— Да я тебя, мразь, мразь! Мразь, мразь!
Но, слава богу, времена Тюленя, вроде бы, миновали, канули в лету и совершенно целый опускаюсь в трюм, в одиночку, дописывать в голове неоконченную повесть. Благо, времени у меня много, дали, как всегда, пятнашку. Интересно только, какая сука трахнутая вытащила тетрадь из моей наволочки… Но бить не буду и даже искать не буду. Устал, да и бог с ней. Интересно, во времена террора кум никого не побил ни сам, ни приказал отлупить… Хотя косвенно и он в терроре замазан, но все равно, больше другие старались, вот бестия якутская… А я то думал — за мешок, дурак… Как бы продолжения не было б…
И продолжение было. Но совершенно неожиданное для меня. Через месяц после выхода с трюма за писанину, вызвал меня ДПНК майор Парамонов. Иду по морозцу и не знаю, за что и куда.
— Осужденный Иванов…
— Да садись, садись, — прерывает меня сидящий у пульта майор и показывает на стол. А на нем ручка шариковая и тетрадка.
— Слышь, Иванов, допиши окончание.
— Какое окончание?..
— Да брось ты, я не кум, окончание повести про кгбешника-петуха…
Ишь ты, не кум, все равно мент, администрация, вдруг ловушка на раскрутку…
Сижу, думаю, как отбрехаться. Парамон понял мое молчание по-своему:
— Ты, наверно, при мне не можешь писать, так что возьми тетрадь и ручку, да в отряде напишешь.
Я решаю обнаглеть, чтоб отбить охоту у майора:
— Во-первых, я сам писать не буду — это сроком новым пахнет, и поэтому, во-вторых, плита чая. Вперед…
Парамон согласен на все, так ему хочется узнать окончание, видимо литературу любит.
Забираю чай, тетрадь с ручкой и иду за Дябой. Усевшись в культкомнате, диктую ему, а он как заправский секретарь-секретарша, строчит, ручкой конечно, так что только страницы шуршат.
— А он разберет твой почерк?
— Разберет, — успокаивает меня петух-стенографист. Диктую дальше. Через два часа несу тетрадь в ДПНК. Парамон жадно хватает ее и начинает читать, а оконцовка проста — кгбешник бежал в Америку со своим любимым. Так как там нет уголовной ответственности за гомосексуализм…
Плиту я поделил с Дябой пополам. Это был мой первый законный гонорар. Приятно быть читаемым писателем. Но не в зоне…
ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ
Падает снег. Хожу по плацу в одиночестве, снежинки ложатся на шапку, телогрейку, лицо. Стираю снег с озябшего лица и продолжаю ходить. Хорошо на плацу, не то что в бараке. Рожи зековские видеть уже не могу, аж мутит. Разговоры мелкие, неинтересные. На плацу много народу тусуется, но я хожу один… Хожу, думаю. Не очередной сарказм пополам с гротеском сочиняю. Думаю о духовном, возвышенном. Думаю о космосе, об идее единственности в этом мире… Это я статью прочитал в журнале «Наука и религия». Вот и полемизирую сам с собою, уж очень спорной она мне показалась, с одной стороны, а с другой… Может, действительно бог или некто иной, высший, нас создал только, чтоб поглядеть, что получится. Создал, поглядел — и волосы дыбом встали! Вся история человечества — сплошная череда войн, убийств, истребление неподобных себе по религии, мыслям, цвету кожи, одежде… А сейчас! Прилетят инопланетяне, сядут рядом с зоной и ужаснутся. Убийства, насилование мужчин мужчинами, доносительство, кражи продуктов и вещей, обман, приспособленчество, рабский труд… И холеные, сытые морды офицеров, хорошие, теплые полушубки на фоне серых, зековских, продуваемых ветром, телогреек, посмотрят инопланетяне и поймут, что остановилось развитие цивилизации на этой планете на самой низшей ступени. Только что не жрут друг друга. Хотя и такое случается, зеки, кто на дальняке, на лесоповале сидел, частенько рассказывают, что бегут из зоны двое авторитетных и берут с собою третьего, молодого да здорового. Уговаривают его, на блатное самолюбие давят, обещают в будущем, на воле, райское житье… Несет он продукты, сэкономленные в зоне, в основном сухари да сало с посылок. А когда кончаются продукты, то съедают его… Убивают во сне и сжирают, неся с собою мясо… И именуется такой побег — побег с коровой. Вот бы инопланетяне ошизели бы! Дикари сказать – дикарей обидеть. Нелюди.. И сделала их такими власть поганая…
Хорошо, что бог создал только нас. Нет инопланетян, некому ужасаться. Хожу, думаю, скриплю сапогами по снегу. Из репродуктора гремит голос придурка ДННК майора Новоселова:
— Через десять минут по телевидению будет демонстрироваться фильм «Премия». Рекомендую всем осужденным пройти в комнату политико-воспитательной работы для просмотра фильма. Настоятельно рекомендую!
Быстро темнеет, загораются фонари, прожектора. Зона залита белым, синим, желтым светом. В его лучах кружатся разноцветные снежинки, плавно и медленно кружатся, ложась на землю, на снег и сливаясь в одно…
— Чего стоишь?
Спрашивает дурак-майор через репродуктор, ну гад, во все лезет, как будто нельзя на плацу стоять, весь кайф поломал, скотина…
— Не стой, замерзнешь! — шутит придурок и сам смеется. Громко, на всю зону, на весь город, на всю страну, на весь земной шар!
— Ха– ха– ха-ха! — смеется сытый, довольный собою и жизнью, майор Новоселов. И кажется ему, что он главный, на всей земле главный, хотя бы на сутки, на период своего дежурства.
Я затыкаю уши руками, чтоб не слышать идиотского смеха. Спускаю уши у шапки, крепко-крепко прижимаю их к ушам, к голове…
Я один. Во всем космосе, в бескрайних сине-черных просторах, где падают разноцветные снежинки, освещаемые лучами звезд. Я один. Я и мои мысли…
Иду в барак, ложусь на шконку, накрываюсь с головою. Нет меня, я улетел, осталось только тело, только моя оболочка, я свободен! Я улетел! Я кружусь со снежинками, освещаемый светом звезд, разноцветными лучами разноцветных звезд, синих, белых, фиолетовых…
Наутро иду в общем плотном строю, плечом к плечу, локоть к локтю, рыло в затылок, иду в общем строю созидать, творить, заглаживать вину перед Родиной, вместе с такими же, больше или меньше виноватыми, желающими созидать, творить, дерзать. Не желающие сидят в трюме. На пониженке, даваемой через день. В холоде, сырости… Или созидай, или трюм! Логика Советской власти.
Сижу в цехе, собираю кубик-рубик, надоевший до чертиков. Гремит музыка:
— … Прилетит, крыльями звеня
Птица счастья завтрашнего дня,
Выбери меня, выбери меня…
И власть поганая, и песни соответствующие. А впереди еще один год пять месяцев три дня. Но сил уже нет, на исходе силы, или прибью кого-нибудь или сотворю чего-нибудь… Одно спасение — книги сочиняю, иначе давно б взвыл. Как волк.
Я решил выучить немецкий язык. Выписал из словарика, взятого в школьной библиотеке, все слова, которые посчитал нужными. Говно, типа «работа», «аборт», «социализм», «профсоюз» и тому подобное, выбросил. Только бытовые нужные слова. Язык мне нужно знать, я в этой стране поганой не думаю оставаться. Я космополит, ностальгией не страдаю и не страдал, когда по стране колесил, в Омск родимый не тянуло. И после лагеря в страну сраную тянуть не будет. Не люблю я ее. Мутит. Хочет народ ярмо коммунистическое на шее тащить, пусть тащит. Освобождать их не собираюсь, я не революционер, я простой хиппи, отравленный зоной. Советской зоной, Народ пусть тащит, я не буду, не хочу. Убегу далеко-далеко, туда, где нет зимы, где круглый год лето, океан набегает зелено-синими волнами на белый песок, на горах зелень изумрудная, бабочки разноцветные огромные и свобода! Я в журнале «Вокруг света» такие места-острова видел… да, фотографии. И свобода! Хочешь на голове стой, хочешь без трусов в океане купайся. Свобода — это когда ты никому не мешаешь. И тебе никто не мешает. Красота!
Выписал слова. Выписывал аж два месяца. Даже сочинять бросил-перестал. Но учить не смог. Начал и… Разговаривать не с кем да на островах в океане немецкий язык наверно никто не знает. Я когда до туда доберусь — туземный выучу. Главное — добраться…
