26 июня.
В газете Большого театра выпад против Миши по поводу опоздания программы «Абессалома», причем он назван заведующим литературной частью. Миша сказал в дирекции — такой у нас должности нет, и никакого отношения к этому опозданию я не имею.
27 июня.
Вчера вечером у Ольги — Качалов, Виленкин, мой Женя и мы. Ольга очень хотела, чтобы Миша читал, но Миша не захватил с собой никакой рукописи. Но Качалов так мило рассказывал всякие смешные рассказы, что Миша попросил Женю съездить за рукописью, и Миша прочитал первые три главы из «Мастера».
Мне понравился Качалов и то, как он слушал — и живо и значительно.
Когда отправились к Ольге — попали под грозу и до нитки промокли. Пришлось из метро возвратиться домой и переодеться.
Сегодня от Мишиного брата из Парижа письмо, сообщает, что уезжает из Парижа в отпуск.
28 июня.
Вчера «Сусаниным» закрылся сезон в Большом. После этого в отдельном кабинете, в «Метрополе» был товарищеский ужин. Самосуд, дирижеры, вообще ведущий состав в театре. Человек около двадцати. Самосуд все время говорил речи, провозглашая тосты за каждого из присутствующих.
Сегодня должны были быть у Качалова — он просил Мишу почитать из пьесы о Сталине. Но все это развалилось, потому что сейчас же тут началась ерунда. Ольга и Виленкин заволновались, что Калишьян обидится. А Калишьяна позвать нельзя, потому что Боярский обидится, вообще чепуха началась!
Сезон кончился, но Мише сегодня пришлось в дирекции читать и совещаться по поводу шапоринских «Декабристов». Шапорину нужны еще две картины, Толстой этих картин не пишет. Они между собой грызутся.
Миша пришел измочаленный.
Толстого не было, конечно. Совещались Самосуд, Мордвинов, Мелик, Шапорин и Миша о том, что надо ускорить получение от Толстого недостающего материала.
Вечером вторая ерунда. Виленкин позвонил к Мише, советуя познакомить Калишьяна с фрагментами пьесы. Миша тогда позвал Калишьяна к себе на завтра. А потом Виленкин в тревоге сам же забил отбой, опять началось — «Боярский обидится» и прочее. Миша разозлился, и разговаривала с Виленкиным я. Он взял на себя отменить это свидание.
29 июня.
Я простужена. По телефону устроила через Якова себе машину ехать завтра к Сергею в лагерь.
Миша был на Москва-реке.
В газетах известие о том, что не прекращаются нападения японцев на монгольской территории и воздушные бои между советско-монгольской авиацией и авиацией японской.
1 июля.
Вчера поехала с Олей на машине в лагерь. Кончилось дело тем, что привезла его обратно в Москву. Он так просил об этом, при этом с волнением, со слезами, что я, конечно, не могла его оставить. Насколько видела, мне там не понравилось — 14 ребят в одной комнате, грязно, неуютно. По немногим словам Сергея, он неохотно говорит такие вещи, поняла, что ребята его дразнили очень, издевались, что он толстый и картавит.
Теперь думаем, куда их отправить. Вызвала Лоли, попросила ее поехать с ним куда-нибудь, скажем, в Анапу.
Миша сегодня днем — на реке. Вечером пришел к нему Дмитриев и они пошли посидеть в кафе журналистов.
А ко мне пришла Марина.
3 июля.
Вчера утром телефонный звонок Хмелева — просит послушать пьесу. Тон повышенный, радостный, наконец опять пьеса М. А. в Театре! и так далее.
Вечером у нас Хмелев, Калишьян, Ольга. Миша читал несколько картин.
Потом ужин с долгим сидением после. Разговоры о пьесе, о МХТ, о системе. Разошлись, когда уж совсем солнце вставало. Рассказ Хмелева. Сталин раз сказал ему: хорошо играете Алексея. Мне даже снятся ваши черные усики (турбинские). Забыть не могу.
Утром звонок Ольги — необыкновенные отзывы о пьесе Калишьяна и Хмелева.
Днем поехали в Серебряный Бор — купаться. Жара. Поехали на ЗИСе, уж очень только дорого — 60 руб. А удобно. Купаться было необычайно приятно.
4 июля.
Днем позвонила в Литературное агентство к Уманскому. Он посоветовал достать в МХАТе бумагу для поддержки в Наркомфине — чтобы не платить 4000 руб. за пишущую машинку. Обычно все писатели получали эту скидку.
Калишьян очень любезно — бумагу дал.
Пока сидели у Ольги — гроза.
6 июля.
Вчера вечером у нас Гриша и Ольга. Гриша упросил М. А. почитать пьесу. Не пойму его. Видимо, оценил очень, но в то же время серьезно хмур. Может быть, оттого, что на роль в ней не надеется.
Вечером идем к Леонтьевым.
Сегодня в газетах о японской провокации.
7 июля.
Говорят, арестован Боярский. Должна сказать, что человек этот мне был очень неприятен всегда.
Вечером придет к нам Борис Эрдман.
9 июля.
Вчера днем Миша должен был идти в ССП на учет. Потом мы обедали там уже в Клубе.
Вечером провожали Вильямсов на вокзал, а оттуда к Калужским.
Сегодня урожай звонков: три раза Калишьян. Просит Мишу прочитать пьесу в Комитете 11-го.
Потом Оля, Федя — с выражениями громадной радости и волнения по поводу Мишиного возвращения в МХАТ.
Хмелев — о том, что пьеса замечательная, что он ее помнит чуть ли не наизусть, что если ему не дадут роли Сталина — для него трагедия.
Некая Шашкова — директор Театра им. Ленинского комсомола — с просьбой дать пьесу им.
11 июля.
Вчера с Борисом Эрдманом пошли поужинать в Жургаз.
Там оказались все: и Олеша, и Шкваркин, и Менделевич, и мхатчики, и вообще знакомые физиономии. Все сидят и едят раков.
К нашему столику все время кто-то подсаживался: несколько раз Олеша, несколько раз Шкваркин, Дорохин, подходили Станицын, Комиссаров, еще какой-то — не помню фамилии. Мхатчики и писатели — конечно — все о пьесе. Уж ей придумывают всякие названия, разговоров масса.
Кончилось все это удивительно неприятно. Пьяный Олеша подозвал вдребезги пьяного некоего писателя Сергея Алымова знакомиться с Булгаковым. Тот, произнеся невозможную ахинею, набросился на Мишу с поцелуями. Миша его отталкивал. Потом мы сразу поднялись и ушли, не прощаясь. Олеша догнал, просил прощения. Мы уехали на ЗИСе домой. Что за люди! Дома Миша долго мыл одеколоном губы, все время выворачивал губы, смотрел в зеркало и говорил — теперь будет сифилис!
12 июля.
Вчера Миша спросил Калишьяна, могу ли и я пойти на чтение. Потом Калишьян приехал за нами и повез в Комитет. Там — Храпченко, Солодовников, Месхетели, Сахновский, Москвин и еще человек пять. Слушали с напряженным вниманием. Пьеса очень понравилась.
Потом обсуждали. Но так мало, что сразу стало ясно, что ее обсуждать-то собственно нечего. Калишьян, уходя, просил Мишу сдать пьесу к 1 августа.
По возвращении сейчас же звонки Хмелева и Долгополова. У последнего — истерическое любопытство.
У нас Борис. Принес две бутылки шампанского.
Вчера было письмо от Виленкина — дружественное и теплое.
Кроме того, сегодня звонок Сахновского, звонок Конского. Вот так пьеса!
Во время читки пьесы — сильнейшая гроза.
13 июля.
Отказ из Наркомфина (по телефону) — просила снять платеж в советских знаках, кроме валюты.
Сергею разрезали фурункул на животе.
14 июля.
Калишьян пригласил Мишу в Театр. Разговор о поправках. Просил пьесу сдать к 25 июля.
В «Советском искусстве» — заметка о Ленинградском, бывшем Александрийском. Даже по нескольким словам о принятом «Дон-Кихоте» видна злобная травля.
