Здесь есть одна интересная особенность. В 1935 году Грампласттрест сделал, если судить по количеству использованных матричных номеров, 2789 записей, то есть в пять раз больше, чем в предыдущем году! Откуда такая производительность? Все объясняется очень просто: на самом деле было осуществлено всего 789 новых записей, а 2000 фонограмм, сделанных ранее Культпромобъединением-Музобъединением-Грампласттрестом НКЛП и признанных ценным культурным наследием, было решено включить в активный фонд и продолжать их тиражирование под эгидой Грампласттреста НКТП, сохраняя при этом прежние матричные номера. Вот почему граммофонным записям, сделанным Грампластрестом НКТП, во избежание повторения не присваивались матричные номера от 1000 до 2999.

При расшифровке и описании особенностей нумерации граммофонных пластинок военных лет сталкиваемся с некоторыми трудностями, так как журналы регистрации за 1941–1943 гг. не сохранились. Тем не менее есть достаточно убедительные косвенные данные, позволяющие сейчас обойтись без недостающих журналов.

В 1941 году, в отличие от предыдущих лет, номер разрешения Главреперткома вместо обычного ГРК обозначался одной буквой К. По этому признаку можно установить, что регистрация номеров записи в 1941 году началась с № 10723. Нетрудно также определить, что первая пластинка, записанная уже после начала войны имела № 11015 — это видно по внезапно изменившемуся характеру записей.

Есть очень надежный способ установить и номера пластинок, записанных в 1942–1943 годах, несмотря на утрату журналов регистрации. Когда в октябре 1942 года московский Дом звукозаписи возобновил свою работу, все новые записи нумеровались по системе, несколько отличной от принятой ранее: вместо пятизначных номеров ставились сокращенные, трехзначные, например: вместо 11139 — лишь 139. Так продолжалось до середины 1943 года, когда количество трехзначных номеров превысило 500. После этого они вновь стали пятизначными. Таким образом, нумерация, введенная в декабре 1933 года Грампласттрестом НКТП, в военные годы не прерывалась, несмотря на временный переход к трехзначной нумерации.

Еще одной особенностью пластинок 1942–1943 годов и частично 1944 года было то, что вместе с номером разрешения Главреперткома указывался также и год выдачи этого разрешения, соответствующий году записи пластинки: ГРК 21/42, ГРК 108/43 и т. д.

Нумерация пластинок послевоенных лет особых комментариев не требует. С 1951 года к номерам пластинок на 78 об/мин. добавляются номера долгоиграющих дисков монозаписи (индекс Д), а с 1961 года также и стереозаписи (индекс С), которые начинаются с № 101. Это объясняется тем, что первые стереозаписи (100 номеров) были сделаны в 1960 году, но нумеровались они в общем списке вместе с монозаписями и выделялись лишь одним индексом С, например: С 06561-2, С 6567-8, С 0007005-6.

С 1981 года Всесоюзная студия грамзаписи начала указывать на этикетках и на конвертах пластинок дату записи, поэтому продолжать далее таблицу матричных номеров нет необходимости.

Кроме основной нумерации советских грампластинок, которая была показана выше, существовало еще несколько второстепенных, побочных систем нумерации. В качестве примера можно назвать системы, применявшиеся объединением "Коверкустэкспорт" для своих пластинок "Сов Сонг", Экспериментальной фабрикой грампластинок в Ленинграде, трестом "Ленкино", ленинградской фабрикой радиоизделий, Ленмузтрестом, фабрикой звукозаписи ВРК (как до войны, так и в послевоенное время). Расшифровать все эти системы не представляется возможным, да в этом и нет необходимости, так как в некоторых случаях прямо на диске ставилась дата записи. Так, например, на пластинке треста "Ленкино" с двумя фрагментами фонограммы кинофильма "Петер" стоит дата: 1936 г., а на пластинках Экспериментальной лаборатории грампластинок Ленгоркино обозначался не только год, но даже месяц и день записи. Поэтому приведу примерную разбивку матричных номеров по годам их использования лишь по двум второстепенным системам нумерации дисков.

Номера пластинок по этой системе указаны на этикетке, например: 11-242 А на одной стороне диска и 11-242 В на другой. Но ориентироваться на них не следует. Ниже этикетки, прямо на массе пластинки даны матричные номера записи. Только они точно указывают на последовательность выполнения записей.

Не раз слышал я от своих друзей и знал из прессы о том, что в Киеве на улице Степана Халтурина (бывшей Паньковской) живет знаменитый коллекционер Сергей Николаевич Оголевец, у которого, будто бы лучшая в Киеве коллекция граммофонных пластинок, а сам он — непревзойденный знаток истории отечественного граммофона. Так как и пластинки, и особенно история граммофона были предметами моего страстного увлечения, я во что бы то ни стало решил с ним познакомиться.

И вот в один из летних дней 1968 года отправляюсь в гости к Сергею Николаевичу. В кармане у меня записка с адресом: Паньковская, 10, квартира 7.

На входных дверях коммунальной квартиры № 7 было написано: "С. Н. Оголевец — стучать 1 раз". Я стукнул. Дверь открыла красивая пожилая женщина и, ни о чем не спрашивая, провела меня в комнату, где за большим, покрытым клеенкой столом, сидели два человека. Они вопросительно посмотрели на меня. Я поздоровался.

Один из сидевших, в аккуратной черной шапочке на голове, спросил:

— А вы, молодой человек, из какой будете оперы?

— "Я тот, которого никто не любит…", — нашелся я и представился.

— Хоть на Демона вы нисколько не похожи, но все равно садитесь. Рассказывайте, что привело вас сюда.

Я рассказал о своей небольшой еще коллекции пластинок, о поисках материалов по истории отечественной грамзаписи и честно признался, что надеюсь здесь что-нибудь раздобыть для пополнения своей фонотеки.

Сидевшие за столом переглянулись.

— Кажется, того же поля ягода! — смеясь сказал второй. — Честь имею представиться: Аполлон, друг детства.

— Сергей Николаевич Оголевец, прирожденный филофонист и шаляпинист.

Мы разговорились. Оказалось, что мы отлично понимаем друг друга, идем сходными путями, оба составляем сводный каталог пластинок фирмы "Граммофон" с той лишь "незначительной" разницей, что я занимался этим делом всего несколько лет, а Сергей Николаевич еще с довоенных времен.

Так 20 лет назад началась наша дружба, которая прервалась лишь со смертью Сергея Николаевича в 1985 году.

Во дворе дома № 10 по улице Паньковской, куда выходило одно из окон квартиры семьи Оголевец, стоял флигель. Там обитал помощник пробирера Окружного Пробирного управления некий Лепковский. У него был граммофон, и нередко по вечерам из открытых окон флигеля доносились заманчивые звуки музыки и голоса знаменитых артистов.

Как зачарованный, стоял Сережа у окна и мечтал о том времени, когда он наконец вырастет и тоже купит себе граммофон и много-много самых лучших пластинок.

Его отчим, человек хотя и расчетливый, но добрый, видя страстное увлечение мальчика, сумел выкроить из скромного семейного бюджета необходимую сумму. Втайне от всех он сходил в магазин Генриха Индржишека на Крещатике и оплатил покупку, но договорился, что доставят ее домой лишь вечером. И вот, когда уже стемнело и в комнатах зажгли свечи, неожиданно появился посыльный и вручил Сереже подарок от "неизвестного" — граммофон и к нему пять пластинок.