– А почему мы вообще решили, что туристы должны быть праздными? – возмущался профессор. – Это же штамп. Понимаю, штампы бывают верными. Но этот, видимо, устарел, вот и всё.

– Не кажется ли вам, сэр, – говорит Ульрика, – что, судя по всем их вопросам, они как-то уж очень много знают про наши эксперименты, да и вообще про нас. – Ульрика взяла паузу, но сама же не удержала. – Подозрительно много. Неужели НАСА так охотно посвящает людей с улицы в такие детали?

– Ульрика, милая, – говорит Энди, – мы с тобой не были на Земле полвека, пропустили пару технологических революций, сколько-то экономических кризисов и духовных…

– Покороче, если можно, – перебила его Ульрика.

– Я к тому, – Энди как всегда доволен, когда Ульрика злится, – что на Земле вполне могли измениться представления о секретности и открытости, и о том, что есть такое «человек с улицы».

– Не до такой же степени, – сказал Глеб. – Ничего там на эту тему, в общем-то, нового не было.

– Оптимизм нашего милого Энди вызван тем, что на Аврору Браун, кажется, подействовали его флюиды.

– И что, ты ждешь, что я сейчас покраснею как мальчик? Нет, как скажешь, конечно, могу и покраснеть для вящего твоего удовольствия.

– Я бы хотел, чтобы Аврора Браун была в моей команде, – вдруг сказал профессор.

– Дело не только в ее квалификации, она действительно потрясает. – Ульрика демонстрировала широкий взгляд на вещи. – Но никакая квалификация не объясняет, почему она так много знает о том, что делается на станции, почему в курсе даже тех подробностей эксперимента, в которые мы не посвящали Глеба. Вам, профессор, не показалось, что, задавая вопросы, наши гости на самом-то деле знают ответы?

– Что? – недоуменно переспросил Снайпс.

– Но вы же так увлечены этой своей ролью, – не удержалась Ульрика. – Вам не до таких нюансов.

– Кажется, Ульри права, – ухватилась Мэгги.

Ульрика нашла слово для того, что сама Мэгги только лишь смутно чувствовала. Во всяком случае, с некоторыми вопросами космических туристов было именно так.

– То есть, вы считаете, что трое наших гостей и есть настоящая инспекция?! – изумился профессор Снайпс.

Никто об этом и не думал, но когда он сказал!

Мэгги взяла Глеба за руку.

– А я, знаешь ли, спокоен. – говорит ей Глеб. – Пусть заодно и проверят, как я проверял вас. Я даже буду настаивать, чтобы оценили качество моей инспекции.

– Если это и проверка, то мы, кажется, проходим ее вполне успешно. – Непонятно было, Энди говорит это всерьез или же издевается.

– Ну да, братство проверяющих и проверяемых, – бросила Мэгги. – Любовь персонала станции к высокой комиссии.

– Кстати, о любви, – говорит Ульрика, – может, тебе стоит ускорить развитие отношений с доктором Браун, чтобы мы прошли инспекцию уж наверняка.

– Хватит! – закричал, затопал ногами профессор. – Хватит!

Все замолчали, и в тишине всем вдруг сделалось ясно: радость и счастье закончились. Внезапно. Бездарно.

А деваться некуда. И будешь отбывать свой номер. Только вот зачем? Что им проверка? Чего им бояться? На что надеяться? Но все понимали – наступит завтра, и всё пойдет так, как было задано самой этой встречей, с улыбками, объятиями, рукопожатиями, признаниями в дружбе и любви, с проявлениями любви невысказанной, дружбы, что не нуждается в слове, боится жеста и слова.

Профессор сказал что-то жалкое «о проклятой бюрократии» и сам же осекся.

Это ощущение помойки в душе.

И вот наступило завтра. Продолжилось знакомство с планетой, шло по согласованному с гостями графику. И постепенно, «при свете дня» вчерашние страхи оказались преувеличенными. Словоохотливый, несколько приторный священник. Но его болтовня уравновешивалась сдержанностью доктора Керенджи, который к тому же оказался неплохим специалистом по космической антропологии. Доктор Браун действительно много спрашивала, но спрашивала вроде бы по-настоящему, то есть не зная ответов как это было вчера (как им вчера показалось!), не для отвода глаз. И опять проявления дружбы, душевности, братства, и опять изъяснения в них. Единственное, что смущало: гости не могли не видеть изменения в настроении хозяев, сколько бы они, все пятеро, ни маскировали это своё, сколько бы ни пытались соответствовать. Но гости вели себя так, будто всё стало еще радостней, еще счастливее. Впрочем, наверно, из такта. Такт переходит в фальшь? Но гости не чувствовали за собой вины. Но должна же быть хотя бы неловкость за такую вот лицемерную проверку! Черт возьми, проверяйте, но зачем же при этом лезть к ним в душу с любовью и братством? А если они всё это специально?! Тогда должно было быть удовольствие от манипуляции, от игры в кошки-мышки с проверяемыми. Но удовольствия вроде бы тоже не было. То есть они искренние?!

Мэгги пыталась понять, в какой области специализируется отец Габриэль. Но всё было настолько расплывчато. Получается, что он просто священник? Но Земля не могла позволить себе такую роскошь, перелет к ним до сих пор для НАСА операция уникальная и дорогостоящая, и в составе комиссии прислать человека просто так?! С Керенджи и Браун всё понятно, проверяют каждый по своей специализации, а отец Габриэль?.. Для полноты проверки на его месте должен быть, ну, астробиолог, биохимик хотя бы, а вдруг это не проверка вовсе? Тогда что? Что?! И тут Мэгги начал разбирать смех. Тогда это космические туристы! Она предвкушала уже, как вечером Энди будет издеваться над этим их приступом коллективной паранойи вперемежку со шпиономанией. Но эти вопросы Авроры? Она спрашивает так, будто слышала вчера их подозрения, что ей известны ответы, и теперь ненавязчиво так показывает, что нет. Всё! Кажется, Мэгги Ларсон уже сама нуждается в психотерапевтической помощи. Или уже в психиатрической? Хватит. Возвращаемся к реальности. Для начала надо сосчитать до ста. Это всегда помогает. Мэгги добросовестно сосчитала, а потом подумала: «что если гости установили подслушивающую аппаратуру?» То есть надо проверять комнаты, лаборатории, ангары? Но у них на станции нет такой техники, и не могло быть. Они же летели в палеолит, кто мог их прослушивать в палеолите? Только ни одна комиссия, никакая инспекция не будет подбрасывать им «жучков» или как это там называется… Вот второе уже доказательство, что они не проверка от НАСА. Жаль только, что кажется последнее… А туристы могли бы прослушивать их? Энди, будто спровоцированный Ульрикой, усилил излучение флюидов на Аврору Браун. Кстати, она оказалась не такой уж и букой. И ее цепкий, холодный взгляд, что удивил Глеба при первом контакте… вроде бы больше не было ничего такого. Стало быть, Глебу тогда показалось. Да, Глеб и сам не настаивает. Стало быть, мы просто-напросто одичали здесь, на станции, скоро, наверное, на людей бросаться начнем.

Ульрика и профессор выворачивались перед гостями наизнанку, выворачивали все свои лаборатории – вот, никаких секретов, и неважно, проверяющие вы, непроверяющие. Мы не знаем, что там у вас на Земле считается открытостью, но мы, как видите, открыты и для туриста и для инспектора НАСА. И по мере движения от одного лабораторного комплекса к другому они успокаивались, так сказать, в процессе.

К середине дня все успокоились полностью. Им уже было неловко за свою вчерашнюю истерику. Но осадок. Да, конечно, осадок.

– Так бывает в кошмаре, тебя душит твой муж. Просыпаешься, сердцебиение, пот, слава богу, что сон. Муж с самым невинным видом посапывает на своей подушке, а ты – всё понимая, да? – дуешься на него всё утро. – Прокомментировал их общее настроение Энди, обращаясь почему-то к Мэгги.

– Всё бы отдала, чтобы ты оказался прав, – ответила Мэгги.

Энди нашел минуту. Пригласил Аврору Браун сегодня вечером: «Там над обрывом такие звезды. Вы должны это видеть».

Уже к концу сегодняшней программы, когда, казалось, все ходят по кругу, повторяя одни и те же подозрения, одни и те же успокоительные доводы… Когда все они убедили себя, что свободны от ситуации… Да, конечно, если эта такая проверка, то это подло. Но, в самом деле. Что им проверка? Если это туристы, то все становится безобидно, только слащаво и лицемерно. Но что им туристы? Улетят к концу недели… Так вот, к самому финишу этого долгого утомительного для Глеба дня кольнуло вдруг: почему, обсуждая эксперимент, вникая в детали, гости не касались совершенно той проклятой «нравственной составляющей»? Отец Габриэль сразу же принялся о «пределах вмешательства в Замысел Божий». Всё. С Глеба хватит. Можно на этом и успокоиться. Священник в комиссии, чтобы как раз и заниматься нравственной составляющей. Кажется, всё сошлось. Или же это как тогда, когда Керенджи спиной, затылком почувствовал, что Глебу показалась подозрительной его гипертрофированная мускулатура. Слишком уж быстро отреагировал отец Габриэль. Стоп. Он сегодня же вечером ляжет к Мэгги на гипноз.