Солнце всегда не согласно с тем, что ты говоришь. Так уж оно устроено.
Такая интенсивность чувств, такая сила любви, что, когда все хорошо, этого уже мало. Поэтому большинство поэтов несчастливы в любви. Они не могут отдать всего себя предмету любви. Не могут целиком любимому. Большинство людей не могут «целиком». Им надо только на поверхности. Поэт (я имею в виду человека с обостренным поэтическим пониманием мира, не обязательно он должен писать стихи) выплескивает себя по мелочам, пустякам, вернее, ему так приходится. Дробится полнота восприятия, хорошо, если есть отдушина в творчестве. Но в жизни поэт обречен на несчастную любовь.
Май. 1991. Москва. И только я. Освобождение от всех причин. Жизнь превратилась в ожидание. И ничего в прозе. Только, закрыв глаза, ехать в метро и помнить. Помнить будущее. Помнить о бессмертии. Я знаю кое-что о своих будущих изменениях в жизни, очень хочу узнать о своих прошлых пришествиях. Я люблю общаться с космосом. Люблю состояние полной освобожденности и погружения в себя. Может, это медитация? Или что-то другое? Но это счастье. Это дар. Теперь опять о Т. Я была потрясена ее жадностью. Это страшно. Я решила – такой не буду никогда. И жить с ними невозможно. И подарки принимать. Я должна всего добиться сама. А если нет – выше судьбы не прыгнешь. Но я обещаю сделать все, все, все возможное, чтобы добиться в жизни всего того, о чем мечтаю и к чему стремлюсь. Я поняла: жизнь здесь всегда нравилась и привлекала, но она губит своей пустотой и никчемностью. Черствеет душа. И надо раз и навсегда сказать этому – нет. «И призраку телефонной весны скажу: „Прощай!“. Не надо бояться жить. Разве эта шмотка сделает меня счастливее? А независимость ни на что не купишь. Если И. жалеть нельзя, то Т. как раз можно. Судьба не ошибается. Всегда и только в десятку. Ее жизнь – это, конечно, не худшее. Но пожелать такое существование, иначе не назовешь, тоже никому нельзя. Я хочу построить свою жизнь сама.
Возможно, я максималистка и романтичная натура. Все такие в этом возрасте. И вообще, я – стрелец. А все стрельцы вечно уверены, что все наладится само собой. Но… я уверена, так и будет.
3.05. Сегодня видела его Величество Сатану. Собственной персоной. Разноглазый. Один глаз круглый, большой, другой – совсем щелка. Уставился на меня, изучает. Хотя он без очной встречи все про меня знает. Представлялся. Май – его месяц. Вроде, казалось бы, какая первая реакция? Страх? Ничего подобного. Меня просто душил смех. Я еле сдерживалась. Метро. Едем. Он на меня уставился. Страшный, Разноглазый. А я зажимаю губы, чтобы не расхохотаться. Такая сумасшедшая стала. Весело и все. Серый костюм. Хороший, естественно. Серые же ботинки. Волосы не совсем седые. Какие-то пегие. На вид дашь лет около 50. Среднего роста.
Я сразу догадалась, кто это. Мне хватило одного взгляда. Вдруг заметила, чувствую, кто-то смотрит. Сразу поднимаю глаза на него. И как ударом. Он! Но нет, не потрясение. Любопытство. Интерес. Удостоилась чести. Сама накликала на свою голову. Некого винить. Но в этот раз только на расстоянии. Боже упаси, я не хочу ни на что намекать. Но какое сумасшедшее любопытство.
С ним была женщина. Возраст? В таких случаях говорят, неопределенный. От 35 – до 40. На Маргариту явно не похожа. На ведьму? Тоже не скажешь. В сером плаще. На первый взгляд, обычная советская женщина. Но… что-то в глазах, в губах. Вроде сидит спокойно, а какая-то зыбкость в лице. Как улыбка Джоконды. Неуловимое, притягивающее и дьявольское. Странное зрелище – эта пара в сером. Ну внешне ничем не докажешь что-то особенное. И знаешь, что как будто все это – сейчас не здесь, не то. Я еду в метро, а как-будто нахожусь в другом месте. Растворяюсь в предметах. Ощущение раздробленности, раздваивания, распадения на части. Я тут, и меня нет. Очень странное состояние. Казалось бы, такая встреча должна глубоко запасть в память. Хотя у меня с самого утра было непонятное ощущение тревоги, непокоя. Что-то внутри зыбкое, туманное, неприятное. Не знаешь, что делать, что сказать. Потом поехала гулять по Москве. Вернее, ездить. Из окна наблюдать ее весеннее великолепие. Для меня ничего не может быть прелестней майской солнечной Москвы. Очарование. Поцелуй нежности. Обо всем забываешь, когда проваливаешься в зеленоглазое безумие дворов. Хорошо, легко. Но, тем не менее, тревожность, зыбкость сохранялась весь день. Вечером все заслонилось проводами дяди в Женеву. Шампанское, закуски, шоколад. Волнение и прощальные слова. Так что я даже не вспоминала об этой необычной встрече. Хотя, возможно, такое бывает лишь раз в жизни и то не у всех.
Может быть, это кощунственно, но мне повезло.
4.05. Сейчас сижу на кухне. Окно открыто. Солнце сквозь рябоватые облака – бабочкины крылья. Деревья в зелено-хрупких вуалях. Ветер колышет занавеску. Белая, прозрачная, задевает мои волосы. Целует ветром. Влюбленная в солнце и май. Опять какое-то неопределенное чувство. Как будто вместе с ветром залетают еще чьи-то невидимые воспоминания, неуловимые, но осязаемые всеми чувствами, которые в тебе есть после шестого. Сегодня настроение синего карандаша. Сегодня день поклонения весне. Ее апогей, ее великосветское безумие. Царит, смеется и хулиганит. И ветер – ее первый придворный – до обморока зацеловывает листья и траву.
Если я когда-нибудь и добьюсь успехов в жизни, то это будет не благодаря аттестату и знаниям по физике и химии.
Май. Как подумаю, что завтра возвращаться – пусто. Как-будто отнимают сердце.
Настроение: весенняя Москва. Москва. Наслаждение от звуков этого слова. Нежно-зеленое головокружение. Мелькание страниц. Быстро-быстро. Ветренная
гордость. Не легкомыслие, а гордость ветра. Ветер, провозгласивший начало мая. Ветром дождь читает алфавит листьев. Наизусть. Вслепую. Я хочу быть с тобой, Москва. Весной приказывают только облака и лужи. Май – не для раздраженных. Много лет, много стольких ветров и дождей. Я очень хочу быть частью моего города. Любимой и красивой частью. Тверская. Красные Ворота. Арбат. Памятник Го – голю. Преображенка. Все богатство звуковой тональности. Отпечаток ладони на мокром песке.
Когда приезжаю в Москву, я возвращаюсь. Здесь все мое. Принадлежит мне. Я здесь жила всегда. Все, что меня составляет – в этом городе. Удивительная легкость. Мне здесь радостно бывает, бывает и больно, но здесь – я у себя. Моя судьба и судьба города навеки. Во всех стихах, где есть слова «город мой», я имею в виду Москву. Никакой другой город на планете не сможет стать роднее для меня. Слова «дорогая моя столица, золотая моя Москва» совсем не пустой звук для меня. Я безоружна перед воздухом мая, суетой улиц, москвичами со всеми их пакостями и откровениями. Я проваливаюсь с головой в будоражащую, тревожную жизнь. Всегда что-то ненадежное и заманчивое в этой спешке. И никогда не возникает ощущения неестественности, дисгармонии себя и окружающего, как это всегда бывает в Казани. Я просто не задумываюсь о таких вещах. Я приезжаю – возвращаюсь из гостей, из разлуки, из временного. Мой дом, мое «я» – здесь. Любимый город. Откровение майской ночи. Штраус. Вальсирующие призраки в отражениях луж. Лужа, каждая лужа думает, что она единственная отражает луну, ее зеркало. Или того больше, она и есть настоящая луна, а та высоко, где-то, теряющаяся в тучах, только бледный двойник. Сатанинские балы тоже бывают в майскую ночь. Как часто повелитель тьмы удостаивает посещением мой город? Я опять про то же. Все мне не терпится. Лезу с расспросами. А не могу не думать. Теперь тем более. Москва просто заговаривает бредом одержимым, втягивает в свою головокружительную, очаровывающую весну. Весну – сказку. Весну, которая здесь по-настоящему осознает себя королевой. Балы. Боли в просторах Вселенной. Невозможность высказать переполняющего тебя неправдоподобного счастья. Ступает за тенью своей, нет, не весна, напоминание о хорошем. Память. Прошлое растворено в каждой клетке каждого дома, булыжника, небе, шумных улицах и робких переулках. Сумерки распахивают объятия, и глубоким обмороком уже до утра забылись крыши и ограды. Деревья, окна, асфальт готовы к ночной жизни. Как и у всех уважающих себя господ, у них есть фраки и бальные наряды. Но не каждому дано увидеть. Даже если пробродить всю ночь напролет с полевым биноклем по улочкам старой Москвы, ее потаенная, как и у луны, обратная сторона не откроется. Ее не увидишь глазами, и потрогать нельзя. Скажу так: когда в дело идут все чувства после шестого, скудные границы трех измерений малы. Ты влюбляешь себя в город, и так больно. Будто испытываешь притяжение нескольких звезд. Всей силой напряженности лунных дорожек влюбляешь город в себя. Тогда дорожки уже застенчивы. И мягкие улыбки ласковых губ. Прикосновение изящной руки в лайковой перчатке. Невооруженным взглядом видишь передвижки времени в падающих со всех сторон восклицаниях. Звезды? Переодетая свита Сатаны дурачит обывателей, подсовывая чудеса полтергейста. От нежности застывает самая неугомонная площадь. Фонарям приснилось: они – деревья, с особой судьбой. Высоко! Да, они тоже спят. Иногда. Боятся не спать. Лишиться замечательной сказки о таком аристократическом происхождении. Но деревья, деревья старых переулков – настоящие лорды. Гордые своей спокойной грустной жизнью. Если тебе разрешают плакать, ты уже чего-то стоишь. Ты заслужил право на судьбу. Мое почтение вам, деревья. Боюсь обидеть всех остальных. И вас. И вас. Всех люблю, объясняюсь на таком понятном языке. Потому что разговаривает сердце. Один на один. Это ответственно. Отдаешь себя, не часть, а всего, всю. Это же то же: «Мы с тобой одной крови, ты и я».
