ведром на руке Димити шла босиком вдоль кромки воды, ступая как можно осторожней, чтобы не напугать добычу. День выдался безветренный, теплый и солнечный. На мелководье ноги, казалось, светились белым светом, и было приятно ступать по песчаным бугоркам, образованным движением воды. Не было слышно никаких звуков, кроме криков чаек над головой и тихих всплесков от ее ног. Там, где солнце нагревало песок, от него пахло чистотой. Ямки, которые она высматривала, были не более дюйма в ширину. Их выкапывали в песке похожие формой на бритву моллюски, пригодные для еды. Почуяв вибрацию от шагов, они, презрительно брызнув водой, зарывались поглубже в песок, где чувствовали себя в безопасности. В правой руке Димити несла старый, с истончившимся лезвием, разделочный нож, загнутый наподобие крючка. Заметив лунку, она очень осторожно ставила ступни справа и слева от нее, садилась на корточки, быстро засовывала в ямку нож, поворачивала его и выковыривала из песка моллюска прежде, чем тот успевал сбежать. Эти существа, булькая, в отчаянии выпускали из раковин свои «ножки», передвигались с их помощью, пытались найти место, где можно спрятаться и спастись. У нее в ведре их было уже десять штук, когда она услышала приближающихся людей и поняла, что больше в этот день поймать ничего не удастся.
Четыре фигуры – две большие и две поменьше – двигались в ее сторону с противоположного конца пляжа. Дети визжали, бегали туда и сюда вокруг родителей. Топали по твердому песку, брызгались водой, попадая себе на платья. Они подошли ближе, и Димити почувствовала ступнями, как завибрировал песок, а когда она посмотрела вниз, то увидела несколько красноречивых фонтанчиков. Это удирала ее добыча. С раздражением она подняла глаза вверх и тут же вспомнила, как Делфина говорила про сестру. Только теперь она поняла, кто находится перед ней. Раздражение превратилось в замешательство, которое заставило ее щеки вспыхнуть. Димити не могла отвернуться, не могла спрятаться. В этот момент Делфина узнала ее и побежала вперед, ей навстречу. Одновременно испытывая счастье и неловкость, Димити подняла руку в знак приветствия.
– Здравствуй, Мици! Я так и знала, что это ты. Как дела? Чем ты занимаешься? – протараторила, едва переведя дыхание, девочка. Подол ее платья намок дюймов на шесть выше колен. Оно было светло-голубым, с желтыми цветами и аккуратным зубчатым воротником. Поверх него она надела жакет с миленькими перламутровыми пуговицами. Димити завистливо на них посмотрела и с облегчением подумала, что на этот раз у нее есть хороший повод оказаться босой.
– Ловлю съедобных моллюсков. Только… они живут в песке, и если слышат, что к ним кто-нибудь подходит, то убегают и прячутся, так что больше их мне не поймать, – сказала она, протягивая ведро, в котором лежали десять беспомощных моллюсков.
– Ты думаешь, они слышали… О нет! – Делфина прикрыла рукой рот, осознав, в чем дело. – Так это мы виноваты, да? В прошлый раз тебе из-за меня пришлось отпустить рака, а теперь мы распугали твоих моллюсков! – На мгновение она задумалась, в смятении прикусив губу.
– Не беда, – проговорила Димити, смущенная ее заботой, – я уже поймала несколько…
– Ты должна прийти к нам на обед. Это единственное извинение – и самое лучшее! Позволь мне только спросить разрешения у родителей!
– Ой, я не могу…
Но Делфина уже повернулась к приближающимся отцу с матерью и крикнула:
– Мици ведь можно прийти к нам на обед? Мы так шумели, что распугали ей всех съедобных моллюсков!
Первой к ним подошла девочка. Сестра Делфины была младше ее на несколько лет, более легкого телосложения и темнее. Смуглая кожа, черные глаза, темно-каштановые волосы. Брови того же цвета придавали лицу серьезный вид. Выражение его наводило на мысль о природной подозрительности. Малышка внимательно посмотрела на Димити и быстро окинула ее оценивающим взглядом, причем проделала это с уверенностью, обычно не свойственной детям в таком возрасте.
– Ты та, кого нарисовал папа, – заявила она. – Делфина говорит, ты никогда не участвовала в играх с хлопками. Разве так бывает? Чем вы тогда занимаетесь в вашей школе?
– Я видела, как это делают другие девочки, просто я никогда… – Димити пожала плечами. Девочка, которую, как она догадалась, звали Элоди, презрительно фыркнула.
– Неужели ты не могла научиться? Это же просто, – сказала она.
– Элоди, успокойся, – велела Делфина, осуждающе толкнув сестру локтем. Теперь к ним подошли родители девочек, и Димити, боясь смутиться, посмотрела на женщину, а не на мужчину. Но от ее внешности у бедняжки перехватило дыхание, и она с силой хватанула воздух, да так, что это стало заметно. Мать девочек была самой красивой женщиной из всех, кого ей доводилось видеть. Она была красивей, чем женщина на рекламном плакате овалтина[34], висящем в витрине деревенской лавки. Красивей, чем открытка с Лупе Велес[35], которая ходила у мальчишек по рукам и которую Димити мельком видела, пока ее прятал в кармане Уилф. – Это наша мама, Селеста, – улыбаясь, проговорила Делфина, явно довольная реакцией Димити.
