В первый день менты отрядные, завхоз, председатель СПП, бригадиры ломятся в магазин. С ними черти-кишки, что нажраться не могут, да блатяки мелкие, перхоть одна.

Опытный зек на второй день находит черта и, пообещав пачку сигарет, отправляет его к магазину, занимать да выстаивать очередь. Подошла очередь, черт подстраховался у переднего зека, у заднего, и бегом-бегом в отряд за опытным зеком. Тот берет специальный мешочек и солидно так идет, не спеша. Мент-дежурный запускает в магазин пятерками, заходишь и смотришь на товар, за стеклом и решеткой лежащий. А в голове уже все давно определилось и решилось, что нужно, что будешь брать. Смотришь ради любопытства, глаза есть — отчего не посмотреть. Подходит твоя очередь, говоришь в небольшое окошечко, в стекле и решетке оставленное:

— 542445, ИВАНОВ Владимир Николаевич, 70,198,209, срок шесть лет. Мама, давай быстрее — это я!

И пожилая женщина, умудренная опытом, не спеша ищет карточку твою и, найдя, долго сверяет непохожую фотографию четырехлетней давности с твоей мордой.

— Че-то ты на себя не похож, худой больно… — вопросительно тянет «мама» и просит:

— Еще раз повтори, — и ты скороговоркой, бравируя, повторяешь, выученное наизусть, как молитву:

— 542445, ИВАНОВ Владимир Николаевич…

Наконец, убедившись, что я — это я, а не дед с горы, мама всех зеков зоны дает расписаться. Расписываешься, заодно и глядишь, как у тебя на счету — густо, пусто. И чувствуешь себя миллионером со счетом в банке… Почти.

Шнырь подает продавщице то, что положено — чай, в кульке, пятьдесят граммов на месяц, сигареты «Прима», десять пачек. Ну, а дальше — ты сам:

— Маргарину килограмм, вот банка, в бумагу не надо, повидла килограмм, пряников два килограмма, порошок зубной, пару конвертов, стержни для ручки и на остальное — конфет «Дунькина радость», слипшихся, без обертки, карамель с повидлом… И все. Ведь положена зеку отоварка на пять рублей, ну если план на 105 процентов выполняешь, то еще два рубля. И если читатель считать умеет, то прикинет — ровно семерик.

Бывает, конечно, и разнообразие: вместо одного килограмма пряников — банка консервов — «Минтай обжаренный в масле», но это мелочи. Главнее — в семерик уложиться.

И идет опытный зек не спеша из магазина, степенно, держа одну пачку сигарет в руке. Черту за очередь, а он тут вертится, родимый, в глаза заглядывает, боится, что кинут.

— На, благодарю.

— Не за что, если че — я всегда с удовольствием.

Это хорошо, когда с удовольствием. Подхожу к отряду и, увидев хорошую морду, угощавшую меня, останавливаюсь и раскрываю мешочек:

— Угощайся, Павлуха, бери-бери.

— Благодарю!

Не принято на строгаче «спасибо» говорить, больше «благодарю».

Захожу в отряд, снимаю сырую телажку и не спеша, смакуя предстоящее, выкладываю из мешочка на тумбочку купленное за кровные, потом заработанные, копейки…

Часть пряников, большую, в тумбочку, сигареты туда же пока, потом в каптерку, в сидор спрячу. Ну и что, что не курю, сигареты да чай валюта в зоне, конвертируемая. Мелочь туда же. Маргарин с повидлом аккуратно смешать в третьей банке, а ее и нет…

— Слышь, Булан! — окликаю однофамильца давно вывезенного Сашки Буланова, мужика с болезненным рылом.

— Да, Володя, — оживляется тот.

— Дай банку, пустую, конечно, — шучу я. Дает чисто вымытую банку и терпеливо ждет у себя в проходе. Не принято сильно, в зоне за банку, данную в прокат или чего подобного, просить что-нибудь. Можешь грубость в ответ услышать. Зона! Но опытный зек не жадничает, не жмот он, и не последний раз банку просит…

Смешав ингредиенты и изготовив зековское лакомство, зову Булана:

— Иди сюда.

Мигом прибегает и заглядывает в проход.

— Слышь, здесь по стенкам осталось да и на дне чуток, угостишься…

— Да, да, благодарю, Володя, спасибо, очень кстати, опять живот болит. У него, у черта, постоянно желудок болит, он порошок и соду пищевую, в огромных количествах жрет. А сидит за убийство — по-пьяни пырнул собутыльника, маленьким ножичком, но попал в артерию. Десять лет…

Ну а теперь, раз хаваю я один, и семьянинов у меня нет, нужно выбрать: кто мне по душе, по нраву. Оглядываю полупустой барак, первая смена на пахотьбе, народу во вторую выходит поменьше. А вон и Гриша у себя в проходе журнальчик листает, просвещается, но ушки на макушке держит, в мою сторону, мы с ним в неплохих.

— Гриша, дружок! Пыли сюда, родимый!

Сидит напротив, счастливо улыбается. Ласковое слово и скотине приятно. Русская пословица. А зеку тем более.

— Держи, Гриша, бумагу, я чайку сыпану. Не в службу, а в дружбу — сходи в чифирилку, свари купчика, мы с тобой и хапнем. Лады?

Попылил Гриша, по воле — мелкий воришка, по зоне — мужичок с чертячьим уклоном. Но зачем рычать, сказал ласково, попросил душевно — умрет Гриша, но выполнит…

Принес купчика, хорошо заваренного чая, пайку из своей тумбочки приволок, щедро кладу зековского лакомства Грише на пайку, не жалко для хорошего человека:

— Ешь, Гришаня, толстым будешь.

Смеется Гриша, подобострастно смеется. Одного мы с ним возраста, но я и трюмы прошел, и молотки, и вообще я битый-тертый зек, а он — булка с маслом, и в менты еще его не загнали по какому-то недоразумению (через месяц это недоразумение отрядные менты исправили). И это Гриша осознает, и ведет себя соответственно. А в зоне и то главное!

Сидим, хаваем, попиваем купчик, каждый из своей кружки. Не чифир пьем, купец. Хорошо!

Главный праздник у зека советского — отоварка! Ежемесячная отоварка… Но, бывает, лишают зека этого праздника! Начальник отряда, кумовья, режимники, ДПНК, все могут накатать докладную на тебя, и хозяин вынесет постановление — лишить очередного отоваривания сроком на один месяц… И нет праздника, украли менты поганые, и волю украли, и праздник любимый, народный! И наливается зек злобой, и страшен его гнев, и горе тому, на чью дурную голову он падет! Ой, страшен гнев! Опытный зек лучше в трюм очередной раз сядет, лишь бы праздник спасти…

И пусть не удивляет никого, как опытный зек говорит, почему из него мат не вылетает каждую секунду. Опытный зек на то и опытный, что он знает, где обложить так, что мороз по коже продерет, а где ласково, как не все на воле говорят, чирикнуть. На то он и опытный зек.

Но сегодня у всей зоны праздник! У всех зон Великого и Советского Союза! Щедрая гуманная советская власть увеличила своим рабам ежемесячную отоварку! Вместо основных пяти рублей — двенадцать! Ого! Живем, братва, от рубля и выше! Вместо двух за план — четыре!

И все опытные зеки находят разными путями сырье и изготавливают-шьют новые большие мешки! И я в их числе. Я шью большой, красивый мешок из синей хлопчатобумажной ткани. И никто не знает, где я ее поднял, где она неправильно висела. А это в школе висел халат учителя по химии. Теперь он там не висит… А мешочек выходит отличный.

Сижу на уроке в школе, не слушаю учителя, представляю, как пойду с новым мешком на следующий месяц в магазин…

Иванов! — заглядывает в класс наглый шнырь кума. Иван Никифорович, учитель литературы, мгновенно вскипает:

— Стучаться надо, молодой человек, и вообще, у нас урок — новую программу объясняю!

— А мне это до лампочки! Полковник Ямбаторов требует осужденного Иванова к себе!

Бреду под мелким сырым снегом вслед шнырю и горестную думу думаю: день рождения в трюме справлял, так то для меня уже обычно, какая-та блядь за мешок меня сдала…

— Осужденный Иванов Владимир Николаевич, — тарабаню легенду, по привычке взяв руки назад и жду, уперев взгляд в окно.

Кум начинает, как обычно:

— Мразь! Мразь! Ты что пишешь, мразь, мразь! Это что! Мразь, мразь! Это как ты додумался, мразь, мразь!

И трясет тетрадкой. Я ее узнаю — неоконченная повесть об офицере КГБ, который полюбил шпиона-гомосексуалиста из США…