Литмир - Электронная Библиотека

– Это всё Ульрика наша удружила, – поясняла Мэгги.

– В смысле облучения, генетических экспериментов?

– В смысле милосердия. Не могла смотреть, как тиранокошка сожрет козленочка, и нажала на курок фотонного ружья. И вот козочка выросла, – Мэгги гладила белую полоску на морде животного от рогов на лбу до носового рога, чем доставляла козе неимоверное удовольствие. – Мы и в лес ее выгоняли, но вернулась обратно, с приплодом, как видишь.

– Это же непрофессионально, – пожал плечами Глеб. – Мы не должны вмешиваться в естественный ход вещей.

Мэгги рассмеялась так, что козленок испугался.

– Ты это говоришь после того как посмотрел на альфу и омегу? Ладно, всё, хватит. – Это она уже козам. – Всё. Домой. – Мэгги хлопнула козу-маму по громадному боку и та послушно пошла, да, наверное, это можно было так назвать, но, в отличие от земных животных, её ноги гнулись в другую сторону. Козленок семенил рядом. И всё это на узенькой улочке голландской деревни века этак девятнадцатого. Приостановившись возле одного дома, коза с хитрым видом, явно понимая, что делает не дело, слопала герань из горшочков на окнах второго этажа.

– Между прочим, у нее вкусное молоко, – сказала Мэгги, – но от него возникают галлюцинации. Но вот мы и пришли.

Мэгги достала ключ, открыла дверь домика с номером 910, хотела пропустить Глеба внутрь, но вдруг засомневалась.

– Собственно, это гостевой коттедж и он поделен на две квартиры, видишь, на двери они обозначены: девятая и десятая. Это я к тому, что надо тебя познакомить с твоей соседкой.

Она подвела Глеба к окну. В комнате, спиной к ним, сидела девушка за компьютером в спортивном костюме, может быть, даже девочка.

Мэгги деликатно постучала в окно, девушка повернулась к ним, и Глебу сделалось нехорошо, – это лицо туземки.

Девочка обрадовалась им, подбежала к окну, растворила незапертую раму.

– Мари-я, – девочка тыкала себя пальцем в грудь. – Мари-я.

Протянула Глебу свою ладошку.

– Глеб, – пожал ее руку Глеб.

Ее ладонь была прохладной, жесткой, строением пальцев мало чем отличалась от человеческой. «Надо вообще-то говорить, мало чем отличалась от руки земного человека», – подумал Глеб. Тыльная сторона ее ладони была покрыта ворсом, но все-таки уже не шерстью. Всё остальное скрыто рукавом спортивного костюма. Кожа у девочки была белая.

– Он тоже, – девочка обращалась к Мэгги, – из-под Земли?

– Да, – улыбнулась Мэгги, – примерно.

Девочка рассмеялась, вблизи было ясно, что эти зубы и челюсти принадлежат не гомо сапиенсу.

– Мэгги, Леб, – улыбалась девочка, – зайдите на чай.

– Спасибо, Мария, но Глеб так устал, ему надо выспаться.

– Хорошо, – сказала Мария. – Я пойду?

– Да, конечно, – кивнула Мэгги.

Мария вернулась к своему компьютеру.

– Это тоже по милости Ульрики, – сказала Мэгги, когда они зашли в квартиру, отведенную Глебу. – Опять скажешь, что она поступила непрофессионально?

– Отбила у племени альфа во время какой-нибудь резни. Я угадал?

– Это был геноцид их племени. Ульрика тогда опоздала. Мария была единственная, кого успела спасти. А у нас были такие виды на это племя.

– Почему обо всем этом профессор Снайпс не доложил в НАСА?

– Драй собирался разбить маленькую Марию о камни, – проигнорировала вопрос Мэгги, – и Ульрика нажала на кнопку парализатора. Ульрика считает, что это какая-то переходная ступень к человеку разумному, но мне теперь уже кажется, что это и есть гомо сапиенс. В общем, мы изучаем.

– Как у вас здесь хорошо, – оглядел комнату Глеб.

Они сели в уютные кресла возле камина.

– Это имитация? – Глеб кивнул на камин.

– Настоящий, – ответила Мэгги, взяла пульт, нажала кнопку, и в камине загорелись, начали потрескивать настоящие, с запекшейся смолой дрова. Сладкое тепло поползло по комнате. Глеб почувствовал, что сейчас заснет. Усилием воли не дал себе.

– Не надо бороться, – Мэгги накрыла его уютным и чуточку колючим пледом от груди до самых ног, до пола, – ты должен выспаться. У тебя завтра трудный день.

Она подала ему чай в чашке на блюдечке, как наверно и делалось в голландском коттедже девятнадцатого или какого там века.

– Это не земной, а здешний, – сказала она, – он не идет ни в какое сравнение, попробуй.

– Надеюсь, он хотя бы не вызывает галлюцинаций? – улыбнулся Глеб.

– Сейчас ты заснешь, но не от чая, – говорила она, – не от чая. Ты натерпелся за́ день. Тебе надо поспать. Лучше, если без снов, или с невнятными, тихими снами.

Глеб пригубил из чашки, вкус действительно был потрясающий, но он понимал, что ему не справиться с целой чашкой, поставил на столик, что рядом с креслом.

– Ты должен поспать, – говорит она. – Спать. Спать. Спать.

– Ладно. – Он уже не смог сказать вслух, а только мысленно. – Ладно. И чтобы без сновидений, тихо, кротко как в детстве.

– Независимо от причуд профессора Снайпса, независимо от его химер – всё, что мы делаем здесь, уникально, и прерывать экспедицию, закрывать станцию нельзя.

– Они не поверили заверениям НАСА, что у меня нет полномочий на остановку эксперимента и консервацию станции, – про себя улыбнулся Глеб.

– Нельзя. Нельзя. Нельзя.

– Черт возьми, люблю, когда меня гипнотизируют, – хотел было сказать Глеб, но не смог, заснул тем самым сном, о котором и говорила Мэгги.

4. Ульрика на связи

Вернулась к себе уже затемно, усталой и злой – то, над чем они втроем колдовали в лаборатории, не получилось. Вообще. Ложной оказалась сама посылка, а профессор всё не хотел признавать. Ну да ладно. Завтра на свежую голову. Ах да, завтра мистер Терлов начнет дознание, расследование, как у них на Земле это теперь называется? Значит, день, скорее всего, пропадет даром. И если б только один-единственный день. Что же, потерпим этого зануду, чистоплюя, куда ж деваться. Ради дела, да? А профессор зря решил окунуть его с головой в племя альфа. Завтра он будет брать реванш за то, что сегодня блевал на наших глазах.

Зануда-то он зануда, но кажется вполне искренним, даже чистым, наивным, быть может. С такими нельзя хитрить. Если поймает на хитрости (он же умный, да? И тщательно подготовился к своей инспекции), так вот, если поймает на неправде в какой-то частности, не поверит твоей правдивости в главном. Таких, как он, берут правдой и только правдой. Правда, не вмещаемая его сознаньицем, приведет к недоумению, может, даже к параличу воли. В чем он, как честный человек, сознается перед ними и перед НАСА. Ну, а пока Земля будет вникать во всё это (а вникать придется не только в факты, но и в душевные муки своего эмиссара), они успеют сделать главное, то, ради чего и затеяли всё вообще.

Итак, она усмехнулась, задавим господина инспектора правдой. Надо только самим вспомнить, где у них начинается и где кончается правда.

Ульрика налила молоко в блюдце, поставила на пол перед своей трехголовой кошкой (еще один результат вмешательства Ульрики в естественный ход событий) по имени Нэсси. Нэсси с энтузиазмом принялась лакать в три языка.

Ульрика прошла в комнату, к столу, села в кресло. У нее сегодня сеанс связи с Вильямом. Бьет ли ее дрожь, как когда-то? Сегодня пустота и только. А пустота не может бить, она ничего не может – только вгоняет… в пустоту?! Эта тавтология, дурновкусие опустошенности. Это слова, что призваны придать пустоте хоть что-то в смысле качества, свойства, формы. Это бездарность слова.

– Алло! Алло! – шаркающий голос Вильяма.

– Привет, Вилли! – Ульрика пытается быть радостной. И вдруг чувствует, что она и в самом деле радуется, рада. Ей становится легче. Зажим внутри ослаб. Она будто удостоверилась в реальности, чего вот только? Чувства? Души? Самой себя?

– Как ты? – не спрашивает, а скорее говорит Вильям.

Она начинает рассказывать как. Знает, ему неинтересно, и, в общем-то, неинтересно ей. Но ради того, что не сводится к этому их отчуждению, не обусловлено им… но есть ли это? Было. Должно быть! Не может не…

5
{"b":"221811","o":1}