Его путь лежал в совершенно сгоревшую Арбатскую часть. Но, вероятно, еще не доехав до пепелища Арбатского театра, который находился у Арбатских ворот, он свернул вправо — достиг менее пострадавшей Тверской части, а затем въехал в хорошо сохранившуюся Мясницкую часть. Возможно здесь, а возможно и ранее — по дороге из Петровского, император встретил толпу беженцев из числа московских иностранцев. Им удалось обратить на себя внимание императора, и Наполеон отдал приказ обеспечить их кровом и питанием. По утверждению Фэна, Наполеон распорядился, помимо этого, предоставить им первую помощь в 50 тыс. рублей[655]. Эта миссия была возложена на аудитора Государственного совета г-на Буша, который, как говорит Фэн, был известен своим религиозным усердием[656].
Объехав окрестности Кремля с севера, Наполеон оказался у каменного Москворецкого моста. Император въехал на него, но затем почти сразу возвратился на северный берег и двинулся по набережной в сторону Яузы[657].
«Император проезжал по большой набережной Москвы-реки, — пишет Фэн, — и среди этих сцен боли, он увидел, что Воспитательный дом остался цел. Он обратился к своему секретарю-переводчику Лелорню (по русской версии — к генерал-интенданту М. Дюма — В.З.). “Поезжайте и посмотрите от моего имени, — сказал он, — что сталось с этими маленькими несчастными”»[658] Это событие будет иметь в дальнейшем важные последствия.
А.Ж.Ф. Фэн, секретарь-архивист кабинета императора Наполеона
Миновав квартал Воспитательного дома, Наполеон пересек Яузский мост и двинулся к Петровской заставе. Выехав за Камер-коллежский вал, он поехал вдоль его на север и, либо через Рогожскую заставу, либо через Проломную, снова въехал в город. Дальше его путь лежал к двум большим военным госпиталям — Лефортовскому и Екатерининскому дворцам. Император решил их не посещать, но выслушал доклад о их состоянии. По-видимому, основную массу больных и раненых здесь составляли русские, которые были практически без медицинского присмотра и средств к существованию. Затем император пересек каменный Дворцовый мост и проехал возле сгоревшего накануне Слободского (Желтого) дворца. После этого двинулся ближайшей дорогой к Кремлю, куда и прибыл в 4 часа вечера[659].
К тому времени части Старой гвардии, находившиеся с императором в Петровском, также возвратились в Кремль. Фантэн дез Одоард записал в дневнике, что гвардия прошла «вдоль куч руин и пепла» и вновь расположилась в Кремле[660]. Вернулись из Петровского в Москву и многочисленные службы. «Мы возвратились в город, — пишет интендантский чиновник Проспер своему отчиму, — и не увидели ничего, кроме развалин и пепла». И далее: «Бульвары, где можно было увидеть самых хорошеньких жительниц, уничтожены. Большой деревянный театр разрушен, как и множество огромных зданий»[661]. Заселился «в один из домов напротив Кремля» префект двора Боссе[662]. Пейрюсс «возвратился в Кремль, в…жилище, перед которым лестница со львами (l’escalier des Lions)»[663]. «Я возвратился, — записал в дневник Кастеллан, — в новое помещение прямо напротив старого, сожженного накануне. Этот дом принадлежал графу Каменскому (вероятно, дом на Зубовском бульваре. — В.З.), судя по любовным письмам, оставленным в его библиотеке. Невозможно объясниться с рабами, и [поэтому] очень трудно открыть имя владельца. Я провел утро в попытках спасти дрожки (droshki) из пламени. Приобрел новую меховую шубу. Приходится покупать у солдата, если хочешь что-либо иметь. Они вытаскивают все из огня; это в какой-то мере оправдывает их грабеж. Ресурсы Москвы неисчислимы; в домах имеется провизии на 8 месяцев, вино в изобилии. Поэтому все наши солдаты пьянствуют: видно, как на улицах, во всю длину, они расположились вокруг больших банок варенья. Они вокруг себя бьют стекло, сидят [вокруг этих банок] как вокруг котла, окруженные толпой винных бутылок и великодушно предлагают [их] проходящим». «Император разместился во дворце Кремля, хорошо защищенном… Москва есть, хотя она не более чем груда развалин, 40 верст в окружности, или 11 лье. Кремль хорошо сохранился»[664]. Действительно, всего одному батальону егерей Старой гвардии при поддержке солдат Молодой Гвардии, располагавшихся в ближайших кварталах, удалось отстоять эту цитадель от пожара (что, конечно, не спасло здания Кремля от разграбления самими гвардейцами). В течение 18 сентября произошла некоторая передислокация и частей Молодой гвардии. Дивизия Роге была передвинута ближе к Кремлю, а ее место в Мясницкой части заняли солдаты Делаборда.
18 сентября Дефевр отдал приказ по Старой гвардии: «Гвардия возвращается в Кремль на свои прежние квартиры…» Теперь порядок ее службы становится жестким. Открытыми должны были остаться, как полагаем, только двое ворот (Никольские и Троицкие); каждые ворота должны были теперь охраняться 100 солдатами гвардии, в самих воротах было поставлено по двое часовых. «Четверо других ворот» было приказано не только забаррикадировать, но и разместить рядом с ними пост в 8 человек с сержантом. Особо приказывалось «не позволять входить никакому русскому в Кремль под каким-либо предлогом, даже если он в сопровождении офицера или слуги [императорской] квартиры, за исключением случая, когда этого требует Его величество. Если же, вопреки инструкции, какой-либо русский попытается проникнуть в крепость, открывать по нему огонь». Сам Кремль должен был без перерыва патрулироваться. На всех углах и на крепостной стене было приказано разместить посты и караульные кордоны. Служба ночью и днем должна была производиться как на военном объекте (une place de guerre). Гвардейцам было строго запрещено покидать Кремль без письменного разрешения капитана своей роты или, в особых случаях, другого капитана. Огонь можно было теперь разводить только в месте, специально для этого отведенном в лощине или яме под кухню. Уборные предписывалось вычищать; «делать грязь в другом месте» запрещалось. Так как на территории Кремля накопилось огромное количество поломанных экипажей, ящиков и прочего, все это следовало убрать и «свалить в ямы». Предписывалось выделить 200 рабочих для выполнения совместно с ротой саперов генерала Ж.Б. Эбле (начальника понтонных экипажей Великой армии) первоочередных работ[665].
Сразу или вскоре после возвращения в Кремль Наполеон, под впечатлением поездки, пишет Марии-Луизе письмо: «Мой друг, я [пишу] тебе уже из Москвы. У меня не было представления об этом городе. В нем 500 дворцов столь же прекрасных, как Елисейский дворец Наполеона (l’Elise Napoleon), обставленных по-французски с невероятной роскошью, многочисленные императорские дворцы, казармы, восхитительные госпитали. Все исчезло, огонь пожрал в течение четырех дней. Так как все маленькие дома буржуа из дерева, все вспыхнуло как спичка. Это губернатор и русские, которые в ярости от того что побеждены, подожгли этот прекрасный город. 200000 добрых жителей в отчаянии и на улицах в нищете. Между тем для армии осталось довольно, и армия нашла много богатств разного рода, так как в этом беспорядке все занимаются грабежом. Эта потеря неизмерима для России, понятно, что ее торговля в состоянии великого потрясения. Эти мерзавцы приняли меры вплоть до того, чтобы вывезти или испортить насосы. Мой насморк закончился, мое здоровье в порядке. До свидания, мой друг. Всего тебе хорошего»[666].
