Невозможно сказать, сколько среди убитых было действительно повинных в поджогах. Вряд ли следует исходить из какой-либо пропорции на основе приговора военной комиссии 24 сентября (напомним, что из 26 обвиняемых виновными были признаны 10 человек). Ни в коем случае нельзя всерьез относиться к приговору этого показательного процесса в отношении каждого обвиняемого. Полагаем, что история, рассказанная Ростопчиным о «суде», совершенном над 30 «поджигателями» возле Высокопетровского монастыря, когда произвольно было отсчитано 13 человек справа и расстреляно, а другие 17 были здесь же отпущены на свободу[778], вполне отражает истинную ситуацию с «правосудием» в оккупированной Москве.
В любом случае, число убитых французами истинных виновников пожара было не менее полутысячи человек!
Попытаемся сейчас понять, как французы оценивали последствия московского пожара. Начнем с Наполеона. Его оценки оказываются очень противоречивыми. В своих бюллетенях, продиктованных в то время, когда пожар еще бушевал, император утверждал, что армия смогла найти «в разных местах значительные запасы» и что солдатам удалось «собрать много вещей», так как «все подвалы были защищены от воздействия огня». «Армия восстановила свои силы; — писал он, — она имеет в изобилии хлеб, картофель, зелень, мясо, солености, вино, водку, сахар, кофе, в общем, провизию всякого рода»[779]. Писал Наполеон об этом и Марии-Луизе: «…осталось довольно для армии, и армия нашла много богатств разного рода…»[780] «Солдат великолепно находит провизию и предметы торговли, он имеет съестные припасы, водку из Франции в значительном количестве»[781]. В том же он пытается уверять и Александра I[782]. Помимо продовольствия армия захватила в Москве, по словам Наполеона, «60 тыс. ружей, 150 артиллерийских стволов, более 100 тыс. снарядов, 1 млн 500 тыс. патронов и т. д.»[783]
И вместе с тем, объясняя на о. Св. Елены своим собеседникам причины провала проекта Великой Европы, Наполеон не раз говорил и прямо противоположное. «В 1812 году, если бы русские не приняли решения сжечь Москву, решения неслыханного в истории, и не создали бы условия, чтобы его исполнить, то взятие этого города повлекло бы за собой исполнение миссии в отношении России; потому что победитель, оказавшись в этом великолепном городе, нашел бы все необходимое»[784]. «Огонь пожрал все, что было необходимого для армии, — заявил великий узник в другой раз. — Многочисленные зимние квартиры, полное снабжение продовольствием; и следующая кампания была бы решающей»[785]. Подобные заявления Наполеона, звучавшие со Св. Елены, вызывали несогласие других участников кампании 1812 г. Так, генерал Бертезен, познакомившись с одной из подобных фраз бывшего императора, категорически опроверг ее в своих мемуарах. По его убеждению, пожар Москвы отнюдь не стал фатальным… Армия располагала огромным количеством военного имущества, продовольствия, вина, водки… Имелось также сукно и кожа, сохранившиеся в «подвалах Китай-города». Бертезен утверждал, что значительная часть потерь Великой армии была следствием времени года и неблагоприятного климата[786].
При обращении к свидетельствам других участников похода общая картина начинает проясняться. Вот что записал в своем дневнике, находясь в Москве, 24 сентября Фантэн дез Одоард: «Пепел закрывал подвалы, которые сохранились, и в которых была оставлена провизия всякого рода, иногда более или менее поврежденная воздействием огня, но большей частью в хорошем состоянии. Те, кто занимался поисками, уже достали большое количество муки, вин, водки, мяса и соленой рыбы, колониальных продуктов, и урожай еще далеко не весь был собран. Эти самые подземелья оставили нам сверх того нетронутыми товары другого рода. Это холст, кожа, сукна и меха, которые удовлетворят все нужды». Далее, делая запись 12 октября, Фантэн дез Одоард пишет: «От гренадер, торгующих здесь и там, мы купили столовое белье, домашнюю утварь; от других [торгующих] мы получили провизию всякого рода; стада рогатого скота, которые сопровождали армию, снабдили нас мясом; хлеб мы печем из муки, добытой из-под пепла; наконец, армия здесь имеет все основное к досаде Ростопчина. Мы собрали на складе в нашем обиталище в Кремле столько, что мы обеспечены на 6 месяцев винами всех стран, ромом, кофе, сахаром, шоколадом, чаем, мясом, соленой рыбой и вареньем». Наконец, на многие месяцы, как отмечает далее французский капитан, армия запаслась собранной вокруг Москвы зеленью, прежде всего, капустой, которую солдаты заквасили[787]. Однако дальнейшая запись в дневнике многое объясняет: «Со своей стороны, я расцениваю идею провести здесь зиму как химерическую по той причине, что мы не имеем фуража. Для того чтобы найти его сегодня, надо ехать очень далеко, и нельзя взять вязанку сена или соломы без боя. Вооруженные крестьяне и казаки рыскают всюду, и когда наши поиски возвращаются, то всегда возникают трудности. Ежедневно мы теряем людей в этой малой войне. Я заключаю, что зимовать в Москве невозможно, ибо полагаю, что если сильные люди могут там существовать, то лошади неизбежно умрут от голода, и мы получим удар при наступлении жестокого времени года без кавалерии и без упряжных лошадей. Я, следовательно, могу заключить, что русские совершенно бесполезно принесли в жертву первый из своих городов»[788]. Почти то же писал своей жене маршал Даву: «Несмотря на пожар, мы находим огромные ресурсы для содержания войск. В этом отношении чудовища, разрушившие город, не достигли цели»[789].
Несколько иначе оценивает последствия уничтожения Москвы неизвестный адресант, написавший из Москвы командующему военными экипажами императорской гвардии вице-адмиралу А.Ж.А. Гантому: «…невозможно, чтобы мы здесь зимовали. Наши средства этого нам не позволят. Разрушение огнем пяти шестых города уничтожило большую часть ресурсов, которые мы здесь надеялись иметь. Кавалерия, в особенности, уже значительно уменьшилась, и она особенно нуждается в жизненных припасах»[790].
О том, что уничтожение в московском пожаре части ресурсов не имело больших последствий, и трудности были связаны только с фуражом, писал историк и участник кампании Шамбрэ[791]. Но Шамбрэ тонко уловил еще один фактор: после пожара Москвы стал невозможен любой контакт между русским населением и Великой армией! Думаем, что Шамбрэ абсолютно прав. Наполеон не мог не осознавать политического и морально-психологического воздействия произошедшего события. Именно поэтому он столь судорожно стал оправдываться в глазах Петербурга и Европы[792], рассуждать об отмене крепостного права, оказывать помощь московским погорельцам, а затем создавать московский муниципалитет[793]. Главное, что особенно волновало и беспокоило Наполеона: сможет ли Александр, даже если он не причастен к пожару и желает мира, вступить в мирные переговоры с французами?
Следует признать, что последствия уничтожения Москвы оказались гигантскими: Великая армия Наполеона теперь была обречена на поражение.
Глава 4. Три портрета на фоне московского пожара
4.1. И.А. Тутолмин и его дети
24 сентября[794] 1812 г. секретарь-переводчик Наполеона Э.Д.Ф. Лелорнь д’Идевиль доставил в московский Воспитательный дом двух мальчиков, которые остались без родителей и были подобраны французами на улицах сгоревшей Москвы. Одному из мальчиков (Алексею Михайлову) было 7 лет, другому (Василию Михайлову) — 4 года. Французский император, которому доложили о сиротах, принял в их судьбе деятельное участие. Он не только приказал доставить детей в Воспитательный дом, но и неоднократно после этого осведомлялся о том, как они были устроены[795]. Согласно обычаю, мальчики получили фамилию того, кто принял участие в их судьбе, и стали Наполеоновыми. Вслед за ними 9 детей, присланные от военного губернатора Москвы и Московской провинции маршала А.Э.К.Ж. Мортье, герцога Тревизского, превратились в Тревизских, а поступившие от французского коменданта Москвы дивизионного генерала Э.Ж.Б. Мийо (тоже 9 детей) стали Милиевыми[796].
