– Симпатичная фотография, – пробурчал Грег. – Поэтому ты ею и заинтересовался?
Бен пожал плечами.
– Ну да, симпатичная, – согласился он рассеянно.
Его прежде всего интересовала ее автобиография. Он старался быстренько запомнить как можно больше из упомянутых в ней фактов, пока у Грега не сменится настроение и он снова не отвернет экран, бубня про защиту персональных данных.
Грег дал ему еще десять секунд и закрыл файл:
– На сегодня хватит, это и так уж больше чем простая любезность. Ты теперь мой должник.
Бен знал эту старую песню.
– Завтра будет тебе бутылка вина, обещаю. А если не завтра, то послезавтра. О’кей?
– Только не дешевое, а что подороже. И в упаковке, чтобы я видел, где оно куплено. И если там не будет написано «Харви Николс фудмаркет», можешь оставить его себе.
– Тоже мне, размечтался!
– Не размечтался, а хочу вытрясти из тебя побольше.
Выходя на лестницу, Бен все еще слышал за спиной хохот Грега.
Он отправился к себе домой, в квартирку в Даддингстоне, к юго-востоку от Холирудского парка. Бен переехал сюда после того, как его приняли на работу в «Скоттиш индепендент». Вот уже три года он жил в Эдинбурге и все еще не мог похвастаться, что знает его вдоль и поперек. Этот город то и дело преподносил ему сюрпризы. Бен вырос в северо-восточной Англии. Это помогло ему прижиться в Шотландии. Его не считали здесь англичанином. Когда нужно, он переходил на местный говор шахтеров графства Дарем, чтобы завоевать симпатии простых людей. Большинство еще хорошо помнило восьмидесятые годы, когда там все потеряли работу. То же самое случилось с отцом Бена, его двумя дедами и старшим из трех сыновей. Бен был единственным в семье, кто сумел окончить школу и получить аттестат. Он заслужил стипендию и поступил в Ньюкаслский университет. И он единственный из всех имел сейчас работу и отдельную квартиру. За это он расплачивался тем, что оба старших брата от него отвернулись. Поступив в университет, он стал в их глазах предателем. Там, в родном городе, они говорили в пабе, что Бен зазнался и воображает о себе невесть что.
Так и есть, сказал бы он сегодня. И зря не сказал этого еще тогда, когда получил диплом бакалавра по истории. Историю он выбрал, потому что это был его любимый предмет. На радостях, что попал в университет, он долго не мог решить, на чем остановиться, пока не подсказали преподаватели – выбери то, что тебе нравится, только так добьешься хороших результатов.
Каждую неделю на выходные он приезжал домой, благо от Ньюкасла недалеко было ехать. На поезде до Дарема, а потом на автобусе. Только ради того, чтобы доказать: я не заважничал, я по-прежнему свой. По той же причине он после бакалавриата не стал учиться дальше, как советовали его профессора. Они чуть не на коленях умоляли его идти в магистратуру, даже писать докторскую. Ему прочили академическую карьеру. Но Бен не хотел, чтобы дома его еще больше невзлюбили. «До какой же глупости можно дойти, до какой беспредельной глупости из страха, что на тебя станут смотреть как на чужого!» – думал он сегодня.
Сначала он работал в газете в Ньюкасле. Один из университетских преподавателей порекомендовал его туда. «Не прячься в кусты, – сказал он Бену. – Уж если ты не хочешь оставаться в университете и заниматься наукой, то иди в журналисты. Покажи, на что ты способен, изменяй мир, коли на то пошло. Только не хорони себя в своей деревне».
Сперва такое предложение его испугало, но, подумав, он все же поступил в газету.
– Видите – я работаю, я кончил учиться, – сказал он своим домашним.
Но братья только воротили носы: «Ишь, зазнался засранец!»
А он все равно предлагал свою помощь, хотел поддержать деньгами. Они не приняли предложения, потому что не принимали самого Бена. Только дожив до тридцати лет, он наконец понял, что он тут чужой. Всегда был чужим и чужим останется. Тогда он уехал в Эдинбург и перестал ездить домой. Не ездил ни на выходные, ни на Рождество, ни тем более на дни рождения. Даже подарков по почте не посылал. Не отвечал на письма (по электронной почте они не писали, хотя у них и был Интернет: электронная почта – это для шибко умных). Не снимал трубку, когда видел, что это звонят они. Притворился мертвым и впервые в жизни ощутил себя свободным.
Даже со своей тогдашней подружкой он толком не попрощался, но это его не мучило. Она и так-то больше интересовалась его старшим братом, чем им. Наверное, она давно уже с ним спала, хотя у того было четверо детей от другой женщины. Бена это не интересовало. Его новая подружка была эдинбурженкой. Как и он, с университетским образованием. Нина жила в собственной квартире в Брантcфилде{ Брантсфилд – район Эдинбурга, расположенный неподалеку от самого центра города.}. Она выбрала ту жизнь, к которой он даже в мыслях не примеривался: осталась при университете, чтобы защитить докторскую, и сейчас преподавала философию. Он гордился тем, что такая женщина, как Нина, выбрала его.
Однако сегодня он все же отменит свидание с Ниной, потому что появилось дело поважнее. Он переоделся в старые джинсы, стоптанные спортивные ботинки, на рубаху с надписью «Максимо Парк»{ «Максимо Парк» (англ.) – британская рок-группа.} надел ветровку с капюшоном. В задний карман он засунул двадцатифунтовую бумажку, несколько монет и ключи. Подумал было, не оставить ли мобильник дома, но решил все-таки взять его с собой. Наскоро оглядев свой костюм в зеркале, он выпил полрюмки оливкового масла, бегом спустился по лестнице и побежал на остановку, откуда отправлялись автобусы в Крейгмиллар.
Ехать было недалеко. Крейгмиллар граничил с юга с Даддингстоном, но тем не менее поездка туда была путешествием в другой мир. Все попытки городских властей улучшить условия проживания в этих районах не приносили заметного успеха. Но они продолжали свои усилия. Для привлечения семей из среднего класса строили новые жилые массивы из отдельных домиков, улучшали техническую и социальную инфраструктуру. Для социального жилья стали строить трехэтажные дома вместо прежних пятнадцатиэтажных. Там и сям появились зеленые островки. Обветшавшие пятнадцатиэтажные махины пятидесятых и шестидесятых годов были уже снесены или пустовали в ожидании предстоящего в ближайшие годы сноса или капитального ремонта и перепланировки. Эдинбург (в который уже раз) пытался ликвидировать рассадники социального неблагополучия, поднимая уровень жизни в этих районах. Но дурная слава прочно закрепилась за ними, и, чтобы изжить ее, должно было смениться несколько поколений.
Бен бродил по улицам без определенной цели. В Гриндексе он остановился перед двумя высотками, бывшими в его глазах воплощением бедности: зданиями Вохоуп-хаус и Гриндекс-хаус. Та и другая представляли собой пятнадцатиэтажки на восемьдесят шесть квартир каждая. Постройки тысяча девятьсот шестьдесят четвертого года. Неужели те, кто строил эти дома, действительно думали, что они послужат кому-то во благо? В целях экономии места строители наращивали этажи, хотя вокруг было с избытком свободного пространства. Никому не пришло в голову, что люди отреагируют на это так же, как звери, запертые в слишком тесные клетки: агрессивным поведением. Обратят свою беспомощную ярость против самих себя и окружающих. Зачем пятнадцатилетнему подростку понадобилось лезть на крышу дома, в котором он жил? Ради испытания смелости? А почему бы и нет! Ведь в ближайшем окружении ничего другого, можно сказать, и не было. Дома пониже почти все стояли покинутые, жильцов оставалось – раз-два и обчелся. Кроме этих домов, были только унылые поля, на которых не видно ничего заманчивого для подростка. Ни тебе магазинов, ни пабов – ничегошеньки не было вокруг. Гриндекс произвел на Бена впечатление окраины, за которой кончается город. Он уже потянулся, чтобы заснять эту картину на телефон. Кто знает, сколько еще простоят обе башни! Но что-то его удержало. Страх? Или неловкость? Бен повернул снова на главную улицу и зашагал в сторону Ниддри.
Попадавшиеся навстречу мужчины не обращали на него внимания. Молодые мамаши с детскими колясками, сами еще девчонки, посматривали хмуро, но без агрессии. Если знать, как правильно себя вести, по этому району можно было ходить без опаски. Местные обитатели чуяли страх, исходящий от пришельцев. Здесь было как в Дареме, где студентам давали точные инструкции, куда можно ходить, а куда нет. Маленький городок разделяла незримая черта: досюда город, а дальше дебри. Пабы, посещаемые местными жителями, были для студентов табу, у студентов имелись свои забегаловки. То и дело, конечно, выискивались охотники нарушить незримую границу, они заходили в пабы, в которые не велено было ходить, оскорбляли народ своим барским выговором, дорогой одеждой, независимой манерой держаться, и в результате такие смельчаки очень скоро самым демократическим образом оказывались в приемной государственной больницы, где врачи не интересовались, какая у тебя страховка – частная или обычная.
