Во мне мало жизни? Но она уходит от меня, уходит. И что мне делать с этим? Он не привык, чтобы с ним играли. Он сам играет со всеми. Меня он может наказать за непослушание. Я не лучшим образом веду себя с его друзьями и братьями. Но я привыкла все делать по-своему. В этом мы похожи, но разве это хорошо? Совпадать в гордыни и в независимости – вот уж судьба столкнула.

Ты слишком независимая для женщины – говорил Паша.

А мне до чего хорошо-то. Давно так не было. И мне с высоты своей независимости и своего рока-судьбы больно и счастливо смотреть на свою жизнь. Которая уходит от меня, уходит.

«Великосветское безумие в каждом жесте».

Иду по жизни незнакомкой вечной. Мне слишком многое нравится. Иногда болезненно нравится, через печаль, через страх. Когда-то в детстве еще в три года я сказала об этом так, как потом, возможно, уже не смогла бы, сказала маме: «Я тебя так люблю, что мне плакать хочется». И потом так было всегда. Но моя жизнь – особа гениальная, к тому же из благополучной семьи.

Сердце замирает, захватывает, болит, не выдерживает этого бешеного накала чувств. И совершенно необъяснимо в этом кромешном забытьи и тревожной горячке я нахожу счастье.

Олег Витальевич – мужчина видный, состоятельный, благополучный.

Елена Викторовна – девушка хрупкая, утонченная, богемная.

Мы хорошо смотримся? Мы хорошо разыграли день и ночь. Нам аплодировали эстеты и чернь. Мы тронули сердца всех, всех без исключения. Вот именно к этому я стремилась. К этому самочувствию. И в этом самочувствии, и играя, все же настоящая. Неповторимая.

Все, пора прекращать гулянки и попробовать заниматься. Но если все предрешено, то разве я смогу что-то изменить.

Так странно чувствовать себя пропащей и счастливой одновременно. Меня всегда придумывают. Я сама себя придумываю.

4.12. Туда-обратно. Только что приехала. С кем бы я теперь ни встретилась, кто бы меня ни захотел перевоспитывать, все как будто предопределено и все настолько перемешалось, закрутилось необратимо, что уже не страшно.

Я приехала в Казань шалая и хмельная. На следующий день и того, и другого поубавилось. Но отчаянное ощущение необратимости осталось.

Полночи проговорили с Виталием в поезде. Я, видимо, с этим своим ощущением бесшабашности и безалаберности вызвала у него покровительственное отношение. Мне он сразу понравился как мужчина: видный, сильный, красивый. Воин, одним словом. Но наши мистически-провидческие разговоры – нечто. Он меня очень быстро раскусил и неплохо играл. Все твердил о неправильном образе жизни, и что меня нужно спасать. Красивая и сильная личность. Все в нем ярко. Но снова: я только для забавы. Поиграли в понимание. Я могла играть или не играть, он прекрасно понимал любое мое внутренне движение и понимал, что он мне нравится. И я нервничала из-за того, что он это понимает. А на самом-то деле ни черта он не понял. Мы просто встретились. Это судьба. И мне так нужен сильный и уверенный человек рядом. Пусть ненадолго. Независимая? Так решила судьба. Он не может думать обо мне плохо и вмешиваться в «мои пироги» он не будет. Ведь я – забава? Только не для него. Именно поэтому мы расстались, не попрощавшись.

Прекрасно отснятый эпизод, в котором я только разыгрывала, солировал – он.

Почему мне это нравится? Я не понимаю всех этих сумасшедших отношений с мужчинами, они меня тоже с ума сводят. А мне это нравится.

Мне нравится не само событие, не жесты, не успех, мне нравится безумие судьбы, для которой я – не эпизод.

Необратимость – девиз этого времени. И еще один девиз – ва-банк. И чувство опасности. В чувстве ритма. Бешеный и нежный ритм моей жизни.

Меня раздирают безумства. Страстная такая жизнь. Сладкая такая мука. Глоток нового, ворожащего, кружащего в бешенстве дней и ночей.

Что со мной творится. Не любовь. Вдохновение? Порыв? Лихорадка?

Ночь – 00.00. Вот оно – нулевое, единственное, истинное. Итак, мы расстались? Неистовство от этой мысли. Но я не люблю его. И не могу понять. Но мне хорошо. А он – это он. Меня тревожат мысли о его присутствии. Дело не в разности среды обитания и круга общения. А во мне и в нем. Мы вечно придумываем себе миражи среди реальных людей, а только появляется возможность сделать этот мираж реальной частью своей жизни, в испуге отталкиваем его, бежим. И тянемся. И снова отказываем ему в праве быть живым. И верим в его жизнь. Но всегда – издалека. Так легче. И больнее. Но легче – отказывающему. А больно – миражу, которому тоже иногда хочется обычного человеческого тепла и простоты. Не звездной, там ее нет, а настоящей. Ему надоело быть всегда миражом, быть всегда на расстоянии. Он становится циничнее и печальнее. Но все же он – это счастье. Но редко для самого себя.

Часто живешь на автопилоте.

5.12. Даже если я не нужна тебе. Жаркий день в преддверии чудес. Даже если ты делаешь больно моей судьбе, я тобой любуюсь, гордец красивый и страшный, красивый внешне, в душе опасный. Ты не со мной. И я не бью стекло и не говорю: жизнь прошла. Я боюсь чужого звонка и запаха полночной беды. Я не с тобой. И тебе не так уж наплевать на это. Но ты жестокий, а я – печаль. У нас не может быть вечного лета. У нас будет весна, когда остынет боль. Жестокий, я не с тобой. Но даже когда так: ты не мой, и я не твоя, почему мы злимся? И где причина? Ты желаешь мне зла, я тебе – муки, мы посланы как наказание за прошлые отказы и прошлые беспечности. У нас не может быть вечной разлуки. А мне страшно и высоко. Но что тебе за дело до моих потерь. Ведь ты – победа. Ты ведешь партию. Она – твоя. Но даже если я соглашусь не быть собой, и свора твоих псов уничтожит меня, я скажу: «Я не с тобой. И ты все равно не мой».

6.12. Так напугана этими жуткими непонятными звонками, этой грубостью в телефонной трубке, что тошно. Сейчас ехала в машине по дневной запруженной машинами Москве, под беззаботную музыку «Европы+» и думала о таком снотворном, которое наверняка. Всерьез. Думала, если они меня достанут, то умру. Потому что… Но даже сейчас, когда так невыносимо безнадежно, такого отчаянно опасного положения никогда не было, даже сейчас – хорошо. И все так перемешалось – погибаю, смеюсь, плачу… Вулкан. Угасание. Творчество. Любовь. А вот любви нет и не будет для меня. Не будет. Безлюбый мир.

Только для забавы. Всегда.

Я умру от этого.

7.12. Знакомая Паши Таня, с которой вместе мы должны «»вписаться в «новое радио», – из женщин, полностью противоположных мне. В аспирантуре искусствоведения МГК. Сухая, рационалистического склада девушка соответствующей наружности. Прикид – наплевать: джинсы и свитер. (Нет, у меня тоже бывает, но наши плевки – не чета.) Прямые, не очень чистые волосы до плеч, темные, на пробор. Ни грамма косметики на не очень чистом лице. При удачном макияже мог бы быть хоть какой-то эффект, но вряд ли очень… Подозреваю – это для нее вторично. Засыпала меня вопросами-допросами про РГГУ, учебу, с уже привычными для меня в таких случаях мелкими уколами. Некоторые меня сражают наповал: как у вас (поколения? компании?) принято?! относиться к Годару? Я теряюсь – за кого отвечать? Какое кино принято?! считать перспективным? Это идиотизм, по-моему. У нас ничего общего. С такими людьми я сразу чувствую себя напряженно и обычно не могу найти точек соприкосновения. Она тоже со своей стороны и не будет пытаться что-то изменить. Я Паше так и сказала: «С ней работать я не смогу». Идея, увы, скорее всего, провалится. Во-первых, команда не получится. Во-вторых, с Пашей сейчас сложные отношения.

9.12. Дома. Мелкий-мелкий снег на улице. Противно. И мигрень. Но все равно я не расстроена. Скорее, взволнована и увлечена жизненным спектаклем.